— Милорд, посмотрите туда. Большой пьяница на холме.
Пьяницей оказался ясень, искривленный в сторону ветром. Но сейчас у него было лицо. Темный рот, сломанная ветка вместо носа, два глубоко вырезанных глаза, смотрящих на север по Королевскому Тракту в сторону замка и Стены.
Одичалые принесли их Богов с собой в конце-концов. Джон не удивился. Люди не бросают легко своих Богов. Весь спектакль, который Леди Меллисандра организовала за Стеной вдруг показался таким же бессодержательным, как и шутовская комедия.
— Эдд, этот похож на тебя, — сказал он, стараясь оживить разговор.
— Как скажете, милорд. Вот только у меня листья из носа не растут. И ещё ему не хватает моей…. мудрости. Леди Мелисандру это не порадует.
— Тогда ей лучше этого не видеть. Проследи, чтобы ей не сболтнули.
— Разве она не «рассмотрит» это в пламени?
— Навряд ли, что-то кроме дыма и пепла.
И горящих людей. Скорее всего, меня. С листьями в носу. Я всегда боялся сгореть, но надеялся, что сначала умру.
Джон снова взглянул на лик на дереве, размышляя, кто мог его вырезать. Он расставил посты вокруг Кротового Городка для того, чтобы держать его ворон подальше от одичалых женщин, а заодно чтобы Вольный народ не отправился в набег на южные земли.
Но кто бы ни оставил изображение на ясене, ему явно удалось ускользнуть от часовых. И если пересечь кордон удалось одному, удастся и другим.
Я мог бы снова удвоить охрану, подумал он с сожалением. И задействовать вдвое больше людей впустую, вместо того, чтобы отправить их на охрану Стены.
Фургоны продолжали свой медленный путь на юг по замерзшей грязи, покрытой снегом. Через милю в каштане, росшем у покрытого льдом ручья, им повстречалось другое вырезанное лицо, глаза которого были обращены на старый мост. “- Вдвое больше проблем,” — объявил Скорбный Эдд.
Каштан был высохшим, лишенным листвы, но его голая коричневая крона не пустовала. На низкой ветке, нависающей над ручьем, съежился ворон, его перья взъерошились от холода. Заметив Джона, он расправил свои крылья и закаркал. Стоило протянуть ладонь и присвистнуть, как большая черная птица слетела вниз с криком: “Зерно, зерно, зерно!”
“ — Зерно для свободного народа,” — сказал Джон ему. “Не для тебя.” Он подумал, что все идет к тому, что их порции сократятся до вороньего пайка еще до наступления зимы.
Джон не сомневался, что братья на фургонах тоже заметили это лицо. Они молчали, но любой, имеющий глаза, прочел бы их мысли. Джон как-то слышал от Манса-Налетчика, что большинство из преклонивших колени подобны овцам. “ — Хоть стада ваших овец и стерегут собаки,” — говорил Король-За-Стеной, “ — но свободный народ… ладно, некоторые из них подобны сумеречным котам, а другие — подобны камню. Первые прийдут, куда захотят, и разорвут ваших собак на части. Вторые не двинутся с места, пока вы не тронете их. Но ни коты, ни камни даже не помышляют бросить богов, которым они поклонялись всю свою жизнь, чтобы склониться перед тем, кого они едва знают.
Только к северу от Кротового Городка они наткнулись на третий лик, вырезаный в огромном дубе, отмечающем границу деревни. Его глубокие глаза уставились на королевский тракт.
Это лицо враждебно, — подумал Джон Сноу. Лица, которые Первые Люди и Дети Леса вырезали в чардревах веками, часто имели строгий или дикий облик, но этот большой дуб выглядел особенно сердитым, как будто собирался вытащить свои корни из земли и с ревом двинуться на них. Раны дерева были столь же свежи, как и раны мужчин, которые вырезали этот лик.
Кротовый городок всегда был больше, чем казался; значительная его часть скрывалась под землей, защищенная от холода и снега. Сейчас это казалось наиболее практично, чем когда-либо. Магнар Тенн превратил пустую деревню в пылающий факел, когда проходил здесь, чтобы атаковать Черный Замок, и только кучи почерневших бревен и старых закопченых камней лежали сверху… Но глубже, под промерзшей землей, под сводами тоннелей, в глубоких подвалах, все еще надежных, было место, где люди свободного народа нашли убежище, ютясь в тесноте и темноте — как кроты, в честь которых деревня и получила свое имя.
Фургоны выстроились полумесяцем перед тем, что когда-то было деревенской кузницей. Поблизости стайка раскрасневшихся детей строила крепость из снега, но они рассеялись при виде братьев в черной одежде, исчезая в той или иной норе. А вскоре из-под земли стали выбираться взрослые. Их сопровождало зловоние, запах немытых тел и одежды, испачканной дерьмом и мочей. Джон заметил, как один из его людей сморщил нос и сказал что-то соседнему. Некую шутку про Запах Свободы, — предположил он. Слишком многие из его братьев шутили насчет зловония одичалых в Кротовом Городке.
Невежественные свиньи, — подумал Джон. Свободные люди ничем не отличались от людей Ночного Дозора; некоторые были чисты, некоторые грязны, но большинство и тех, и тех были чисты время от времени и грязны во всех остальных случаях. Эта вонь — неизбежный запах тысячи человек, которых запихнули в подвалы и тоннели, вырытые с расчетом не более, чем на сотню.
Одичалые следовали уже установившемуся порядку. Они молча выстраивались в шеренги позади фургонов. На каждого мужчину приходились три женщины, многие с детьми — бледными тощими созданиями, хватающимися за юбки. Джон видел очень мало младенцев. Он знал, что многие из них погибли во время перехода к Стене, а пережившие сражение умирали за королевским частоколом.
Воинам жилось лучше. Джастин Масси потребовал на совете три сотни человек подходящего для службы возраста. Лорд Харвуд Фелл отбирал их. Это относилось и к лучницам. Пятьдесят, шестьдесят, возможно целую сотню. Джон знал, что Фелл брал и раненых, он видел их — мужчины на грубых костылях, с пустыми рукавами и недостающими руками, с одним глазом или только с половиной лица, был даже безногий человек, которого несли двое товарищей. И все с серым лицами и изможденные. Сломанные мужчины, думал Джон. Упырь — не единственный способ существования мертвеца.
Все же не все воины были сломаны. Полдюжины Теннов в массивной бронзовой броне сплотились вокруг входа в один из тоннелей, держась замкнуто и не предпринимая попытки присоединиться к другим. В развалинах старой деревенской кузницы Джон заметил большую лысину плотного человека, в котором признал Халича, брата Харма — Собачей Головы. Свиней у Харма уже не было. Несомненно, они были съедены. Те двое в шкурах были Рогоногими, эти худые дикари ходили босиком даже по снегу. Все еще есть волки среди этих овец.
Это напомнило ему, что сказала Вэл — когда он в последний раз навещал ее. “ — У свободного народа и преклонивших колено больше общего, чем различий, Джон Сноу. Мужчины — это мужчины, женщины — это женщины, независимо от того, с какой стороны Стены они родились. Хорошие люди и плохие, герои и злодеи, люди чести, лгуны, трусы, скоты… среди нас попадаются всякие, также, как и среди вас.”
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
