– Я бы не сказал, что внеплановая ночная смена – предел моих мечтаний, – поравнявшись с ней, мужчина дружески чмокает ее в щеку. – Но когда меня о чем-то просит красивая женщина, я не могу сопротивляться. Так что у тебя там за свидание? Кто счастливчик?
Марина слегка краснеет и начинает объяснять. Одновременно с этим она снимает белый халат, подкрашивает губы, роется в своей сумочке и пытается привести в порядок прическу:
– Мы по интернету познакомились. Переписывались почти месяц, и знаешь, он такой чуткий, такой… Кроме того – блондин, улыбка приятная, часы дорогие.
– Я понял, понял, можешь не продолжать. Часы – это серьезный аргумент, – ухмыляется он.
Марина чувствует в его голосе сарказм, чуть хмурится, но деваться ей все равно некуда, и она не обижается.
– Ладно, смотри, – весело тараторит она. – К утреннему обходу я уже вернусь, так что никто моего отсутствия заметить не должен. Если будут звонить или, не дай бог, придут с проверкой, скажи, что я на часик отлучилась, а ты меня подменяешь… Хотя, я думаю, до этого не дойдет. Чтобы не скучал, я тебе бренди и бутерброды оставила, все, как ты любишь. Там, в столе, в третьем ящике… Что еще? Бабуля из 15-ой вчера умерла, мотоциклиста перевели в хирургию, беспокойных вообще нет. Не дежурство – мечта!
– А в четвертой палате сейчас кто? Там дверь приоткрыта, я видел.
– Ах, да, – Марина смотрит на часы. – В четвертой новенький. Кома третьей степени. Поступил сегодня в первой половине дня. Самоубийца. Но он в себя в ближайшее время точно не придет, так что… Слушай, там в журнале все записано, ты посмотри, если интересно. Ну, я пошла…
– Марин, ну что ты как неродная, ей-богу? Ничего с твоим принцем не случится – подождет 10 минут. Выпьешь со мной кофе и дуй на свое свидание. Вот держи, – он лезет в карман и извлекает оттуда шоколадку.
Медсестра что-то соображает, снова смотрит на часы, потом на шоколадку. В конце концов машет рукой и смеется:
– Давай сюда свою отраву, искуситель. Только Колесниковой не проболтайся, а то мы с ней на диете, – она хищно впивается в шоколад и мычит от удовольствия.
– Могила, – уверяет ее искуситель и откидывается на спинку крутящегося кресла. – Так что там с парнем из четвертой палаты?
– Да ничего особенного, – Марина делает глоток кофе и продолжает. – Нажрался таблеток, хотел откинуться, да тут соседка пришла. То ли ключ у нее был, то ли дверь он закрыть забыл – я не поняла толком. Приходит, а этот красавец лежит на полу и пену изо рта пускает. Скорая приехала, стали откачивать, а он уже в коме…
– Может, просто передозировка?
– Нет. Тут не наркотики… Мммм… Господи, какая вкусная шоколадка! – она отламывает еще один кусочек и отправляет его в рот. – Там темная какая-то история… Вроде как записку он даже оставил. Ну как они все пишут – простите, моя жизнь сплошное недоразумение и никакого смысла с вами тут оставаться я не вижу… Прошу никого не винить и все такое.
– Нормальный повод для 14 лет.
– Согласна. Но этому, из четвертой, под тридцатник уже… И, знаешь, я вот на него сегодня все смотрела, думала… Добро бы какой-нибудь лузер, да? Так нет – одет хорошо, сложен, как бог, симпатичный…
– В семье, может, чего не так, – делает предположение Алексеевич. – Или на работе. Да мало ли что.
– Может, и в семье. Мать к нему, кстати, приходила – такая вся фифа из себя. С главным часа полтора общалась, отдельную палату выбила для сынули… – Марина задумалась. – Толку, правда, ему с этой палаты, ну да разве им объяснишь? Раньше надо было суетить. Ведь не просто так парень решил вдруг умереть, правильно?
Ее собеседник пожимает плечами.
– Не знаю. Поди их разбери, суицидников…
– Вот и я не знаю. Жизнь – она вообще сложная… – Марина смотрит на часы. – Ну вот, теперь я уже точно опоздала! Все, Дмитрий Алексеич, новостей у меня больше нет, так что – до утра! Я убежала.
Марина звонко чмокает его в лоб, хватает сумочку и цокает в сторону запасного выхода.
Медбрат допивает кофе, смотрит ей вслед. Когда дверь закрывается, он включает настольную лампу и начинает листать журнал.
* * *
Черная кошка молнией пронеслась под ногами. Ким выругался сквозь зубы, сплюнул в сторону и пошел дальше. Единственная вещь, за которую стоит уважать кошек – они никогда не умирают там, где живут. Это очень правильно, да.
Ким Зорин тоже не собирался уходить из жизни на глазах у своих близких. «На миру и смерть красна» – что за бред? Родители не должны хоронить своих детей. Да и друзьям эта тягомотина с поминками совершенно ни к чему. И Лисичка… Уж чего-чего, а расстраивать эту милую и сердобольную девочку, которая непонятно за что полюбила его, дурака, он точно не хотел. Пусть лучше думает, что он бросил ее. Поплачет денек и забудет. Встретит потом нормального парня, нарожает детей… Самоубийство – вещь очень интимная. Не нужно тут никакой публики. В конце-концов, никто не виноват в том, что все сложилось не совсем так, как он ожидал. Резкий порыв ветра чуть не сорвал с его головы старую потрепанную шляпу. Ким машинально придержал ее рукой. Хотя, на кой ляд она ему сдалась, если скоро его самого не станет? Смешно. Действительно, смешно…
Когда Ким был маленький, он часто представлял, как умирает от какого-то благородного недуга или, например, в бою, а родители и друзья рыдают вокруг его гроба, вспоминая, какой он был хороший, и как они были к нему несправедливы. Сейчас он вырос, и все совсем по-другому.
Из-за домов показался купол железнодорожного вокзала. Он прибавил шагу.
* * *
Репродуктор гнусаво прохрипел про «5 минут до отхода поезда». Куда поезд отходил, Ким не расслышал, но в этом не было необходимости.
Он огляделся. Круглые вокзальные часы показывали полпервого ночи. На платформе курили припозднившиеся пассажиры и провожающие. Симпатичная девушка стучала кому-то невидимому в вагонное окно, смеялась и рисовала в воздухе сердце пронзенное стрелой… Около последнего вагона стоял проводник – молодой веснушчатый парень – он зевал и со скучающим видом глазел по сторонам. «Этот,» – решил про себя Ким и направился прямиком к конопатому.
– Билетики, – встрепенулся проводник, чуть подавшись вперед.
Вместо «билетика» Ким достал сигарету и закурил. Проводник как будто отвернулся, однако вся его поза выразила заинтересованность и готовность к диалогу. Ким понял, что не ошибся.
– Сколько этот поезд по времени идет? – задал он странный вопрос, протягивая проводнику открытую пачку «Парламента». Тот скосил глаза на Кима, пристально оглядел его с ног до головы, вытащил две сигареты и запихал себе за ухо:
– Сутки почти. А чо?
– Мне бы туда, – Ким глазами показал внутрь вагона, зачем-то многозначительно поиграв бровями.
– Билет давай и проходи, – криво усмехнулся проводник. – А так – мест нет.
Ким полез в карман и достал деньги. Это была его зарплата за месяц. Оставив себе пару тысяч на «непредвиденные расходы», он протянул все конопатому. Тот присвистнул. Быстро спрятал купюры во внутренний карман и оглянулся по сторонам:
– Проходи. Только быстро. В свое купе тебя положу. Сам уйду. У меня там даже курить можно. Форточку только откроешь и дыми… Устроит?
Ким кивнул и прошел в вагон. В купе проводника он кинул в угол куртку с рюкзаком и немедленно растянулся на нижней полке. Вскоре он услышал лязг трогающегося с места состава.
* * *
Часа через полтора в вагоне все стихло – пассажиры спали, закрывшись в клетушках-купе.
Ким смотрел в окно и спокойно размышлял о том, что ему предстоит сделать в городе, название которого он так и не потрудился узнать. Для начала, нужно будет избавиться от паспорта, по которому впоследствии могли бы установить его личность. Это просто. Потом нужно будет вкусно позавтракать. Заказать, допустим, блинчики с красной икрой и чашку кофе по-восточному. Или что-нибудь из морепродуктов… Он еще не придумал. Как бы то ни было, оставшиеся две тысячи рублей нужно будет спустить относительно красиво. Ну а после завтрака он найдет, какую-нибудь высотку. Возможно, мост. И спрыгнет. И, собственно, все. На крайний случай в рюкзаке у него лежали длинная, прочная веревка, мыло и нож. Вешаться не хотелось из эстетических соображений, но мало ли… Нужно предусмотреть все варианты.
