этого Луки будет управлять поместьем?
— Мой клиент не принадлежит к роду Диакопи, хотя происхождение в данном случае не имеет значения, — сказал адвокат, постукивая пальцем по столешнице. — Это другой человек, можете мне поверить.
— Здесь наверняка какая-то афера с завещанием! — Лицо кастелянши покрылось розовыми пятнами. — Кто этот другой и где он прятался до сих пор?
Поглядев на нее, я подумал, что женщины в этом возрасте внушают мне страх, в них есть что-то кликушеское и провидческое одновременно. Я считал свою мать простушкой, пока ей не исполнилось пятьдесят — после этого она стала читать мои мысли, угадывать погоду на завтра и предсказывать падение правительств.
— Этого я не уполномочен раскрывать, — усмехнулся адвокат, — а почему имя владельца вас так волнует, господа? Разве не все равно, кто заплатит вам выходное пособие?
— Нет, не все равно, — подал голос один из докторов, и я удивленно обернулся.
Эти небожители вообще не ходят на собрания, для них богадельня только одно из мест на побережье, где они появляются по расписанию. Теперь они сидели все четверо в ряд, как будто их кто-то предупредил.
— Я, например, желаю знать, кому должен сказать спасибо за потерю работы… — Доктор не успел договорить, как сквозняк хлопнул дверью столовой, и стекла в широких рамах задребезжали.
— Этого не может быть, — тихо сказал кто-то от дверей, и все обернулись. В дверях стояла Пулия в халате и папильотках. — Греки не могут так поступить, у гостиницы есть договор на девяносто девять лет.
Она вошла в столовую и встала в проходе, скрестив руки на груди и напомнив мне грубоватую статую, известную под именем голый Бальзак.
— Верно, синьора. — Адвокат покачал головой. — Но поскольку арендатор погиб, а его партнер покончил с собой, то нет показаний к задержке передачи наследства в полное владение законного…
— Законного? У Стефании был только один ребенок, которого выгнали из дома. Откуда взялся этот проходимец?
— Мой клиент пожелал остаться неизвестным, и он имеет на это право. Теперь мы подпишем стенограмму собрания. — Адвокат поднял свой портфель с пола, положил его на колени и принялся медленно расстегивать. — Учтите, господа, ваша подпись должна стоять на документе, если вы хотите получить выходное пособие, которое…
На этом месте я перестал слушать. Монотонный голос грека, изредка прерываемый возмущенным шипением сидящих в столовой, усыпил меня на несколько минут, но тут он снова повысил голос, и я вздрогнул.
— Где же ваша девица? И кто будет готовить мой документ?
Все повернули головы и посмотрели на скамейку возле окна. Теперь там лежал только плед, сложенный вчетверо, рядом с ним диктофон, а библиотекарши не было. Не знаю, в простуде или в обиде было дело, а может, она решила уехать, не дожидаясь увольнения. Она всегда казалась мне немного заносчивой. Высокая шея, узкие заспанные глаза, сумеречная тень вокруг рта. Вирга — это от Виргиния, что значит сама невинность. Может, оно и так. Больше я ее никогда не видел.
Воскресные письма к падре Эулалио, апрель, 2008
Знаешь ли ты, что у моей младшей дочери на затылке хохолок, будто у коршуна?
Сегодня плохо спал и думал о том, как мало осталось. Я ведь никогда не хотел быть карабинером, ты это знаешь, падре. Я думал, что окончу университет, устроюсь работать консультантом в юридическую фирму, увижу свет, буду жить в поездах и самолетах. В детстве мы с дружком делали монгольфьер: гигровата, медицинский спирт, бумага, нитки. Запускали его с вершины холма. Он всегда сгорал раньше, чем достигал мало-мальски приличной высоты. Со мной случилось нечто похожее.
Кто бы мне сказал, что я приеду на лето к родне, внезапно женюсь на дочери лавочника и проведу тридцать лет жизни в деревушке, из которой в мир ведет единственное шоссе между двумя гранитными скалами. Что я стану сержантом, потом получу повышение, буду дежурить по ночам, возвращаться домой рано утром, обливаться из бочки и валиться спать до самых сумерек под звяканье медных кастрюль.
Не знаю, как быть с нашим фондом, у меня была надежда изрядно его пополнить, но затея провалилась, и там по-прежнему двенадцать тысяч, собранные в прошлом году. Муниципальный чиновник, приезжавший из Салерно, обещал похлопотать в министерстве культуры, и я радостно взял его на охоту в холмы и даже поил вином из особой заначки.
Однако стоило сказать ему, что фонд не зарегистрирован и поддерживается только горсткой горожан, как он сморщил рот и замотал головой: такое никто даже рассматривать не станет. Но ведь это общественная инициатива, сказал я, разве она не заслуживает одобрения? Вот если бы собирали на школьный стадион, протянул он, пряча глаза, а тут православная часовня, дело скользкое и вообще не наша епархия.
Приходила траянская сыщица в голубой униформе. Теперь у нее новая идея. L’appetito vien mangiando!
— У него был сообщник, комиссар, они все делали вместе, с самого начала! Они получили свою добычу, но не смогли ее поделить. Осталось только понять, кто из обитателей отеля был с капитаном в сговоре.
— Есть какие-то мысли по этому поводу? — лениво спросил я, выгребая последние крошки из жестянки с табаком.
— Есть. — Подойдя к моему столу, она облокотилась на него и приблизила свое лицо к моему. — Я все время думаю об одном человеке. Очень умном молодом человеке. Может быть, он с самого начала охотился за маркой и просто использовал простодушного Ли Сопру? Знаете, есть такая стратагема: «убей чужим ножом»?
— Молодой человек, значит. А может быть, он просто не захотел с тобой спать? — сказал я, укладывая трубку в кисет. — Может быть, ты от этого на стенку лезешь? Изложи мне все это в письменном виде, я подумаю.
flautista_libico
Там был еще священник, в бабкином доме. Тот вечно шептался с моей матерью, наверное, она ему нравилась, заставляла его снулого
