Смех застывал и превращался в снег.
Снег поднимался вверх, а…
…я…
…и я…
…и…
…тут меня растормошила Лера:
— Сестренка, это я. Прости, что разбудила…
Я резко села на постели:
— А? Что? Случилось что-нибудь?
Сестра чуть запиналась:
— Ничего. Так, всё в порядке… в общем. Просто ты… ну, ты во сне смеялась. Извини, мне даже как-то страшновато стало… ну, чуть-чуть…
— Смеялась?
— Ну.
Бывает же.
— Прости. Нормально, я уже в порядке. — Я вздохнула. — Спать не дала?
— Не так чтоб очень… Да, в какой-то мере. Послушай, старшенькая, можно я к тебе? — (Сестре я постелила на тахте в соседней комнате.) — Не по себе мне как-то, ну, одной. Всё время кажется, что в доме кто-то ходит…
— Серьезно? — Я приподнялась.
— Да нет там никого. Я всё проверила. Но знаешь, просто как-то…
Я подвинулась, давая Лере место:
— С тобой всё ясно. Ладно, залезай.
— А… а к стенке можно?
Я улыбнулась:
— Ладно уж, ныряй.
— Спасибо.
— Не за что.
Умащиваясь рядышком со мной, сестренка ненароком зацепила меня локтем по боку. Против воли я болезненно поморщилась.
Сестренка углядела:
— Ты чего?
— Бок слегонца болит. Пробили меня всё-таки в спортзале.
— И сильно, старшенькая?
— Пустяки. Забудь.
— Ага, забудь. Забудешь, мать, такое, — сестренка осторожно обняла меня: — Ну ты у нас боец!
— Ужо какая есть, — ворчнула я. — И долго я спала?
— Примерно два часа. Не сердишься?
— На что?
— Что разбудила.
— Ты прелесть, младшенькая.
— Уж какая есть… — Сестренка ненадолго замолчала. — А хорошо, наверно быть такой?
— Какой?
— Как ты. Крутой. Ну… не такой как все.
— Таких как все в природе не бывает.
— Да ну тебя. Умом-то не дави! Ты и так крутая дальше некуда.
— Было бы чем.
— Что?
— Было б чем давить, — зевнула я. — Между прочим, я вообще-то девочка на самом деле тихая, местами даже добрая…
Сестренка фыркнула мне в ухо:
— Добрая, ага. — И добавила со вкусом: — Как оглобля! Слушай, мать, а ты бы Тайсона какого-нибудь или там Клячко смогла бы завалить?
— Всех сразу? Запросто. В упор из автомата.
— Да ну тебя… А почему в упор?
— А чтоб не промахнуться.
Лерка прыснула:
— Нет, ты неисправима, мать!.. — Она подперла голову ладонью: — А знаешь, старшенькая, я тобой горжусь, — в задумчивости глядя на меня, добавила она. — На самом деле, я тебе всю жизнь слегка завидую. Нет, не по-черному, конечно, не подумай, просто… ну, как бы я всегда тянулась за тобой. И в Питер я вот за тобой приехала, и в Медицинский, как и ты, хотела поступить. Куда мне было до тебя…
Услышишь же такое!
— Ну и ну…
— Ты только не ехидничай.
— Не буду, так и быть, — пообещала я. — С чего ты вдруг взяла, что это я м-м… достойна подражания? Если уж кому из нас завидовать, то мне. Ну, в смысле, это я должна завидовать. Тебе. Ты вон красавица…
— Да, вылитая Барби. И относятся ко мне обычно соответственно. За куклу держат.
— Я же не держу.
— Не держишь. Ты есть ты. А что до красоты… красота — она, мать, от природы. Ну, плюс косметика, плюс что-то от кутюр. А ты вся — от себя.
— Ну, ты погорячилась.
— Ни фига. Ты настоящая, ты сильная внутри. Тебе не надо никому по жизни ничего доказывать. Ты понимаешь меня, Янка?
— Не уверена. Зачем доказывать кому-то невесть что?
Сестра вздохнула:
— Так и я о чем. Ты цельный человек, такой… законченный. Ни вставить, ни убавить.
— Хм. Что до вставить, я бы…
— Не язви. Подумаешь, оговорилась. Я же искренне.
Я, честно говоря, не знала что сказать.
— Смутила ты меня…
— Тебя смутишь.
— Как видишь, получилось.
Чего, блин, не узнаешь о себе.
— Ты — супер, старшенькая. Я тебя люблю. — Она меня поцеловала в щеку. — Отдаться бы тебе…
Я ляпнула:
— А кто тебе мешает?
Н-да, ляпнула я это не подумав, следует признать.
— А… ты не против?
Не подумав, да. Как сказанешь… а может, и подумав. Не головой, так чем-нибудь другим, потому как, надобно сказать, обнимала меня Лера несколько двусмысленно, а то и вовсе…
— Серьезно, ты не против?
…даже недвусмысленно. Возбужденные соски роскошной Леркиной груди вызывающе топорщились сквозь шелковую ткань ночнушки. Меня, признаться, тоже забирало, что вообще-то было удивительно, поскольку ни за ней, ни паче за собой я раньше «розовых» наклонностей ничуть не замечала. И ведь крепко же меня, однако, забирало, между нами честно говоря…
— Ты хочешь, да?..
— А почему бы нет?
Мне и вправду нужно было тело. Хотелось оказаться с кем-то как под кем-то. Хотелось нежности, хотелось остроты; оттянуться мне хотелось — и на полную. Природа после всех перипетий стремилась получить свое. И если это можно сделать так…
Что ж, почему бы нет.
От подробностей я вас пожалуй что избавлю — ну да их в любой порнушке пруд пруди. Не обессудьте, право.
Как ни странно, было хорошо. Что занятно, странно вовсе не было. Пожалуй, это оказалось даже лучше, чем я ожидала. Оторвались мы на всю катушку, если не до полного изнеможения, то уж до слабости в поджилках точно. До сладкой слабости, в конце-то расконцов…
В конце концов сестренка, тихо всхлипнув, просто выключилась. Лера не проснулась, когда я, с нежностью поцеловав ее, ушла на кухню. Стараясь не шуметь, я заварила кофе. Мне больше не спалось.
Сев с чашкой кофе у окна, я закурила.
И стала ждать, когда начнется снег.
Глава 18. Вместо эпилога
Первый снег случился спустя сутки, наполненные мелкой суетой, не стоящей упоминания. Снег был большой, парадный, как во сне. Ну, если не считать, конечно, слякоти, шуги на тротуарах, промокшей обуви, обрывов проводов, заторов на дорогах, автецов — житейской прозы, словом. В общем, снег как снег, как водится, без умысла и смысла, обычный первый снег, не более того…
Я, впрочем, не о том.
Окружающая нас среда была четверг. В смысле, было утро четверга, стрелки на часах помалу двигались к полудню. Мы с Тесаловым сидели вновь в машине, для разнообразия на этот раз в его. Свою «шестерку» капитан припарковал на берегу Невы, на спуске возле Академии художеств. На лобовом стекле замызганной тесаловской лохматки красовался пропуск-«вездеход». Контора, блин… но ладно, суть не в этом.
Мне было с ним о чем поговорить. Ему, что характерно, тоже — ради этого мы, собственно, и встретились. Разговор пока не слишком клеился. Нева была черна и тяжела, как настроение с похмелья. Падал снег.
В машине было более-менее комфортно.
— Здесь стоянка вроде как запрещена?
— Не для нас. Мы здесь при исполнении.
Мы? Надо же.
— А я-то здесь при чем?
— При ком. При мне. — Тесалов заглушил мотор. — Поговорим? Здесь нам не помешают.
По-моему, Юрий тоже чувствовал себя слегка стесненно. А может, капитан сейчас действительно работал, а я была объектом разработки… Что ж, может быть. У каждого свой хлеб.
Закурив, Тесалов предложил:
— Если есть ко мне вопросы — спрашивай.
— А ты ответишь?
— Если что — совру.
Ну, так-то уже лучше. Значит, с шутками…
— Попробуем…
Тесалов перебил:
— Мужики тебе привет передавали. Дала ты звону им. Тогда, в спортзале.
— Ты про ваш спецназ?
— Бойцы не прочь с тобой поближе познакомиться.
— Что, так обиделись?
— Обидишь, жди, таких.
— Какая-нибудь «Альфа»?
— «Вымпел» не устроит?
— По мне без разницы. Запутаешься в вас…
— Тренироваться с ними хочешь?
— Ты серьезно?
— Конечно. Допуск я тебе оформлю. Бойцы сугубо за. Ты на них произвела большое впечатление.
Занятно было бы.
— Подумаю. Откуда вы все взялись? Тогда, в «Гусятнике»?
Блин, deus ex machine…
— Дело техники. Можешь понимать буквально. На самом деле, все басмаевские телефоны были на прослушке. И не только телефоны, кстати, к этому моменту мы его вели конкретно и всерьез. — Тесалов пояснил: — Он хорошо сидел на наркотрафике, а это уже сфера наших интересов. Особенно когда на том конце цепочки маячит иностранная спецслужба. Подробностей, прости, не будет.
