Я молчу, слишком много эмоций, воспоминаний, неуверенности переполняют меня, чтобы позволить словам вырваться наружу. Любовь — пугающая идея, и я провел всю свою взрослую жизнь, убеждая себя, что она мне не нужна. Что я могу любить себя настолько, что мне не нужно искать ее у других, но эта хрупкая вера начала быстро разрушаться с тех пор, как Стиви не стало.
— Ты так сильно любишь, но тебе нужно начать верить, что тебя любят в ответ.
Черт.
— Поверь моему опыту, — продолжает Мэддисон. — Все это, — он обводит взглядом гостиничный номер, — слава, деньги, поклонники. Все это того не стоит, если она в этом не участвует.
Я киваю в знак согласия, но понятия не имею, как это исправить. Я не знаю, как могу мечтать о том, чтобы наладить отношения со Стиви, когда мне нужно исправить так много из прошлого, которое преследует меня и сдерживает.
— Она все равно не может справиться с этим дерьмом в медиа. Стиви держалась подальше от этого с Райаном, а тут появляюсь я, — качаю головой, вспоминая, почему прекратил отношения, почему дал ей выход. — Она не заслуживает той ненависти, которую получаешь, будучи связанным со мной.
Мэддисон закатывает глаза.
— Почему бы тебе не позволить ей самой решать, с чем она может справиться, а с чем нет.
Я прищуриваю глаза, прежде чем снять тяжелое напряжение.
— Ты проводишь слишком много времени со своей женой, становишься мудрым и все такое.
— За эти годы я кое-чему научился, — смеется он.
— Скажи что-нибудь связанное с хоккеем на случай, если кто-нибудь увидит, как ты выходишь из моего номера, чтобы мы могли сказать, что не просто плакали и пили виски.
— Это даст им несколько заголовков, да? — Мэддисон встает с дивана. — Ты собираешься с духом и выигрываешь в четверг. Потом мы едем домой и выигрываем эту серию в пять очков в Чикаго. А дальше мы выиграем гребаный Кубок Стэнли.
Я встаю рядом с ним, пожимаю его руку, обхватываю другой его спину и стучу кулаком по его плечу.
— Договорились.
— Ты самый лучший парень, Зи. И заслуживаешь хороших вещей, но ты должен принимать их, когда они приходят в твою жизнь.
Я киваю головой, соглашаясь, но все еще пытаясь убедить себя.
— Я люблю Эдди, но ради всего святого, уволь его и назначь мне гонорар! — Мэддисон смеется себе под нос в коридоре, направляясь обратно в свой номер.
Впервые за несколько дней я смеюсь. Мой разум проясняется.
Но когда лежу в постели, окруженный тьмой, я подтягиваю пару подушек себе под бок, нуждаясь в утешении. Это что-то, но это не она, и моя мышечная память скучает по ощущению ее в моих объятиях каждую ночь.
Тревога пробегает по каждому нерву в моем теле, течет по каждому кончику пальцев, отказываясь позволить сну завладеть мной. Перехватывает горло, когда я пытаюсь сглотнуть, а в легких становится пусто, когда меня осеняет осознание.
Что происходит, когда вы узнаете, что вам нужна любовь, но оказывается, что ее у вас нет?
ГЛАВА 45
СТИВИ
Рейс моего отца вылетел пару часов назад, и я уже скучаю по нему. Но после нескольких дней, проведенных вдали от Чикаго и Зандерса, хотя я знала, что он находится в том же городе, что и я, туман начал уходить из моего сознания. Ясность начала брать верх, и на данный момент единственное, что заставляет меня двигаться вперед, это непреодолимая решимость поставить себя на первое место.
Может быть, Зандерс и не выбрал меня, но с этого момента я буду выбирать себя.
Поскольку тот вариант счастья, которого я хочу, тот, в котором Зандерс снова присутствует в моей жизни, не обсуждается, я собираюсь выбрать следующий, самый лучший вариант. И это жизнь вдали от него, где я смогу выходить из своей квартиры и не видеть его. Где смогу пойти в собачий парк и не думать, увижу ли я Рози. Где смогу работать в самолете без его присутствия среди моих пассажиров.
Возможно, это будет не самая счастливая жизнь, но она будет достаточно счастливой, и только непреодолимая потребность почувствовать искру радости в моей жизни будет определять мои решения.
Когда истекают последние секунды четвертой игры в Сиэтле, я хочу ликовать в самолете вместе с Инди, но, хотя я искренне рада за Зандерса, мое измученное тело не может праздновать. И если говорить об эгоизме, то часть меня ненавидит то, что я не буду на борту самолета во время финала, если и когда эта серия состоится.
Хотя никто еще об этом не знает.
С той секунды, как ступила на борт самолета сегодня вечером, я воспринимала все это, зная, что это происходит в последний раз.
Кухонный отсек в задней части самолета, где я встретила одну из своих самых близких друзей, наводнил меня воспоминаниями о том, как мы с Инди слишком много веселились в этом сезоне, пялясь на полуголых хоккейных парней и получая за это деньги.
Место Рио, где я пару раз думала, что потеряла слух, проходя мимо его бумбокса.
Этот чертов кулер, до краев забитый напитками, включая газированную воду, которую Зандерс отказывался брать сам.
Аварийный ряд, где я впервые увидела его.
Рейс, когда он загнал меня в клетку и раздевался передо мной, против чего я ничуть не возражала, хотя и протестовала в то время.
Все полеты, когда он и Мэддисон смешили меня, пока я пыталась провести инструктаж по безопасности.
Но все эти воспоминания — лишь кульминация одного: именно здесь я влюбилась в него, и для моего собственного здравомыслия мне нужно уехать и попытаться забыть.
Фары командных автобусов светят в окна самолета, когда команда подъезжает к борту, заставляя мое сердце биться так быстро, что я чувствую, как оно барабанит по всему моему существу. Но это ничто по сравнению с реакцией моего тела на то, что Зандерс первым поднимается на борт самолета.
Он никогда не входил первым. Обычно был в конце толпы, не торопясь, но только не сегодня. Сегодня парень первым выходит из автобуса и садится в самолет, и как только ступает в проход, его взгляд устремляется назад, где стою я. Я пытаюсь спрятаться, желая поскорее закончить этот последний полет, но его взгляд прожигает меня.
Зандерс, как всегда, одет так, чтобы произвести впечатление, и сегодня выглядит немного менее изможденным, чем в последний раз, когда я его видела. Ни секунды не колеблясь, он ускоряет шаг, быстро проходит мимо аварийного ряда и направляется ко мне.
— Вот черт, — бормочет Инди рядом со мной, но я застываю в оцепенении, не сводя с него глаз, наблюдая, как он бросается в моем направлении.
Я должна двигаться, или спрятаться, или еще что-нибудь, но не могу. Мои ноги словно увязли в цементе, удерживая меня в плену того, что сейчас произойдет.
Я не хочу с ним разговаривать. После сорока восьми часов ясности я не хочу говорить с ним, чтобы он напомнил мне, что не хочет быть со мной. Послание было громким и ясным. Но в то же время он — единственный человек, с которым я хочу поговорить. Единственный человек, который может заставить меня чувствовать себя лучше, хотя именно он причинил боль.
Разбитое сердце — реально хреновое чувство.
— Стиви.
О, черт.
— Могу я, пожалуйста, поговорить с тобой? — умоляет он, его голос звучит мягко.
Испускаю измученный вздох.
— Зандерс…
Его глаза расширяются, когда он слышит, как я произношу это имя, и я наблюдаю, как его горло вздрагивает в глубоком глотке, прежде чем я исправляюсь.
— Зи, я просто пытаюсь делать свою работу. Пожалуйста, просто позволь мне пережить этот день.
Места вокруг него начинают заполняться остальными членами команды, и я не хочу устраивать сцену. Я хочу пережить этот полет, оставаясь под радаром и позволяя всем забыть о моем существовании, как только я покину этот самолет.
— Пожалуйста, — продолжает он. — Мне просто нужно…
— Зандерс. — На этот раз за меня заступается Инди. — Дело не в том, что тебе нужно. Она не хочет говорить. Позволь ей делать свою работу.
