выход из положения в создании частных школ для детей — типа начальных, средних, профессиональных и субботних. Появились учебные заведения с курсом гимназий и реальных училищ. Первые еврейские гимназии учреждены были Иглицким в Одессе, Эйзенбергом в Петербурге, Каганом в Вильне, Ратнером в Гомеле, Гуровичем в Белостоке. Еврейские частные женские гимназии имелись во многих городах черты оседлости. В этих гимназиях преподавательский персонал, равно как методы преподавания и программы, соответствовали требованиям современной школы. Большой популярностью пользовались и коммерческие училища, состоящие в ведении министерства финансов, куда в начале до 90-х гг. доступ евреям не был ограничен. После введения ограничений в Одессе открылось коммерческое училище Фейга (40% евреев), а в Киеве — образцовое Коммерческое училище, основанное местным купечеством, и частное училище Натансона. В некоторых коммерческих училищах число евреев доходило до 50%. Ограничениям и особому надзору министерства внутренних дел подвергались зубоврачебные, фельдшерские и акушерские школы. Военное министерство со своей стороны ограничило доступ евреев в фармацевтические школы.
Государственная Дума четвертого созыва приняла, за год до первой мировой войны, закон о введении всеобщего обязательного обучения. Земства и города, а также и. еврейские культурные учреждения на местах предприняли ряд шагов, чтобы сетью обязательного обучения было охвачено еврейское население и чтобы в нее могли быть включены уже существующие еврейские школы. Проект был рассчитан на окончательное проведение его к 1922 году, но ему не было суждено осуществиться, так как война опрокинула все планы в области народного образования.
Еще в июне 1914 года опубликован был закон о частных учебных заведениях, не пользовавшихся правами правительственных. Закон обеспечивал народностям России свободу в выборе языка преподавания, что открывало широкие возможности для развития еврейского образования на идиш и древнееврейском языке.
Среди многих народностей России — евреи оказались первыми, по которым тяжко ударили военные неудачи и общенародные испытания эпохи 1914—1916 годов. Выселения евреев в прифронтовой полосе и массовое беженство обрекли на скитания сотни тысяч евреев, вынудив правительство — сначала фактически, а затем и формально — ликвидировать «черту оседлости». Поток еврейских беженцев хлынул во внутренние губернии России — в Пермскую, Тамбовскую, Воронежскую и др., куда доступ евреям был раньше закрыт. Еврейская общественность была поставлена не только пред вопросом о срочной помощи и устройстве на новых местах выселенцев, но и пред проблемой воспитания и обучения их детей. К чести организованной еврейской общественности, в первую очередь, таких организаций, как ЕКОПО, ОПЕ, ОРТ и ОЗЕ, следует сказать, что они достойно справились с задачами, порожденными войной, а сотни еврейских педагогов проявили высокий уровень самопожертвования в новых и трудных условиях, в которых очутилось дело обучения и воспитания еврейских детей.
Г. АРОНСОН. ЕВРЕИ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ, КРИТИКЕ, ЖУРНАЛИСТИКЕ И ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ
1
Появление русско-еврейской художественной литературы, начало творчества еврейских писателей, беллетристов и поэтов на русском языке, естественно совпадает по времени с возникновением русско-еврейской периодической печати. Эти органы печати были вызваны к жизни жгучей потребностью народившейся русско-еврейской интеллигенции служить интересам и нуждам своего народа и поставить еврейский вопрос перед властью и перед общественным мнением России на языке русской культуры, являющимся и государственным языком. В этих органах печати, естественно, доминировали задачи публицистические и общественно-политические. Но самым фактом своего возникновения и существования русско-еврейская печать стимулировала и вызывала к жизни среди представителей русско-еврейской интеллигенции дремлющие творческие силы, созревшие в общении с русской культурой, и художественные дарования.
Особыми средствами, средствами искусства, еврейские беллетристы, на свой лад, стремились передать свой житейский опыт, свое знание и свои наблюдения над еврейской народной жизнью и этим содействовать той же цели служения народу, которую осуществляли политики и публицисты в русско-еврейских изданиях. Это сознание долга перед своим народом придавало специфический характер русско-еврейской художественной литературе, особенно в первый, пионерский, период, когда писатель отчетливо сознавал, что его читателем является не только еврей, но и новый читатель из русской среды, для которого русское еврейство являлось загадочным сфинксом: либо в величественном, но абстрактном образе Вечного Странника Агасфера, либо в весьма непрезентабельном, жалком, уродливом и отталкивающем образе, — который однако у ряда прославленных русских писателей ассоциировался с евреями, жившими в бедности, бесправии и непосильном труде в черте оседлости.[58]
Русско-еврейский писатель прежде всего, конечно, обращался непосредственно к евреям — лицом к родному читателю. Но русский язык, в орбите которого шло его творчество, обязывал его к оглядке, к сдержанности, особенно в обрисовке ветхого, отжившего, ортодоксального уклада или отрицательных черт отмирающего кагального быта. При этом в ущерб художественности русско-еврейская беллетристика неизбежно рисковала впасть, а подчас и впадала, в тенденциозность и порой невольно становилась жертвой апологетики. Все это следует учитывать, излагая и оценивая основные факты истории русско-еврейской художественной литературы.
Отмеченная нами связь творчества русско-еврейских писателей с периодической печатью сказалась уже с самого начала. Достаточно сказать, что одним из инициаторов и первым редактором первого русско-еврейского журнала «Рассвет» в Одессе был русско-еврейский беллетрист О. А. Рабинович, что другой беллетрист, один из пионеров русско-еврейской литературы, Л. О. Леванда был редактором «Русского Еврея», что в «Еврейской Библиотеке» А. Е. Ландау, в «Рассвете» и особенно в «Восходе» систематически появлялся ряд романов, рассказов и стихотворений русско-еврейских писателей Следует также подчеркнуть, что некоторые произведения русско-еврейских писателей встречали гостеприимство в русских толстых журналах: от «Записок еврея» Г. Богрова в «Отечественных Записках» Некрасова в 1872-73 гг. до работы А. У. Ковнера «Из записок еврея», нашедшей убежище (под псевдонимом А. Г.) в «Историческом Вестнике» за 1903 год, то есть 30 лет спустя, — того самого Ковнера, трагическая судьба которого, раскрытая после революции, привлекла к себе широкое внимание, обнаружив при этом, что корреспондентом Достоевского по еврейскому вопросу в его «Дневнике писателя» оказался именно Ковнер, отбывавший тогда тюремное заключение по уголовному делу.[59] Впоследствии участие еврейских писателей в русской литературе, — за пределами специально русско-еврейской печати, — приняло широкие размеры, — достаточно назвать Семена Юшкевича, Осипа Дымова, Д. Айзмана, поэта Н. Минского и других, — но для пионеров русско-еврейской художественной литературы получить признание со стороны русской литературы было не просто и не легко.
2
Одним из пионеров русско-еврейской беллетристики был Осип Аронович Рабинович (1817—1869). Его повесть «Штрафной», появившаяся в 1859 г. в «Русском Вестнике», имела успех и была переведена на немецкий и английский языки. Его произведения, вышедшие затем в 3 томах, отличались, по определению критиков, глубокой и тонкой грустью. В них чувствовалось влияние Гоголя, Григоровича.
Более значительная роль выпала
