6. «Не говор московских просвирен…»
Не говор московских просвирен,Но сердцем старайся сберечь,Как звездное небо России,Обычную русскую речь.
Ее не захватишь в уставы —Звенит, колобродит, поетС частушкой у вербы кудрявой,С тальянкой у Нарвских ворот.
Бегут перелеском проселки…У волжских больших переправПоют на заре комсомолкиО девушках наших застав.
И светлое очарованьеТы каждому сердцу даешь,И что для тебя расстоянье, —Ты в мире как в песне живешь.
Ты рано меня приласкала,Но крепче слова приторочьПод режущим ветром Байкала,В сырую балтийскую ночь!
1925, 1948
7. ВЕЧЕР ЗА НАРВСКОЙ ЗАСТАВОЙ
В город вернулись погодкиПосле поры фронтовой,Старший — в шинели короткой,В кожаной куртке — другой.
Снова товарищи вместе.Поздно кончается день.В улицы тихих предместийТуча отбросила тень.
Вдаль убегают составы…Кто торопливо поетВ доме за Нарвской заставой,Около Нарвских ворот?
Путь в проходную контору…Что ж ты задумчив и строг?Сердце ль грустит по просторуБлижних и дальних дорог?
Или, как старую повесть,Вспомнил ты путь боевой,Нарву, Шестой бронепоезд,Дымную даль за рекой?
Нынче припомнишь под вечерВсё, что дарила гроза:Песню, тепло человечье,Верных друзей голоса,
Их разговоры, рассказы,Шутки, и слезы, и смех…
Входит дружок светлоглазыйВ старый сверкающий цех…
Песню доносит с залива,Плещет в мартенах литье…
Здравствуй, старинный Путилов,Молодо сердце твое!
1925, 1952
8. НОЧЬ НА ЛАМАНШЕ
Туманы, как раньше,И пена с боков.Опять над ЛаманшемОгни маяков.
И песни знакомей,Когда издалиПод грохот и гомонПройдут корабли,
Качаясь потомС углем и рудойПод Южным КрестомИ Полярной звездой.
Во мгле сероватойСтоит человек.Оборваны ванты,И волны в спардек.
Проворней кудахтай,Соленая ночь,Матросам над вахтойКачаться невмочь.
Туманы, как раньше,—Но грудью крутойВстает над ЛаманшемСоветский прибой.
На мачты, на кубрик,Где плещется мгла,Союзных республикВзойдут вымпела.
1925, 1937,1958
9. «Ах, ребята, ах, друзья родные…»
Ах, ребята, ах, друзья родные,Девушки в малиновых платках,Не для вас ли я слова простыеСоберу в мальчишеских стихах?
Дни пройдут, — одной мечтой влекомый,Я уйду в далекие края,Вдруг услышу голос незнакомыйИ скажу: «То молодость моя».
1925, 1937
10. «Как опять закрутиться тальянкам…»
И любови цыганской короче…
А. Блок
Как опять закрутиться тальянкамПо канавским пивнушкам пора.Ты встречаешь меня на Фонтанке,Где порой шебуршит детвора.И дома вырастают из тьмы там,Бьет копер и грохочут бадьи,Ночь фефелою, рылом немытымПрипадает на плечи твои.Ишь ты зюзя, опять пробормочет,Прогрохочет, угрохает прочь,Соловьиного пенья корочеБудет эта несытая ночь.Нам сегодня не шлындать с тобою,Поджидает парнишку райком.Может, баской была и грубо́ю,Да растаешь в дыму городском.Ах, голубенькой ленточкой дразнишь,Шеманают кругом вахлаки.Для того ли на подступах АзииПели пули и меркли штыки.Если облако, сбитое в войлок,И гудки словно ветер поют,Я другую припомню такой лиВ тесноте опрокинутых юрт.Нет, не этаким фольтеком надо:Разговорами тут не помочь.Прогремит по торцам ЛенинградаВетровая несытая ночь.По заводам, за Невской, за Нарвской,Где гремит и грохочет литье,По заставам, где шел Володарский,Занимается солнце твое.Разве мало ребят в коллективе?Эй, братишка, по-старому — пять.Снова ветер на Финском заливеИ Кронштадтская гавань опять.
<1926>
11. СОВРЕМЕННИКИ
Пусть поют под ногами каменья,Высоко зацветают поля,Для людей моего поколеньяВерным берегом стала земля.
И путиловский парень, и пленник,Полоненный кайеннской тюрьмой,—Всё равно это мой современникИ товарищ единственный мой.
И расскажут покорные перья,С нетерпеньем, со смехом, с тоской,Всё, чем жил молодой подмастерьеВ полумраке своей мастерской.
Снова стынут снега конспираций,Злой неволи обыденный гнет.В эту полночь друзьям не пробратьсяК тем садам, где шиповник цветет.
Но настанет пора — и внезапноВ белом пламени вздрогнет закат,Сразу вспышки далекие залповНежилые дома озарят.
И пройдут заповедные вестиНад морями, над звонами трав,Над смятеньем берлинских предместийИ в дыму орлеанских застав.
Наши быстрые годы не плохиИ верны и грозе и литью,На крутых перекрестках эпохиСнова сверстников я узнаю.
1926, 1937
12. «Броди, сумерничай и пой…»
Броди, сумерничай и пой,Года развеяв на просторе,А если нас во мгле сыройИ поджидает крематорий,—
За всё, что называл своим,Что передал родному краю,За песенный, за горький дым,Я эту муку принимаю.
Летит над белым взморьем чайка,А даль туманная глуха.И замирает балалайкаПред медным грохотом стиха.
И всё, что пело и влеклоИ что росло неодолимо,Отдаст последнее теплоЗа горсть золы и струйку дыма.
И знай, что даже эта плотьНе будет вечной и нетленной,Еще придут перемолотьЕе на жерновах вселенной.
Не потому ль в конце пути,Как будет песенка пропета,И я скажу: «Прости, прости,Моя зеленая планета.
Увлек меня водоворотТоской, сумятицею, тленьем,Но день грохочет и живет,Врученный новым поколеньям.
За синей россыпью морейКакое грозное блистанье!В нем капля крови есть моейИ легкое мое дыханье».
1926
13. ПЕРЕКЛИЧКА
Пылает в заливе туман голубой,Стоцветной прорезанный радугой,Могучие штормы выносит прибойНад морем и старою Ладогой.
И штурман заветную карту берет,И видит он синь океанов,Склонился над сетью широт и долгот,Над россыпью меридианов.
А море встречает его на заре,Шумит золотая прохлада,За дюнами — берег, и дом на горе,И липы приморского сада.
Что грезится сердцу в ночной тишине?По мостику штурман шагает,Морские сигналы при белой лунеКак старую книгу читает:
«Откуда ты?» — «Я из Кронштадта иду!»— «Откуда?» — «Я с Белого моря!» —Сияние севера пляшет на льду,Борта ледокола узоря.
И дальше плывет он в свинцовую тьму,Где грозные штормы бушуют;Из мрака пробившись навстречу, емуВсю ночь корабли салютуют.
И штурман одною мечтою томим:Вернувшись на землю родную,Расскажут матросы подругам своимПро ту перекличку ночную.
1926, 1937
14. ШЛЕМ
