— Нет, не уволен.
Включаю поворотник, прежде чем выехать из своего гаража и подъехать к зданию Мэддисона, не говоря ни слова.
Мое молчание привлекает внимание Рича.
— Зандерс, ты совершаешь огромную ошибку! Осталось меньше двух недель до того, как тебе понадобится новая команда, а ты увольняешь своего агента? Никто тебя не подпишет. Тебе повезет, если будешь играть за границей.
Я очень боюсь покидать Чикаго, и у меня нет никакого желания делать это, но я не позволю Ричу услышать беспокойство в моем голосе.
— Значит буду играть за границей, — говорю я как можно более непринужденно.
— Клубы не могут вести переговоры с тобой, пока ты в сезоне. Они могут говорить только с твоим агентом. Ты ведь знаешь об этом?
— Да.
— Что означает, что они не могут говорить с тобой без меня, — повторяет Рич.
— Да.
— Итак, ты добровольно совершаешь самую большую ошибку в своей карьере. Знаешь, сколько денег я заработал для тебя за эти годы? — Обычно повелительный тон Рича становится яростным. — Я сделал тебя!
— Нет, Рич, — я небрежно откидываюсь на подголовник, пока жду Мэддисона, с опаской поглядывая на папарацци возле его здания, которые, к счастью, не видят через мои тонированные окна. — Ты создал медийную персону и приклеил к ней мое имя, но я больше не тот человек, и не уверен, что когда-либо им был. Если «Чикаго» не хочет подписывать со мной контракт за мой талант, то я найду то место, где это сделают, но ты больше не заработаешь на мне ни цента. И удачи в наводках для папарацци, чтобы получить долю, теперь, когда у тебя нет никаких завязок.
— О чем, черт возьми, ты говоришь?
— Это ведь ты слил имя Стиви, не так ли?
Ему не нужно подтверждать. Как только я вышел из своего здания и увидел толпу перед ее домом, я все понял.
— Пожалуйста, только не говори мне, что отказываешься от своей карьеры, от многомиллионного контракта из-за какой-то киски. Ради стюардессы. Я понимаю, что это какой-то твой фетиш, правда понимаю, но не будь таким тупым, Зандерс.
— Не смей, блядь, говорить о ней, — я сажусь прямее, выглядывая в окна своей машины, надеясь, что меня никто не слышит. — Мне следовало уволить тебя много лет назад.
— Ты пожалеешь об этом.
— Нет, Рич. Не пожалею. Я попрошу своего адвоката подготовить документы.
— Занд…
Я вешаю трубку, точно так же, как он поступал со мной раз до этого. Затем отправляю сообщение Линдси, моему адвокату, чтобы она знала, что произошло.
Я бы солгал, если бы сказал, что спокойно отношусь к своему решению. Это не так. Беспокойство ползает по моему телу, напоминая мне, что без агента я в полной заднице, пока пытаюсь убедить себя, что это правильный шаг. С точки зрения хоккея, это самоубийство для карьеры, но для моей жизни вне катка это должно было произойти.
У меня есть всего пара дней до следующего рейса, когда я смогу увидеть Стиви, и мне нужно иметь возможность прийти к ней не только с извинениями, но и с мольбой о прощении. Нужно показать ей, что я пытаюсь изменить те вещи в моей жизни, которые сдерживали меня, когда буду объяснять, почему сделал то, что сделал — и увольнение Рича с должности моего агента было первым в этом списке.
Линдси: Чертовски вовремя. Я подготовлю документы к вечеру. И когда ты планируешь поговорить с ней?
Расправив плечи, я пытаюсь расслабиться, но мысль о предстоящем разговоре наполняет мое тело паникой с тех пор, как я рассказала сестре о своем плане. Но мне нужно оставаться расслабленным не только потому, что от сегодняшней игры зависит, попадем ли мы в финал Кубка Стэнли, но и потому, что эта женщина вызвала у меня слишком много приступов паники за эти годы, и я отказываюсь награждать ее еще одним.
Я: Она будет здесь завтра.
Линдси: Горжусь тобой.
Наконец Мэддисон выскальзывает из вестибюля с низко опущенной головой и прикрытым лицом, пока репортеры фотографируют его. Он набирает скорость, как только оказывается на улице, поворачивает за угол и запрыгивает в мою машину. Я нажимаю на газ и уезжаю, пока нас никто не увидел.
— Какого хрена? Они были ужасны с тобой?
— Они ждали не меня, и, извини, что разрушаю твои иллюзии, но и не тебя тоже, — я включаю поворотник, выезжаю на скоростное шоссе и направляюсь к арене. — Имя Стиви обнародовали пару часов назад. Они ждали ее.
Боковым зрением я вижу, как у Мэддисона отвисает челюсть.
— Черт, — шипит он себе под нос. — Как она с этим справилась?
Гордая улыбка появляется на моих губах, пока я смотрю на дорогу перед собой.
— Она, блядь, поимела их.
— Это был Рич?
— Больше некому. — Между нами повисла долгая пауза молчания. — Я только что уволил его.
Бросаю взгляд на Мэддисона, сидящего на пассажирском сиденье и ошеломленно молчащего. Наконец, из его груди вырывается глубокий, изумленный смех.
— Да, блядь! — он торжествующе трясет меня за плечи. — Он вернулся! Ура!
— Ладно, ладно, — смеюсь я. — Я за рулем.
Мэддисон устраивается на своем сиденье с довольным вздохом.
— Ты ведь знаешь, что без агента ты в полной заднице на следующий сезон, верно?
— Знаю.
— И что ты собираешься делать?
Хитрая усмешка приподнимает уголок моего рта.
— Думаю, уйти красиво. Мы выиграем Кубок Стэнли сразу после того, как я верну свою девушку.
ГЛАВА 47
СТИВИ
Нервно постукиваю ногой по белому мраморному полу вестибюля, ожидая прибытия своего такси. Мой чемодан совсем небольшой, вещей в нем как раз достаточно на пять дней пребывания в Сиэтле. Не уверена, сколько времени мне понадобится, чтобы найти квартиру, особенно такую, которую смогу себе позволить, но я решила, что смогу использовать дополнительное время для знакомства со своим новым городом, и то, что буду находиться вдали от Чикаго, где меня никто не знает, будет хорошо.
Сегодня возле здания нет толпы, преследующей меня, что немного удивительно, учитывая, что вчера вечером Зандерс и команда выиграли дома, обеспечив себе место в финале Кубка Стэнли. Но теперь, когда они получили свои фотографии и раскрывать больше нечего, кажется, что репортерам нет никакого дела до того, кто я такая.
Первый за восемь лет выход «Чикаго» в финал Кубка Стэнли затмил все заголовки, и даже если я не смотрела, можно предположить, что все, что касается меня или наших отношений, было ничтожно по сравнению с этим.
— Не похоже, что вы едете в Питтсбург, — замечает наш швейцар, имея в виду, что команда отправляется туда завтра, его взгляд прикован к моему чемодану на буксире.
— Не в этот раз, — я одариваю его небольшой улыбкой, а затем возвращаю свое внимание к стеклянным дверям, ожидая свою машину.
Он стоит рядом со мной, сложив руки за спиной.
— Знаете, мисс Шей. Я много вижу. Много слышу, и храню много секретов. Но нужно быть слепым, чтобы не видеть, какую сильную боль вы причините этому мальчику, если не скажете ему, что переезжаете.
Мой взгляд устремляется на него.
— Откуда вы знаете?
— Я занимаюсь этой работой сорок семь лет. И много чего замечаю.
Прежде чем успеваю ответить, мое внимание привлекает женщина на другой стороне улицы. Стройная фигура. Блестящие черные волосы, уложенные в гладкий низкий пучок. Чрезмерно дорогая сумочка, висящая на ее руке.
— Извините, — рассеянно говорю я швейцару, прежде чем оставить свой чемодан в вестибюле и выскочить на улицу.
— Линдси! — зову я, оглядываясь в обе стороны, прежде чем перебежать улицу и догнать ее. — Линдси! — кричу я снова, но она не оборачивается, продолжая быстро идти к зданию Зандерса.
— Линдси, — зову я в последний раз, легонько хватая ее за руку, прежде чем она поднимется по ступенькам.
Женщина поворачивается ко мне лицом, на ее лице написано замешательство.
— О, простите, — опускаю свою руку. — Я обозналась.
