Герби поворачивается и, моргая, смотрит на меня:
– Это мой двоюродный дедушка, сэр. Он хочет поехать в Виннипег, только не знает когда.
– Скажи ему, чтобы подошел ближе. Что с ним – совсем глухой или просто недослышит?
Герби подталкивает меня вперед. Мы смотрим друг на друга, Джордж Маршалл и я, словно в жизни не виделись.
– Я только что приехал из Виннипега, – говорю. – Куда бы вы предложили мне поехать?
– Могу предложить билет до Нью-Брансуика, но компании это не очень выгодно. Знаете, нам приходится сводить концы с концами. Есть симпатичный билетик до Спитен-Дивла – это подходит? Или предпочитаете что-нибудь подороже?
– Я бы хотел поехать через Великие озера, если можно это устроить.
– Если можно устроить? Это моя работа! Сколько вас? Кошки, собаки есть? А вам известно, что сейчас озера уже замерзли? Но можно сесть на ледокол на этой стороне Кенандейгуа. Нарисовать маршрут?
Я наклоняюсь к окошку, словно желая сказать что-то по секрету.
– Не шепчите! – орет он, хлопая линейкой по стойке. – Правилами это запрещено… Ну так что вы хотели сообщить мне? Говорите ясно и понятно, с паузами на месте запятых и точек с запятой.
– Речь идет о гробе, – говорю я.
– О гробе? Почему же вы раньше молчали? Подождите минуту, я телеграфирую диспетчеру. – Он подходит к аппарату и начинает стучать ключом. – Домашний скот и трупы отправляются по другому маршруту, особому. Слишком быстро портятся… В гробе есть еще что-нибудь, кроме тела?
– Да, сэр, моя жена.
– Убирайтесь к черту, пока я не позвал полицию!
Окошко со стуком захлопывается. В темном помещении кассы адский шум, словно бушует появившийся начальник станции.
– Бежим, – говорит Герби. – Быстрей! Я знаю, как короче, давай! – И, схватив меня за руку, он бросается в другую дверь и мчится к водокачке. – Ложись, – командует он, – не то нас заметят. – Мы плюхаемся в лужу грязной воды под цистерной. – Ш-ш! – шепчет Герби и прикладывает палец к моим губам. – Могут услышать.
Так мы лежим несколько минут, потом Герби встает на четвереньки, осторожно оглядывается, будто нам уже отрезали все пути к отступлению.
– Полежи тут, а я залезу по лестнице и посмотрю, может, цистерна пустая.
«Да они придурки, – говорю я себе. – Чего ради я должен лежать в холодной грязной луже?»
– Лезь сюда, – тихо зовет Герби, – на горизонте чисто. Можно пока спрятаться здесь. – (Я лезу наверх, держась за железные поручни, и чувствую, как ледяной ветер продувает меня насквозь.) – Не свались в цистерну, – предупреждает Герби, – она наполовину полная.
Оказавшись наверху, я повисаю с внутренней стороны цистерны, уцепившись окоченевшими пальцами за край.
– Долго мы тут будем прятаться? – спрашиваю я через несколько минут.
– Недолго, – отвечает Герби. – У них сейчас смена караула. Слышишь их? Джордж будет ждать нас в служебном вагоне. Печку растопит.
Было уже темно, когда мы вылезли из цистерны и побежали в конец товарного состава, стоявшего на боковых путях. У меня зуб на зуб не попадал. Герби оказался прав. Открыв дверь вагона, мы увидели Джорджа, гревшего руки у пылавшей печки.
– Снимай пальто, Ген, – говорит он, – и обсушись. – Потом достает из маленького шкафчика фляжку с виски. – На-ка, приложись – настоящий динамит.
Я последовал его совету, вернул фляжку Джорджу, который сделал хороший глоток и передал фляжку маленькому Герби.
– Захватил чем закусить? – спрашивает Джордж у Герби.
– Мясной пирог и пару картофелин, – отвечает Герби, доставая снедь из кармана.
– А майонез?
– Не мог найти, честно, – оправдывается Герби.
– В следующий раз чтобы был майонез, понял? – гремит Джордж Маршалл. – Как, по-твоему, я буду есть печеную картошку без майонеза? – И без всякого перехода продолжает: – Теперь план такой: ползем под вагонами до паровоза. Когда я свистну, вы оба выползайте из-под вагона и бегите что есть мочи прямо к реке. Я вас встречу под мостом. Держи, Ген, приложись еще разок, а то сегодня холодно. В другой раз предложу тебе сигару, но ты откажись! Как тебе теперь?
Мне было так хорошо, что я не видел смысла торопиться покидать вагон. Но ясно было, что у них все расписано по минутам.
– А как же пирог и картошка? – осмелился я спросить.
– В другой раз, – говорит Джордж. – Нельзя им позволить окружить нас. – Он поворачивается к Герби. – Пушку приготовил?
Мы снова на улице; пробираемся под вагонами, словно беглые преступники. Я рад, что Герби дал мне шарф. По сигналу мы с Герби бросаемся лицом вниз и лежим, ожидая, когда Джордж свистнет.
– Что дальше? – спрашиваю я шепотом.
– Ш-ш! Кто-нибудь может услышать.
Через несколько минут раздается тихий свист; мы выползаем из-под вагона и со всех ног мчимся вниз по оврагу к мосту. Джордж уже поджидает нас.
– Хорошая работа, – говорит он. – Мы от них удрали. Теперь слушайте: отдохнем минуту-другую и рванем на тот вон холм, видите? – Он повернулся к Герби. – Пушка заряжена?
Герби осматривает ржавый кольт и, утвердительно кивнув, снова прячет в кобуру.
– Помни, – говорит Джордж, – не стреляй, пока не будет совершенно необходимо. Я больше не хочу, чтобы ты случайно убивал детей, понял?
Глаза у Герби блеснули, и он замотал головой:
– Мы, Ген, должны добраться до холма, прежде чем они поднимут тревогу. Как только окажемся там, мы в безопасности. И вернемся домой по дороге вдоль болота.
Низко пригнувшись, мы рысью помчались вперед. Вскоре мы очутились в зарослях тростника, и вода стала заливать ботинки.
– Глядите в оба, – пробормотал Джордж.
Мы достигли холма необнаруженными, отдохнули несколько секунд и быстрым шагом обогнули болото. Вышли на дорогу и дальше двинули не торопясь.
– Через несколько минут будем дома, – говорит Джордж. – Войдем с заднего крыльца и переоденемся. Только, чур, никому ни слова!
– Ты уверен, что мы оторвались от них? – спросил я.
– Совершенно уверен.
– Последний раз они преследовали нас аж до самого амбара, – говорит Герби.
– Что будет, если нас поймают?
Герби выразительно провел ребром ладони по горлу.
Я пробормотал, что не уверен, что меня устраивает подобная перспектива.
– Ничего не попишешь, – говорит Герби. – У нас с ними смертельная вражда.
– Завтра обсудим все в деталях, – говорит Джордж.
В большой комнате наверху стояли две кровати: одна – для меня, другая для Герби и Джорджа. Мы сразу же затопили пузатую печку и стали переодеваться.
– Тебе не трудно растереть меня? – спрашивает Джордж, стаскивая нательную рубаху. – Меня растирают дважды в день. Сперва спиртом, а потом гусиным жиром. Отличная штука, Ген.
Он лег на большую кровать, и я принялся растирать его. Я растирал, пока руки не заболели.
– Теперь ты ложись, – говорит Джордж, – Герби обработает тебя. Почувствуешь себя другим человеком.
Я повиновался. Ощущение было и правда приятным. Кровь заиграла в жилах, тело горело. Во мне проснулся такой аппетит, какого я давно не испытывал.
– Теперь понимаешь, почему я приехал сюда? – говорит Джордж. – После ужина сыграем в пинокль – просто чтобы доставить удовольствие старику, – а потом завалимся спать. Кстати, Ген, – добавил он, – следи за языком. Никаких проклятий, никаких чертей в присутствии старика. Он методист. Перед едой мы читаем молитву. Постарайся не засмеяться!
– Потом как-нибудь отведешь душу, – вторит Герби. – Будешь говорить что хочешь, чертыхаться сколько хочешь. Все равно никто не услышит.
За столом меня представили старику. Это был типичный фермер – с громадными заскорузлыми руками, небритый, пахнущий клевером и навозом, немногословный, жадно и громко жующий, ковыряющий вилкой в зубах и жалующийся на ревматизм. Мы ели как удавы, все без исключения. На столе было не меньше шести или семи видов овощей, жареный цыпленок, вкуснейший хлебный пудинг, фрукты и разные орехи. Все, кроме меня, запивали еду молоком. Затем последовал кофе с настоящими сливками и солеными земляными орешками. Пришлось распустить ремень на пару дырочек.
Как только закончили ужинать, стол очистили, и появилась колода засаленных карт. Герби пришлось помогать матери мыть посуду, а мы – Джордж, старик и я – втроем сыграли партию в пинокль. Как Джордж заранее объяснил, надо было подыгрывать старику, не то он начал бы брюзжать, остался бы недоволен. Мне, похоже, шла одна хорошая карта, что осложняло задачу. Но я делал что мог, чтобы проиграть, и притом так, чтобы старик не заметил, как я сдаю ему игру. Старик кое-как выиграл и был ужасно доволен собой. «С такими картами, как у тебя, – заметил он, – я бы закончил на третьем ходу».
Перед тем как нам подниматься наверх, Герби запустил старый эдисоновский фонограф. Одна из мелодий была «Звездно-полосатый флаг навсегда». Я слушал ее, словно песню из какой-то иной жизни.
