Не успел погаснуть свет первого пучка молний, как уже вспыхнул второй, еще более сильный, затем третий, четвертый. В высокие борта корабля начали бить короткие, злые волны — авангард надвигающихся водяных громад.
А навстречу, всё усиливаясь и нарастая, катился страшный гул, точно надвигалась лавина горного обвала; это мчался ураган.
Высокая, с иззубренной пенистой вершиной волна вдруг как-то неожиданно встала перед кораблем, легко, будто вовсе не встретив на своем, пути препятствий, перемахнула через борт, шумными каскадами скатилась с полубака, накрыв с головой моряков, которые еще не успели уйти, пронеслась над всем, что было на палубе, и пошла по океану дальше. А новые волны уже накатывали на теплоход, вода бурлила на палубе.
Могучий корабль задрожал всем корпусом от этих страшных ударов. На миг показалось, будто его машины бессильны преодолеть ярость урагана. Рулевой в рубке с лихорадочной поспешностью закрутил штурвальное колесо, к нему взволнованно придвинулись капитан и штурман.
Корабль острым форштевнем разрезал и подмял под себя очередную волну, перевалил через ее гребень и соскользнул в глубокое водяное ущелье. Обнажившиеся винты забили лопастями в воздухе, вздымая вихрь брызг, потом снова ушли в воду — и корабль опять ринулся вперед.
Чередование стремительных взлетов и падений стало непрерывным. Теплоход, весящий вместе с грузом больше 15 000 тонн, подкидывало на высоту трех-четырехэтажного дома, как будто эта была пустая консервная банка.
«Кузнец Захаров» с трудом пробивался вперед, но точно держался на заданном курсе.
II
В штормовую погоду вместо обычных четырехчасовых вахт вводит укороченные, двухчасовые. Но сменить находившихся на мостике в рулевой рубке вахтенного штурмана и рулевого оказалось не так-то просто. Двое матросов, навалившись всей своей тяжестью на дверь, выходившую на палубу, с трудом приоткрыли ее лишь настолько, чтобы пропустить новых вахтенных, — так сильно давил снаружи на дверь ветер. Третий помощник капитана, Брусницын, сменявший Курганова, и рулевой, молодой туркмен Нарзы Бабеков, очутившись на палубе, в первый момент едва не захлебнулись: их с головой накрыла хлынувшая с полубака волна. Держась за специально для этого натянутый вдоль палубы канат (штормовой леер), они чуть не ползком достигли трапа. На палубе, вокруг всех находившихся на ней предметов, клокотали водовороты. Попасть в таком водоворот было опасно, — могло вырвать из рук леер, унести человека за борт или изувечить.
На мостике опять пришлось долго воевать с дверью, пока удалось проникнуть внутрь рубки.
После палубы в рубке им показалось необыкновенно уютно. Стенки, обшитые изнутри деревянными панелями, настолько приглушали рев ветра и грохот штурмующих теплоход волн, что здесь можно было даже разговаривать. Деловито стрекотал привод рулевой машины; над штурманским пультом, похожим на конторское бюро со спускающейся деревянной шторкой, горела настольная лампочка под матовым колпаком, роняя кружок света на приколотую к пульту карту.
Брусницын стряхнул с одежды воду и, вытерев мокрое лицо, вмеси с Кургановым подошел к карте, чтобы сделать в вахтенном журнале запись о передаче дежурства.
Новый рулевой встал позади товарища, которого он должен был сменить, узнал, какой задан курс, перехватил рукоятки штурвала сначала левой, потом правой рукой. Сдающий вахту рулевой выпустил штурвал лишь тогда, когда почувствовал, что управление передано им из рук в руки.
После ухода Курганова настроение Брусницына заметно упало. Он почувствовал неуверенность в себе. За широкими окнами рубки почти ничего не возможно было разглядеть. Только струи воды сбегали по толстым стеклам, смазывая очертания даже тех предметов, которые находились на носу корабля. А дальше за бортом клубилась белесая мгла, как будто тучи опустились на поверхность океана. Это был не туман, а миллиарды поднятых ветром в воздух брызг. В воздухе носились сотни тонн океанской воды: не видно было ни туч, ни грозных волн, ни даже редких теперь вспышек молний.
Самый молодой из всех штурманов на теплоходе, Брусницын всего два месяца назад окончил мореходное училище. Он впервые наблюдал шторм такой силы. Его пугало полное отсутствие видимости. Правда, когда ураган налетел, океан был пустынен: ни дымка, ни паруса нигде на горизонте не было заметно. Но ведь с каждым часом корабль приближался к порту. «А что, если другое, застигнутое ураганом судно окажется впереди нас! — напряженно думал Брусницын. — Ведь я не увижу сигнальных огней, а если и увижу, то слишком поздно».
Брусницын даже позавидовал рулевому, его выдержке и спокойствию. Он знал биографию Нарзы; она была несколько необычайной для моряка.
Бабеков родился и вырос в одном из самых бедных водой районов Средней Азии. Может быть, именно это обстоятельство сыграло роль в том, что Нарзы еще мальчиком, учеником средней школы, стал мечтать о бескрайних океанских просторах, беззаветно полюбил море и твердо решил стать со временем моряком дальнего плавания. Окончив школу, он обратился к комсомольским организациям Туркмении с просьбой помочь ему осуществить свою мечту. Брусницыну рассказывали, что два года тому назад, когда «Кузнец Захаров» стоял на ремонте, к капитану явился юноша в полосатом ватном халате и косматой папахе, сделанной чуть ли не из целого барана.
Теперь этот потомственный житель пустыни — лучший рулевой на судне.
В полном молчании прошла большая часть вахты Брусницына. И вдруг в переговорной трубке раздался свист. Уголком глаза Брусницын успел заметить, как при этом звуке находившийся в рубке капитан вздрогнул.
Штурман поспешно выдернул медную заглушку из горловины трубы и прильнул ухом к металлическому раструбу. До него донесся искаженный расстоянием глухой голос. Капитана просили как можно скорее зайти к радисту.
— Есть передать капитану! — крикнул в ответ штурман и тут же подумал:
«Ну, кажется, стряслось что-то неладное. Метеорологическую сводку передали бы через меня».
Радиорубка вплотную прилегала к штурманской. Стены здесь были сплошь закрыты щитами с приборами; на множестве больших и малых циферблатов чуть трепетали или быстро метались из стороны в сторону стрелки. В круглых застекленных глазках тускло светились радиолампы.
Радист, чтобы легче было удерживать равновесие, весь ушел в привинченное к полу кресло, лег грудью на стол, обеими руками манипулировал рычажками настройки на щитке перед столом. Левым локтем он прижимал блокнот, карандаш, чтобы не выронить, держал в зубах.
Из-за непрерывного треска грозовых разрядов в атмосфере черные, с резиновыми круглыми подушками, наушники были у радиста сильно сдвинуты вперед, на виски.
Капитан осторожно вытащил из-под локтя радиста блокнот, прочел на бланке:
«СОС! СОС! СОС! „Морской цветок“… Потом шло несколько цифр, и дальше, после пропуска, слова: „авария машины… генеральный груз…“»
«Морской цветок» — название судна; цифрами обозначены координаты, градусы и минуты долготы и широты места, где находился гибнущий корабль. Если координаты были записаны правильно, то «Морской цветок» находился совсем близко; в обычное время, чтобы дойти до него, потребовалось бы затратить не более двух часов. Но сейчас…
Воронов опять подсунул блокнот под локоть радисту, сел рядом в свободное кресло. Радист чуть повернул голову, вопросительно взглянул на капитана. Воронов пожал плечами:
— Постарайтесь уточнить… Я не могу принимать решение на основании обрывка радиограммы.
Радист продолжал вертеть ручки настройки, стараясь в царящем в эфире хаосе — мешанине из обрывков переговоров между другими судами, передач широковещательных станций, случайных помех — опять набрести на нужную волну. Где-то слушали оперу, для биржевых дельцов диктовали бюллетени курсов ценных бумаг, комментировали политические сообщения. Какой-то пассажирский пароход не мог найти вход в гавань и просил включить дополнительный световой сигнал на маяке. Но «Морской цветок» больше не подавал признаков жизни.
«СОС» — международный сигнал бедствия. Он составлен из начальных букв английских слов: «Спасите наш корабль!» Но моряки расшифровывают его иначе: «Спасите наши души!» Это мольба о помощи, это вопль отчаяния. СОС дают в эфир, когда утеряна последняя надежда, когда ясно, что без посторонней помощи спастись невозможно.
«Что ж предпринять? — думал капитан. — Шлюпку не спустишь, чтобы снять людей, даже близко подойти к гибнущему судну и то опасно: волны могут столкнуть оба корабля».
Существует целая наука оказания помощи терпящим кораблекрушение, но все способы, которые он мог припомнить, сейчас были практически неосуществимы. Хоть бы радист поймал уж, наконец, продолжение радиограммы! Тогда станет яснее обстановка.
