26. ПРОЖИТЫЙ ДЕНЬ
День прошел от Омска до Тюмени.Сормовский тяжелый паровоз,Привыкая к пестрой переменеГородов, тропинок и селений,Наш состав, отхаркиваясь, вез.
С Иртыша не доходили тучи.Вот пришла и отошла гроза.И скучал случайный мой попутчик,Чуть прищурив серые глаза.
Делать было нечего; со скукиДудочку я срезал из ольхи,Походил я молча, вымыл руки,Почитал любимые стихи.
Вспомнил я, как за крутым разгономШла жара и остывала медь.Грустно было станционным кленамВ это небо низкое смотреть.
Было душно, горько пахли травы,Стыла медь, и нарастала мгла.Девушка, что пела у заставы,Может быть, сегодня умерла.
Смерть придет. Она неотвратимоПростирает руки надо мной.Даже легкий ветер от ИшимаНебывалой полон тишиной.
День прошел. Груженые составы.Синий дым. Коричневая мгла.Девушка, что пела у заставы,Может быть, сегодня умерла.
1927
27. ЗА КАТУНЬЮ
Железный котелок, старинная берданка,Два ледника, бегущие с горы,Проводников усталых перебранкаИ за Катунью первые костры —
Всё это мне припомнилось вначале.Шли табуны на выбитом корму.Сто раз вокруг кукушки куковали,Медвежий след нас вел на Бухтарму.
Покуда шли еще с бухты-барахты,Срываясь вниз, заброшенные тракты,—Вдруг услыхав, как соколы кричат,Встречая утро, я взглянул назад.
Кругом скиты — в лесах непроходимыхШирокоплечий сумрачный народ.О бородатых строгих нелюдимахОпять беседа медленно идет.
Они сюда спасаться приходили,Рубили лес и строили дома,Зимой медведя мелкой дробью били.И стала русским краем Бухтарма.
Как в деревнях возвышенности русской,Здесь тихо жил старинный их уклад,И тень зари легла полоской узкойНа голубой высокий палисад.
Но вновь кипит живая кровь народа,В огне горит неопалимый край, —Седеет склон родного небосвода,Встречает песней странников Алтай.
1927, 1937
28. РАЗЛУКА
Чуть пахну́ло березой карельской,Легким ветром пахну́ло, и вотНад любою дорогою сельскойГородская тревога встает.
Руку в руку, особенным ладом,Мы скрестили над мордой коня,И товарищ ударил прикладомИ украдкой взглянул на меня.
Что грустишь ты? Накормлены кони,Легок путь в эту синюю рань.Третьи сутки не слышно погони,Прорезающей путь на Рязань.
И пожму я товарищу руку…Отзвенят молодые года,На последний прогон, на разлукуЗагрохочут еще поезда.
В том краю, по-особому бойкий,Ветер с Ладоги клонится прочь,Там спешат вытегорские тройкиВ ослепительно белую ночь
Мы с тобой разойдемся надолго,Только помни, как в первом боюПартизанская била двустволкаИ разведчик спускался к ручью.
Только помни крутые тропинки,Желтый склон пересохшей реки,Небо, бывшее ярче сарпинкиВ день, когда вы входили в пески.
А за теми песками — бойницы.Половецкие бабы грустят.До утра перелетные птицыНа старинных курганах сидят.
Падал снег (дальний путь по примете), —Рассказать это сразу нельзя,Как в безвестном лесу на рассветеФронтовые прощались друзья…
1926,1939
29. СКРИПКА
Мальчишка смеется, мальчишка поет,Мальчишка разбитую скрипку берет.
Смычок переломлен, он к струнам прижат,И струны, срываясь, чуть-чуть дребезжат…
Какой дребеденью, какою тоскойТревожит мальчишка мой тихий покой.
К нему подхожу я — и скрипку беру,И вот затеваю другую игру.
И вот уж дороги бегут и спешат,Тропинки в тумане как волны шуршат,И, дрогнув, сорвался последний шлагбаум:Ораниенбаум, Ораниенбаум…Над тихим заливом полуночный дым,И я становлюся совсем молодым.Балтийского флота поют штурмана,Как вымпел — над городом старым луна.Вот Балтика наша — туман голубой,Форты на возморье, огонь над волной.Чем юность была бы без песни твоей,Без вечного плеска свинцовых зыбей?
1926, 1937
30. ИЗ БАЛТИЙСКИХ СТИХОВ
Снова море в огне небывалом,И на Балтике снова весна.В эту тихую ночь над штурваломМолодые поют штурмана.
Тот, кто кепку на лоб нахлобучил,Может быть, не вернется домой,И проходят высокие тучи,Звезды тают над нашей кормой.
Я узнаю тебя по затылку,По нашивке на том рукаве,И прижмется твоя бескозыркаК запрокинутой вверх голове.
Синий вымпел скользнет по канату,Словно с неба сошла синева,Разбросавши костры по закату,Легкой тенью пройдут острова.
На зеленый простор вылетая,Ночь разводит мосты, и опятьТам, где стынет дорога ночная,Паренька дожидается мать.
Спи, товарищ, качавшийся с нами,В море почесть особая есть:Подымается месяц, как знамя,И волна отдает тебе честь.
Полотняный мешок над волною…Пусть огни голубые горят,Проплывут облака под луною,Как полки, на последний парад.
Спи, товарищ, в краю небывалом,За фарватером меркнет луна.По тебе в эту ночь над штурваломМолодые грустят штурмана.
1926, 1939
31. В МУЗЕЕ НОВОЙ ЗАПАДНОЙ ЖИВОПИСИ
Мы в комнату входим, — в немыслимом сходстве,Как давняя память о солнце былом,Ложится на стены сиреневый отсветЗари, прошумевшей за темным окном.Скользит на изгибе крутом колесо,Из кубиков сложены трубы,И негр, что грустит на холсте Пикассо,Кривит лиловатые губы,
Покуда синеет, покуда рассветПросторною краской перебран,Меняясь в наклейках и тая в росеНад фабрикой «Хорто-дель-Эбро».
Но всё же люблю я весь этот разор,Угрюмство художников новых,И снег над обрывами черных озерВ узорах и пятнах лиловых.
Художник, тоскуя, рисунок берет, —Страна ему черная снитсяИ город безвестный. У длинных воротНа ветке качается птица.
Растет на пригорке высокий тюльпан,Как шкуры, лежат на дорожкахЗакаты, и хлопает в полночь толпаПлясунье на маленьких ножках.
И штормы ревут у пятнистых бортов,У мачт розоватого цвета,Нежданно скользнувших с Марселя, с БордоЗа четверть часа до рассвета.
Откуда невнятице взяться такой?Как щедро раскрашено море!И сердце томят непонятной тоскойПоходные кличи маори.
Но где эти люди? Ведь время летит…Один с перерезанным горлом лежит,Другой — белым парусом бредит,А третий под утро, в седеющей тьме,На низеньких дрогах, в дощатой тюрьме,На белое кладбище едет.
Я вышел шатаясь, а голос глухойВсё спорил с тоскливой гитарой,Но зорю играет горнист молодойИ ходит по площади старой.
И дым голубой над домами летит…Качая высокий треножник,С веселым лицом у мольберта сидитЕще неизвестный художник.
1927, 1939
32. «Желтый ветер, должно быть последних времен богдыханов…»
Желтый ветер, должно быть последних времен богдыхановИль ордынских времен. И в пути несмолкающий шум…Ждут несметные полчища низких тоскливых барханов.И спускается солнце на горькую степь Каракум.Караваны в пути. Вот отходит Аральское море,И пугает пустыня вдруг смертью от вражьей руки.Наших звезд уже нет на знакомом, как песня, просторе.Как прибой, впереди вырастают слепые пески.Бесконечны пути, по которым отряды ходили,Солнце жгло поутру, накаляя песок добела,Но сильнее с тех пор мы родную страну полюбили,Потому что она отвоевана кровью была.
1927, 1937
33. О ЛИТЕРАТУРНОМ ГЕРОЕ
