— Думаешь, отец, у частника такая уж трогательная забота о людях?.. Я вот некоторое время работал в «Поплавке» — была такая пивная у нас в доме, где я жил. Хозяин мой, Нерсес Сумбатович, тоже «заботился»: завел в пивной заедки — горох, воблу, черные сухарики. А для чего? Из любви к посетителям?.. Ему было плевать на них, он даже пиво разбавлял водой! Заедки ему нужны были, чтобы пригвоздить, как он говорил, посетителя к столику. Чем больше посетитель съест гороху или сухариков, тем больше выпьет пива. А чем больше выпьет, тем больше у хозяина будет дохода. А ты говоришь о «заботе»!..
— Ну, может быть, пример с горохом и не совсем удачный. Но одно я знаю: только в союзе государственного и частного капитала — знаешь, как Серп и Молот? — страна может идти вперед, строить новые заводы, развивать свою торговлю.
— Так это же у тебя не просто советы, а целая политическая программа, отец, — говорю я.
— Почему — программа?
— Да потому, что все, что ты говоришь, — основа нашего спора со всякими уклонистами. Разве не читаешь в газетах? Мы, например, это недавно проходили в школе на уроке обществоведения.
— А не кажется ли тебе, Докер, что мы раньше времени свертываем нэп? Ленин, говорят, рассчитывал его на многие годы?
Что я знаю на этот счет, что ему ответить?
— Я, конечно, могу оформить твои мысли в виде письма. Но согласиться с ними?..
— Не можешь!.. Боишься?..
— Нет, не боюсь, но не хочу.
— А почему?
— А потому, что все частники — жулики.
— Это тебе, наверное, моя Зарочка сказала? А работники кооперации? Слышал про их судебные процессы?
— Слышал.
— Ну и что скажешь?
— Конечно, и там есть жулики. Но это потому, что в кооперации пока работает много бывших частников. Вот вырастут у государства свои кадры торговых работников, тогда они всех и заменят. Тогда не будет жуликов.
— И ты в это веришь?
— Верю.
— Ты во все веришь!.. Ох, Гарегин, тяжело тебе будет жить на свете!.. Когда будешь в моем возрасте, вспомнишь наш сегодняшний разговор, скажешь: неглупые вещи говорил Сааков.
— Да что я вам в писари, что ли, нанялся?.. Пошли вы все… ко всем чертям! — вдруг почему-то взрываюсь я.
Угрюмый старик с изумлением смотрит на меня. Говорит наставительно:
— Вспомни, когда тебя принимали на работу, я тебе помогал. Я думал — ты взрослый человек. А ты мальчишка! — И он начинает по номерам складывать свои тетрадки.
Я вскакиваю со скамейки, пытаюсь в бешенстве наговорить ему кучу гадостей.
Но он опережает меня:
— Вспомнишь, вспомнишь наш разговор!..
Я свищу.
— Ну, когда я буду в твоем возрасте, пожилым человеком, мне будет плевать — кто заботится о мелочах, кто стоит за прилавком.
— Разве сорок семь лет — уже пожилой, старый человек? Видишь — крепко еще стою на ногах.
А я-то думал, что ему около шестидесяти! Никогда толком не могу разобраться в возрасте людей. Всегда ошибаюсь.
Махнув рукой на Саакова, я вылетаю из барака, хлопнув дверью.
«К черту! Никому ни одной строчки!» — Сунув руку в карманы, я иду к берегу.
Мне издалека подмигивает маяк на острове Нарген. Прохладой и порывами ветер встречает море. Видимо, норд уже кружит где-то посреди Каспия.
Я сажусь у самого края берега. Смотрю на воду. Она густая, черная, тяжело переливается при свете пристанских огней рыбного холодильника. Интересно бы знать, какой толщины слой мазута у берега? То-то без всякой охоты подходят сюда грузовые и пассажирские пароходы. Горе для боцманов! Горе и для матросов! Им долго потом приходится подкрашивать белилами корпус парохода.
Удивительная способность у Каспия: своей воркотней у прибрежных камней успокаивать человека.
Я пытаюсь разобраться в происшедшем. Отчего я взорвался в разговоре с Угрюмым стариком? Откуда у меня эта раздражительность?
Смутно догадываюсь: оттого, что не сумел как следует ему ответить. От неверия старика в нашу жизнь. От желания повернуть ее назад, к старому. От неверия в людей. Нет, не зря его Зара, кажется, воюет с ним, не зря.
Позади я слышу вкрадчивые шаги. Оборачиваюсь — Конопатый!.. Вбираю голову в плечи. Его угрюмый вид всегда внушает мне страх, хотя у нас никогда не было никаких столкновений и бояться мне как будто бы нечего.
Садится рядом. Не сбросит ли он меня в воду? Тут, кричи не кричи, никто не прибежит на помощь.
Я пытаюсь со страху завязать с ним разговор.
— Что — не спится тебе? — спрашиваю.
Он угрюмо молчит.
— Ты что-то, кажется, хотел у меня спросить?
Молчит.
— Не болен ли ты? — через некоторое время спрашиваю я, уже уверенный, что сейчас он или оглушит меня чем-нибудь тяжелым, или сбросит в эту покрытую толстым слоем мазута воду.
Вода зловеще переливается внизу. Волны уже с силой бьют о берег.
Конопатый продолжает угрюмо молчать, вперив взор в далекие огоньки на море.
— Ты что же — решил заменить Ивана Степановича, Глухонемого старика? — уже в отчаянии спрашиваю я.
— А я ведь, Докер, нашел твои сапоги, — вдруг, шмыгая носом, все глядя на далекие огоньки, произносит он.
Не сошел ли он с ума?
— Какие сапоги?
— Твои.
— Ах да, сапоги, — в замешательстве говорю я. — Ты о чьих же сапогах?
— Говорю ведь — о твоих! — Он сильнее шмыгает носом.
— Не может быть! Где же ты их мог найти?
— А я их украл у тебя. — Шмыг, шмыг носом. — Думал — не выдержу эту проклятую работу, подамся на Волгу. — Шмыг, шмыг носом. — Денег не было на дорогу. — Тут он вытирает ладонью глаза. — Но привык, как видишь, работаю не хуже других. Да и денег поднакопил немного.
Так вот почему он целый день преследовал меня! Вот чудак — все не решался сказать!
Меня осеняет мысль: не из-за украденных ли сапог тогда в споре с Романтиком он поперхнулся на горьковских словах: «Человек — это звучит гордо»?
— А где же ты спрятал сапоги? Мы перерыли весь барак, не нашли.
— У знакомого, в Черном городе. Одним словом… — Он снова шмыгает носом.
Хоть бы перестал!
— Да ладно уж, — говорю я Конопатому.
— Одним словом, если спросят, скажи, подкинули тебе…
— Ладно, — с облегчением говорю я. — Я уже давно забыл про них.
Надо же! Сколько из-за этих сапог было шуму и гаму. И так просто нашлись!
— Совесть заговорила? — сквозь шум набежавшей волны кричу ему.
— Совесть.
— Ночи, наверное, не спал?
— Не спал. — Достает папироску, протягивает мне, берет себе, чиркает спичкой. — Как же это воры живут воровством?
