Так вот почему он целый день преследовал меня! Вот чудак — все не решался сказать!
Меня осеняет мысль: не из-за украденных ли сапог тогда в споре с Романтиком он поперхнулся на горьковских словах: «Человек — это звучит гордо»?
— А где же ты спрятал сапоги? Мы перерыли весь барак, не нашли.
— У знакомого, в Черном городе. Одним словом… — Он снова шмыгает носом.
Хоть бы перестал!
— Да ладно уж, — говорю я Конопатому.
— Одним словом, если спросят, скажи, подкинули тебе…
— Ладно, — с облегчением говорю я. — Я уже давно забыл про них.
Надо же! Сколько из-за этих сапог было шуму и гаму. И так просто нашлись!
— Совесть заговорила? — сквозь шум набежавшей волны кричу ему.
— Совесть.
— Ночи, наверное, не спал?
— Не спал. — Достает папироску, протягивает мне, берет себе, чиркает спичкой. — Как же это воры живут воровством?
— А они, наверное, не переживают. Вроде как работа. Как мы таскаем всякий груз.
Но тут очередная волна накатывается на прибрежные камни, а потом с такой силой бьет о самый берег, что мы еле успеваем вскочить на ноги и убежать от брызг.
Походив по берегу, мы с Конопатым возвращаемся в общежитие. Там по-прежнему тихо и пусто. Чепурной спит, накрывшись с головой плащом. Угрюмый старик, Сааков, сидит у окна и чаевничает. У него свой чайничек для заварки и чайничек для кипятка, своя сахарница с мелко наколотым сахаром. Рядом лежат щипчики. Как бы мелко ни был наколот сахар, перед чаепитием он все равно крошит его еще на более мелкие кусочки. Это ему доставляет большое удовольствие.
Пьет старик из блюдца, мелкими глотками, аппетитно чмокая губами, отвернувшись от всех на свете. Спина у него в эти минуты выражает полную независимость и покой. Старик глух и нем.
А за окном вовсю уже бушует норд, швыряя в стекла горсти крупного песка, и сиротливо мечется на макушке столба одинокая угольная лампочка. Тоска.
Конопатый вытаскивает из-под своего топчана большой сверток, смотрит по сторонам, на цыпочках подходит к моему топчану, сует под него.
Посмотрев друг на друга, мы почему-то смеемся. Но тихо, прикрыв ладонью рот. Потом садимся за стол.
Но Сааков не оборачивается. Я думаю, что он не обернулся бы даже в том случае, если бы общежитие начало гореть. Чаепитие для него — священнодействие.
Раздается тихий стук в крайнее окно.
Конопатый вздрагивает, потом медленно оборачивается. Я вижу у него ужас в глазах, как когда-то у Глухонемого старика, Ивана Степановича.
Я подхожу к окну. Приоткрываю одну створку. Вижу всадника. Узнаю его. Это — вожак, тот самый Павло. Он весь в пыли. И лошадь у него белая-белая. Вспоминаю: и в тот раз был ветер, порывы норда гнали по улицам тучи пыли.
— Слухай, хлопец, — говорит всадник. — Выдь на минуту.
Все как в тот раз!
Я прохожу мимо стола, встречаюсь взглядом с Конопатым. Сидит он, точно парализованный.
Я выхожу во двор. Вожак шагом важно подъезжает ко мне. У ворот, освещенные слабым светом покачивающегося фонаря, виднеются еще человек двадцать всадников, за ними — табун лошадей. На некоторых сидят женщины, лица их обвязаны платками.
— Це що, барак грузчиков? — спрашивает вожак.
— Это, — отвечаю я, улыбаясь: ведь бывал уже здесь однажды.
— Буде он неладен! Снова весь вечір шукав по городу. И що у вас за проклята вулица?.. — Он вздыхает, треплет коня по гриве. — Може, знаешь грузчика — Чепурного?
— Знаю. Спит он сейчас.
— Надо поднять его, хлопец. Тільки щоб других не разбудить. — Он прикладывает палец к губам.
— Хорошо, — говорю я. — Сказать ему: Павло пытае?..
Он всплескивает руками:
— Вот чертеняка!.. Откеда ты меня знаешь?
— А вы же меня и в тот раз спрашивали про Чепурного.
Я вхожу в барак. Еле касаюсь рукой плеча Чепурного. Он вскакивает, точно от прикосновения электрического провода. Глаза злые, настороженные.
Не ждет ли он какого-нибудь подвоха или неприятного известия?
— Там друг твой Павло дожидается. С ним еще человек двадцать, — говорю я.
— А, что?.. Павло, говоришь?.. Сейчас, сейчас!.. — Тут он весь как-то смягчается, суетливо начинает шарить под топчаном ботинки, а найдя их, надевает и торопливо зашнуровывает. Потом вытаскивает вещевой мешок, бросает в него полотенце и жестяную кружку, закидывает ремень на плечо. Берет в руки плащ.
Он подходит к столу. Перед нами стоит весь собранный, с поджатыми губами, с неукротимой злостью в глазах… прежний Чепурной!
Коротким, резким движением он протягивает Конопатому руку — впервые я как-то замечаю, что она удивительно узкая, совсем не похожа на рабочие руки остальных грузчиков.
Конопатый, от неожиданности, что ли, вскакивает и в замешательстве не знает, как ему поступить: пожать руку или горделиво отвернуться? Ведь совсем ни за что Чепурной обидел его час назад.
— Давай, давай! — повелительно говорит Чепурной, приставив руку к его животу, как нож.
Конопатый осторожно берется за нее обеими руками и, увидев, что ничего страшного не случилось, расплывается в угодливой улыбке.
— Ну-ну! — с выражением брезгливости на лице покрикивает на него Чепурной и, вырвав руку, протягивает мне. — Бывайте, хлопцы. Не поминайте лихом. — Рука у него сухая, жесткая, сильная; он точно клещами сжимает мою ладонь. — Кто спросит меня — скажите: уехал… далеко… искать счастья…
— А расчет почему не взял? — участливо спрашивает Конопатый. — Денежки все-таки.
Чепурной машет рукой, отведя глаза в сторону.
— Ни к чему мне эти гроши. — Напялив резким движением кепку на голову, он подходит к Саакову, прощается с ним и быстрым шагом удаляется из барака.
Мы с Конопатым подходим к окну. Вожак — на этот раз молча, без всяких приветствий — подводит Чепурному оседланного коня, тот бросает плащ в седло, одним махом садится и сразу же выезжает со двора. Остальные — молча за ним. У баб позади седел болтаются переметные сумы и другая поклажа.
На тихой, пустынной улице еще долго слышится дробное цоканье копыт по булыжнику, пока где-то поблизости не проносится с грохотом и шипеньем маневровый паровоз.
Куда поехал Чепурной, какое счастье искать?
Глава вторая
Хотя прошло уже много времени, но мне все-таки не удалось уйти от магарыча, «заначить» его. Старшой напомнил. Да и с Агаповым надо рассчитаться. Что же тут поделаешь — закон портовой жизни: устроили тебя на работу — отдай одну из получек на пропой. А сколько нужных вещей можно было бы приобрести на эти деньги!..
