Рейтинговые книги
Читем онлайн Мисс Равенел уходит к северянам - Джон Дефорест

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 97 98 99 100 101 102 103 104 105 ... 111

— У мужчины и женщины — два разных мира. Мир мужчины — это миллионы ныне живущих людей и еще миллионы грядущих. (На минуту забудем о том, кто служил капитаном в Баратарийском полку; он — никто и ничто.) А мир женщины — только те люди, с кем она постоянно общается, каждый день, каждый час. Но ей следует расширять этот круг. Папы и мистера Уайтвуда тут недостаточно.

— Вы позабыли о Рэвви!

Услышав о Рэвви, Колберн почувствовал ревность и даже вознегодовал. Почему это Лили должна кроить свою жизнь по мерке малютки сына? А Лили уже не впервые поражала его этой стрелой — самой острой в своем колчане. Она то и дело вела с ним беседы о Рэвви, притом считая в душе, что жертвует для собеседника своим материнским тщеславием и даже и вполовину не хвалит сынишку так, как того требуют ямочки на пухлых щеках и другие его прелести. Я не хочу, конечно, сказать, что наш герой относился критически к Рэвви. Он взирал с удовольствием на материнские радости Лили и делал приятный вывод, что такая примерная мать, без сомнения, должна быть и превосходной женой. А кроме того, при известном таланте Колберна опекать малых и слабых, он всей душой привязался к Рэвви, и мальчик ответил молодому холостяку пылкой любовью. Миссис Картер не раз розовела в смущении, когда ее сын убегал от нее, устремляясь навстречу входившему в комнату Колберну.

— Рэвви, поди-ка сюда, — говорила она, — вечно ты всех беспокоишь.

— Да нет же, — ответствовал Колберн, сажая ребенка себе на плечо, — если кто любит меня, пусть беспокоит.

И, помедлив с минуту, добавил довольно смело:

— Пока что мне редко доставляют такое беспокойство.

В ответ миссис Картер залилась еще более ярким румянцем. В таких случаях женщины любят сказать что-нибудь совсем невпопад, и Лили вдруг заявила, что надвигается дифтерит, газеты последние дни очень много пишут об этом.

— Как бы Рэвви не заразился, — сказала она. — Говорят, по соседству кто-то уже хворает. Не сбежать ли мне с мальчиком куда-нибудь на недельку-другую?

— Не советую, — возразил Колберн, — потому что везде кто-нибудь чем-нибудь да болеет. Один единственный случай — еще не повод для паники. Да имей я сорок детей и то не стал бы тревожиться.

— А если у вас не сорок, а только один? — ответила миссис Картер очень серьезно.

Тут появился доктор и сообщил весьма жизнерадостно, что никакой эпидемии нет и в помине, а если бы и случился где дифтерит, он не проникнет в квартал, где детей сытно кормят и тщательно моют.

— Что действительно нам сейчас угрожает, — сказал он, — это микроб национального чванства. Весь мир слагает нам оды, поет похвалы. Все страны Европы приветствуют нас, выходят навстречу нам с арфами и кимвалами, примерно как дочери Иудеи встречали Давида, побившего Голиафа. Сейчас я вам прочитаю, что пишут газеты.

Он развернул «Ивнинг пост», снял одни и надел другие очки и прочитал им подборку из европейских газет, посвященную взятию Ричмонда и капитуляции войск генерала Роберта Ли.[173]

— Это похлеще наших речей к четвертому июля,[174] — заметил, выслушав, Колберн. — Просто хочется выйти на взморье, повернуться лицом на восток и отвесить низкий поклон через Атлантику. Как бы у американцев не выросли павлиньи хвосты. С павлиньим хвостом нашим детям будет легче выслушивать комплименты. Дарвин ведь учит, что условия среды порождают новые виды.

— Европейцам мы нравимся, кажется, больше, чем сами себе, — заметила Лили. — Я и не знала, что мы такой великий народ, как считает месье Лабуле.[175] Ты тоже не знал, папа?

— Я об этом долго молчал, — заявил доктор. — Пока наша страна погрязала в позоре рабовладения, нам нечем было гордиться. Но сейчас все по-иному. Европейцы судят разумно. Мы совершили великое дело. Со стороны ведь виднее, а у нас это смогут понять до конца только наши потомки. Но могу кое-что сказать и теперь. Мы сыграли пятое действие в этой великой драме борьбы людей за свободу. Первым действием было христианство. Вторым — Реформация. Третьим — война за независимость США. Четвертым — французская революция. И пятым — борьба за свободу для каждого человека вне зависимости от расы и цвета кожи, демократическая борьба за уравнение народной массы с привилегированным меньшинством. Мы преподали урок человечеству, который сами не в силах еще осознать. Снова напомнили миру о демократии, о тщете олигархии, о беззаконности цезаризма.

— В конечном счете добро побеждает, — вывел мораль Колберн.

— Да, и как верно сказал четыре года назад президент Линкольн, мудрый и чистый душой мученик за дело свободы: правота дает силу. Наша система труда породила силу, а система наших врагов — одну только слабость. Север живет свободным трудом; нас — двадцать миллионов, и богатства наши бессчетны. Юг живет рабством, у них двенадцать миллионов, но из этих двенадцати половина — голых и босых, к тому же еще тайных противников Юга. Правое дело всегда побеждает, потому что рождает силу. На чьей стороне бог, у того и оружие сильней. Еще хочу подчеркнуть, что за годы войны у нас выковался сильный характер. Мы теперь не тридцать миллионов скучняг, как нас называл Карлейль.[176] И что за крайности проявились в нашем характере! Бутс — это новый Иуда Искариот! Или Блекберн, который берег одежду умерших от тифа людей, в надежде заразить всю страну. И этим злодеям противостоит Авраам Линкольн! Равный Сократу[177] своим здравым смыслом и безыскусственным юмором, но еще чище душой, проницательнее, величавее. Эти годы, которые мы пережили, годы с Линкольном, Грантом и Шерманом,[178] позволяют нам снова поверить, что человек рожден от высших существ. Нам довелось повидать истинных демонов, но мы видели и богов. Теперь я могу снова, как в детстве, сесть за Плутарха[179] и снова поверить в реальность великих людей, потому что я видел их сам, своими глазами. И я совсем по-иному буду теперь читать «Потерянный рай», потому что сам видел, как небесная рать давала бой Сатане.

— Но наш государственный долг просто ужасен, — заметила Лили после паузы, последовавшей за патетической речью доктора. — Три миллиарда долларов! Хотелось бы знать, какова в нем моя доля?

— Ничего, мы расплатимся, — заявил в ответ доктор. — Дадим несколько оперных представлений. Дорогие места по сто тысяч долларов за билет. А дешевые — по пятьдесят.

— Южанам, я думаю, поражение пойдет на пользу, — сказал, помолчав, Колберн. — Может, станут помягче, как сливы у них в садах — с первым морозцем. Отвоеваться — великое дело. Страсти утихомирятся. Но лично я против того, чтобы карать рядовых участников мятежа. Только одних главарей.

— Да, — согласился и доктор. — Вот кто преступники. Я всегда поражаюсь, как искусно сильные личности подчиняют себе слабых. Словно входят в других людей, завладевают их волей, заставляют их чувствовать, мыслить и действовать по своему образцу. Залезают в их шкуру, как рак-отшельник залезает в чужой панцирь. Человек толкует с тобой, как настоящий изменник, и ты думаешь: ах, несчастный, безмозглый батрак! А на самом деле это уже не батрак — плантатор залез в его шкуру и голосит за него. Плантатор тут выступает как рак-отшельник, а этот бедняк только панцирь, в который тот облачен. И возникает вопрос, кого же прощать, кого вешать? Повесить, конечно, плантатора, а батрака отпустить, сказать: иди и работай. Так будем надеяться, что, когда не станет плантатора, в батрака вселится кто-нибудь более достойный и принесет ему больше добра и пользы.

Пусть это покажется странным и даже непатриотичным, но были вопросы, которые в тот момент волновали Колберна побольше, чем все упомянутые государственные проблемы. Речь идет о некоей даме, ныне вдове, имеющей сына, которая, как он считал, все еще плачет по мужу и любит на этом свете только двоих — своего отца и ребенка. Как тиранически все-таки правит нами — и в самых высоких целях — влечение к женщине. Какую другую силу, физическую или моральную, можно сравнить с этим благожелательным деспотом? Было бы тщетно надеяться, что совесть, сознание долга или любовь к человечеству сведут мужчину и женщину, толкнут их к рождению детей и продолжению рода. Лишите людей полового инстинкта, тяготения полов, и земля превратится сначала в ад и после — в пустыню. Человек не так уже сильно отъединен от создателя. Рука провидения ведет нас в борьбе против рабства, и та же рука направляет к любимой женщине. Я не стремлюсь здесь приписывать все эти мысли Колберну, хотя он и был человеком философических склонностей. Но мы редко трактуем свои дела в свете общих принципов, и он полагал, разумеется, что влюблен в миссис Картер лишь потому, что она ему, Колберну, лично кажется столь привлекательной. На другие же темы он рассуждал гораздо разумнее, вплоть до того, что взялся обсуждать с миссис Картер — причем весьма беспристрастно — ее неудачу в замужестве. Однажды, поддавшись печали и желая излить свою душу, она намекнула ему о былых огорчениях и, найдя в нем сочувствие, прямо сказала:

1 ... 97 98 99 100 101 102 103 104 105 ... 111
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Мисс Равенел уходит к северянам - Джон Дефорест бесплатно.
Похожие на Мисс Равенел уходит к северянам - Джон Дефорест книги

Оставить комментарий