Мы сидим за пакгаузом 20-й пристани у самого берега моря, за расстеленной газетой, щедро уставленной мною бутылками и закуской. Перед каждым стоит рюмка для водки, граненый стакан для лимонада и виноградного вина.
Агапов и старшой переглядываются и, вдруг расхохотавшись, хватают свои рюмки и швыряют их в море.
Я так и ахаю! Ведь взял я их под честное слово у тети Варвары.
Вслед летит и моя рюмка!..
Старшой берет бутылку и разливает в стаканы. Один ставят передо мной:
— Работать ты как будто бы уже научился, Гарегин. Неплохой грузчик.
— Докер, — говорю я.
— Теперь пора научиться пить, как грузчик!
— Докеры — народ революционный. Они меньше всего думают о водке.
— Ну, может быть, о водке и не думают, а всякие там соду-виски хлещут не меньше нас. Твое здоровье!
— А, давай! — говорю я с отчаянной решимостью. Со всего маху чокаюсь стаканом и отпиваю два глотка.
— Для начала — неплохо. В другой раз отхватишь сразу полстакана.
Недалеко от нас, на лесной пристани, разгружают шаланду с досками; через дорогу, на стадионе, играют в футбол, и то и дело до нас доносятся вопли болельщиков-бездельников.
— Теперь о курении, — говорит старшой, дожевывая помидорину. — Какой из тебя, к черту, грузчик или докер, Гарегин, когда ты куришь, как баба? Смотри! — Тут он попыхивает папиросой и двумя сильными струями выпускает дым из ноздрей. — Давай теперь ты.
Я делаю затяжку, пробую глотнуть дым, но он почему-то не глотается. Я делаю вторую затяжку. Дым глотается, но почему-то не лезет из ноздрей. Я делаю третью затяжку. И тут, поперхнувшись дымом, начинаю кашлять с такой силой, что кажется: вот-вот выплеснутся у меня все внутренности наружу.
— Глотни водки, — советует Агапов.
Я делаю глоток, но кашель ничуть не утихает.
— Затянись еще разок! — говорит старший. — Клин клином вышибают.
Я затягиваюсь, и снова глухой, надрывный кашель душит меня.
— Сделай два глотка водки, — советует Агапов.
Я делаю два глотка, но курить отказываюсь.
— Хорошо, оставим курение до другого раза, — примирительно соглашается старшой. — Научись сегодня хотя бы пить. А пить надо вот так, без передыху, — он запрокидывает голову и льет в свою широкую глотку полстакана водки. — Давай теперь ты. — И тянется за соленым огурцом.
Я следую его примеру, сразу же поперхнувшись водкой.
А им смешно: вот дурачок, не может ни курить, ни пить!
Вскоре я уже плохо соображаю, что происходит вокруг меня. Каким образом за нашим «столом» вдруг оказывается Романтик — остается для меня тайной. Собрались-то на магарыч скрытно, чтобы не было посторонних, старшой просил. У меня даже закрадывается подозрение, что Романтик не случайно здесь: не «шефствует» ли он тайно надо мной?.. Спаситель мой! Ведь надо же — подхватил тогда комель у меня с плеча в тот момент, когда бревно должно было свалиться на землю! Покалечило бы и меня, и Агапова на всю жизнь. Следил!..
Я рад, конечно, Романтику. Он самый достойный из сидящих здесь. К тому же — человек с загадкой. Не только для меня, но и для других. Удивляет в нем целеустремленность, умение сосредоточиться, жить обособленно, жадно читать и учиться.
Старшой и Агапов, забыв про меня, усиленно угощают Романтика, то и дело наполняют его стакан водкой; он хорошо пьет, но не пьянеет, хотя вскоре становится словоохотливым. Но и этого достаточно старшому, чтобы «подсечь» его, как рыбку.
— Может быть, все же расскажешь — от кого бежал? Какую тайну скрываешь? — спрашивает он.
Романтик смеется:
— Да никакой тайны! Бежал от жены, от тещи, от тестя. От всех на свете!
— Ай да молодец! Мне бы вот так!.. Как думаешь дальше жить?
— Да вот готовлюсь на рабфак. Хочу потом учиться на инженера-механика. Ведь я мастеровой человек. С пятнадцати лет на разных заводах работал.
— А она что, не дает учиться, родня-то жены?
— Жена-то ревнивица у меня — вот в чем беда! Много раз грозилась убить.
— Парень ты видный, бабы таких любят, — тянет старшой.
— Бабы любят всяких, и замухрышек, — смеется Агапов.
— А потом, видишь ли, старшой, у родни моей жены имеется небольшое, вроде бы подпольное, производство. Конфеты там делают всякие, «петушков» и «уточек», развозят по станциям. Одним словом — небольшая фабричка! Ну и меня давно пытаются сделать компаньоном. Так бы оно для них было безопасней. А я им не даюсь! Рабочий я класс или не рабочий? Рабочий! Да и жену я было отвадил от них. А она у меня форсистая, на тряпки падкая, на все нужны большие деньги, да где мне их взять?.. Год терпела, а потом сбежала к своим. — Он машет рукой. — Ну и черт с ней!
— Не пойму я: кто же от кого бежал — ты от нее или она от тебя? — Агапов приподнимается, допивает свою водку.
— Все же я! — ликующе отвечает Романтик. — Она-то, дура, убежала временно. Нет-нет да и вернется домой, ночевать останется. Нанесет всяких конфет. А я убежал — нет, не убежал, а ушел! — совсем.
— Значит, от сладкого ушел? — Старшой качает головой, хрустит огурцом. Хмыкает: — И такое, оказывается, бывает в жизни!.. Ай да Романтик! Не зря, выходит, у тебя кличка такая? Не помню теперь, кто и дал ее тебе…
— А помнишь — работал у нас в артели студент-технолог, на одежду денег копил?
— Глиномедов?.. Помню, помню… Да-а-а, — вздыхает он, — ты человек с мечтою, книжки почитываешь, к чему-то тянешься…
— Думаю — не в книжках дело, старшой, другой смысл вкладывал студент в это слово… Романтика — это душа человека… Умение во всем видеть большой смысл… Даже в нашей нелегкой работе… А насчет сладкого — не знаю, что и сказать… Никогда не любил сладкого. Чай-то пью, как все, с сахаром, а чтоб есть там барбарисы и конфеты — никогда. Правда, набьешь ими карманы, детишкам раздать. Меня все пацаны на улице любили. И я их любил!.. Жалко вот, у нас с женой не было детей, — печально произносит он.
— А жена-то у тебя — ничего? — совсем уж некстати тут спрашивает старшой и подмигивает ему. — Ревнивицы — они бывают смазливенькие, знают себе цену. — Он хихикает и тычет Романтика кулаком в бок.
— Ничего себе, можно сказать, даже красивая. Но уж очень ревнивая! Если какая-нибудь там бабенка ненароком заглядится на меня — вся позеленеет, готова той выцарапать глаза. Да и меня готова убить. Три дня потом будет бить посуду.
— Адрес-то хоть бакинский ей послал?
— Нет. Сразу прилетела бы. Скандалов тогда не обобраться. А так одним махом разрубил этот узел! — Вздыхает. — Надо начинать новую жизнь. С учения, с рабфака. Все сейчас учатся! Стране нужно много специалистов.
