Как она догадалась о Клепике?
— Я тебе сказал, а твоё дело: зарубить на носу то, что я сказал, — говорит он резко. — Я дал тебе власть, я и отниму, если будешь злоупотреблять ею. Ты хоть пробовала вырвать у них сведения?
— За кого вы меня принимаете?! — спросила дерзко. — Естественно. Но мои методы — не ваши. У меня изощрённые! Я пытаю родных.
— Что это значит? — снова удивился он.
— На глазах врага пытаю его ребёнка, или старуху-мать, или жену. Убойный метод. Все сведения мгновенно вылетают, не успеваю начать.
— А если у трудолюбца ни матери, ни жены, ни ребёнка?
— Нахожу болевые точки. Один любит поесть, его морю голодом… Кто-то марки любит, марками покупаю.
— У тебя что, сведения о каждом?
— Обязательно о каждом. Вся подноготная.
Глядя в ярко-синие холодные глаза, заражённый беспощадностью Эвелины, Будимиров неожиданно вспомнил глаза на фотографии.
Глаза…
Что «глаза»?
Девчонка Джулиана.
Гелины глаза похожи на глаза той девчонки.
Джулиану незачем выходить на площадь. Его можно доставить сюда хитростью.
— Ты свободна, — сказал он Эвелине. И чуть не бегом пустился к Геле.
Она читала. Лежала на животе. Волосы заливали её с одной стороны потоком, ослепительно рыжие.
Она вскочила при его появлении. Он взял её резко за угловатое плечо. К руке хлынула тяжесть. Причинить Геле боль… Такую, чтобы Геля под ней осела, из-под неё не вырвалась.
Но Геля, словно и не ощутила подступающей злобы, прижалась к нему, зашептала:
— Идём! Я загадала. Увидишь сразу то, что я сделала, исполнится твоё заветное желание.
Разжалась рука. Недоумевая, он потащился следом.
В большом зале стал шарить глазами по стенам и полу.
Но всё было привычно. Доска с именами расстрелянных графов, клетки с птицами и зверями, цветы, ковры…
— Ну же! Ещё последнее усилие. Ищи! Я так хочу, чтобы твоё желание исполнилось.
Она не выдала, нет, чуть приподняла глаза, и он догадался: взглянул на потолок.
Потолка не было. Лица.
— Что это? — не понял он.
— Не «что». Ты!
И он увидел. Он — юноша. Он — в двадцать пять лет. Он — в тридцать. И — стихи под каждым его портретом.
— Чьи стихи?
— Молодого Клепика. Я подобрала подходящие к твоей жизни. Ты — народный заступник. — Геля стала читать стихи.
— Откуда у тебя эти портреты? — перебил он.
— О, я провела гигантскую работу! Перерыла архивы. Только твоей детской фотографии не нашла.
Он ошеломлённо смотрел на себя как на чудо. Может, это не он, граф? Не граф. Отец! Это не отец, это он сам такой!
— Прекрасный принц, — подтвердила она. — Я тебя одела в одежды принца, рыцаря, защитника, воина.
Он позабыл, зачем пришёл. Опять Геля придумала нечто необыкновенное.
— Спасибо, — сказал он растерянно. И долго, сладко любил Гелю, совсем позабыв, что несколько минут назад хотел причинить ей боль.
Лишь насытившись ею, вспомнил, зачем пришёл.
— Слушай внимательно. Тебе даётся ещё шанс отличиться. Ты должна обработать одного юнца. Ты хорошо знаешь его стихи. Я сделал на него ставку. И должен выиграть бой. — Он выложил Геле свой план, не сомневаясь в ней ни секунды: она выполнит точно всё, как ему надо. — Клепик будет силком, в который попадёт вся оппозиция. Поняла?
— Чего же тут не понять? Очень даже поняла. — И она снова припала к нему золотистым телом.
Глава одиннадцатая
Поль, увидев Джулиана, сказал:
— Апостол запретил куда-либо тебя отпускать, Эвелина просматривает все документы, ловит каждый наш шаг. Но, я вижу, тебе срочно нужна поддержка. Давай рискнем. Есть своеобразный мужик: похож на Апостола, здорово помогает нам советами. И та же теория, что у Марики: каждый, вопреки обществу, может стать счастливым, и из каждой, даже безвыходной, ситуации имеется выход! Но, в отличие от Марики, каждому он даёт конкретную программу действий: как вести себя, чтобы выжить. Обладает даром провидения, и, если точно выполнять его рекомендации, можно подкорректировать судьбу! — Поль усмехнулся. — Я в это не верю, но чёрт его знает: может, что и присоветует тебе? Любопытная личность.
— Адрес?! — воскликнул Джулиан нетерпеливо.
— Он кое-что для нас разработал. Возьмёшь у него материалы. Разочек поработаешь курьером. Только возвращайся не поздно. Сегодня у нас важное дело: наш человек заступает на работу в столовую, чтобы выдавать еду без препарата. Мало ли как повернётся? Постарайся прийти к пяти.
— Годится! Спасибо, Поль! — говорит он звонко, готовый немедленно нестись — скорее вырваться из тупика!
— Тише, — одёрнул его Поль и сказал холодным тоном, едва слышно: — Иди, поешь, прими ванну. Через час жду. Надо бумаги подготовить.
Не выдержал, примчался через сорок минут. Настроение было превосходное, буквально ворвался в цех.
— Запретили, — едва слышно сказал Поль. — Не подписали приказа. Обычно формальность, а тут… Курьером пойдёшь, но к кому, не знаю. Чувствую, ловушка! А я — своими руками… Может, возьмёшь бюллетень? Иди в поликлинику, у меня там свой врач. По-моему, самый разумный выход.
Но Джулиан и помыслить не мог — ещё день страха! Как бы правильно ни дышал, но едкие фразы о рабочем месте, послушании, важности применения препарата всё-таки оседали в мозгу и повторялись беспрерывно. Он пойдёт в город обязательно, что бы ни ожидало его там! Словно сила какая толкала его.
— Будь осторожен! — попросил Поль. — Помни, идёшь не к другу, к врагу. Не по себе мне. И что скажу Апостолу?!
Снова Джулиан идёт по городу. И снова его сопровождают люди. Сегодня они молчаливы и угрюмы.
Последний день. Этот день — его. Кто запретит ему в этот день повести себя так, как он считает нужным? У идущего на казнь исполняется последнее желание? Он хочет поговорить с людьми. Просто поговорить.
Улица сегодня ещё мрачнее и холоднее, чем обычно. Здесь не метёт метель, как на террасе, но камень есть камень: не обогреваемый солнцем, источает холод. Как люди могут жить без солнца? Он повернулся к ним. Парень его лет. Мужчина, чем-то напоминающий Роберто. Девушка. Старушка. Глаза в глаза.
— Расскажи о себе, — к парню. — Расскажи о себе, — к старушке, одетой в чёрное, с волосами, ослепительно белыми на этом чёрном фоне, рассыпанными вокруг измученного лица. — Расскажи о себе, — к девушке.
И не через Конкордию, не через Марику, прямо от человека к нему — судьба. Парня загнали в детприёмник, он убежал оттуда. Мужчина пришёл в город за едой, еды купить не смог, а дома — дети и больная жена. У старушки сыновья погибли на войне, внуков Бог не дал, Бог дал скитания.
