специальные еврейские школы с преподаванием на русском языке.
Открытый евреям доступ к светскому образованию являл собой единственное светлое пятно на темном фоне ограничений и ущемлений, которыми статут изобиловал. А реакционное направление, которое принял политический курс во вторую половину царствования Александра I, проявился и в преследованиях евреев, которые повергли в отчаяние ревнителей светского просвещения среди евреев. Переход в христианство известных по тому времени Новаховича и Переца,[57] — единственного еврея в декабристском движении, оказался пагубным для светского просветительства. Ревнители ортодоксии твердили, что светское просвещение ведет к вероотступничеству. Широкие массы «черты» взирали «с ужасом и подозрением» на русскую школу, не желая и слышать о ней. Убежденные сторонники «Гаскалы» оказались изолированными. Хасиды и миснагиды объединились в общей ненависти к чуждому образованию, а заодно и к «Гаскале».
Хедер и меламед продолжали, вопреки преследованиям со стороны местных властей, доминировать в области начального образования. В общерусских школах еврейские дети насчитывались единицами. Еврейство «черты» не скрывало своего отталкивания от правительственных планов «перевоспитать» и русифицировать еврейство вплоть до обращения его в православие. Еврейские представители в Петербурге, по указанию с мест, настойчиво требовали, чтобы местные власти не чинили евреям препятствий обучению их детей в хедерах или у частных меламедов.
Тридцатилетнее царствование Николая I вписало в историю русского еврейства новую мрачную главу. Уже на заре своего царствования Николай I в наказе «Комитету по устройству евреев» предписывает «иметь в виду меры к уменьшению евреев в государстве». Комитету было предложено произвести коренную ломку еврейского быта и, в том числе, реформу просвещения среди евреев. Большое внимание последней уделил бывший тогда министром народного просвещения, граф Уваров, предписавший указом от 13 сентября 1844 года учреждение для евреев особых училищ.
Первый пункт указа гласил: «Независимо от дарованного евреям позволения обучаться в общих христианских учебных заведениях, учредить для образования еврейского юношества особые училища двух родов: первоначальные или первого разряда, соответствующие приходским, и второстепенные или второго разряда, в объеме уездных училищ, преимущественно реальные. Для подготовки учителей еврейского закона и раввинов создать раввинские училища, сравнив их в отношении к общим предметам с гимназиями».
В соответствии с этим указом, еврейские казенные училища делились на перворазрядные с двухгодичным курсом и второразрядные с трехлетним и четырехлетним курсом и более обширной программой. Для подготовки учителей казенных еврейских училищ были открыты два раввинских училища. Надзор за казенными училищами принадлежал мин. нар. просвещения. Заведовали школами христиане; они же являлись преподавателями русских и общих предметов; только еврейские предметы преподавались еврейскими педагогами. Значительную роль в осуществлении уваровской реформы сыграл доктор Макс Лилиенталь, привлеченный графом Уваровым к выработке учебной программы казенных еврейских училищ Выбор этот был не случайный.
Граф Уваров поддерживал контакт с известными по тому времени деятелями «Гаскалы», Н. Розенталем, С. Залкиндом и Г. Каценеленбогеном. Он знал также, что постановка преподавания в частных еврейских школах Одессы и Кишинева удостоилась одобрения со стороны Николая I. В 1834 г. одесская школа насчитывала 400 учеников, а в 1853 г. при ней открылось женское отделение, в котором обучалось 300 девушек — пионерок еврейского светского образования среди женщин. Школой ведал опытный педагог, галицийский просветитель Бецалель Штерн.
В Кишиневе, благодаря частной инициативе местных еврейских деятелей Симхи Пинскера, Ильи Френкеля и Исаака Гурвича, создано было шестиклассное училище, образцово поставленное, насчитывавшее в начале пятидесятых годов свыше 400 учеников.
Но в противоположность успеху частной еврейской инициативы в Новороссии и Бессарабии, отталкивание еврейских масс от казенной русской школы в «черте» продолжалось. На 1840 год во всех низших и средних школах тогдашней России насчитывалось всего 48 еврейских учеников.
Несколько особняком стояла школа в Риге, возглавляемая д-ром Максом Лилиенталем. Объясняется это явление специфическими условиями быта балтийского еврейства, подверженного влиянию немецкой культуры и пользовавшегося в обиходе немецким языком. Лилиенталю, типичному представителю ассимилированной немецко-еврейской интеллигенции, удалось поставить рижское еврейское училище на высокий уровень и заслужить горячую похвалу графа Уварова. В феврале 1841 г. Лилиенталь был вызван в Петербург к Уварову и стал сотрудником министерства по осуществлению намеченной реформы. Лилиенталь, по-видимому, искренно поверил заверениям Уварова, будто светское образование русского еврейства явится начальным этапом на пути к равноправию. Его трехлетняя деятельность среди еврейских масс в «черте» оказалась, однако, тернистым путем. Уже в первое посещение Вильны и Минска он наткнулся на сплоченную ненависть к реформаторским начинаниям власти со стороны общинных деятелей и обывателей. «Не желаем школ!» — звучал единодушный отклик «черты» на все убеждения и аргументы Лилиенталя.
Лилиенталь не видел того, что было ясно народной массе, — что за маской просветительства скрывались более далекие цели: обрусительство и покушение на религию. Верные религиозной традиции еврейские массы, особенно их духовные вожди, видели одно целое в рекрутчине и русификации путем образования — этап к обращению в христианство.
«Почему правительство столь ревностно стремится к насаждению среди евреев — сплошь грамотных — русской учебы, мало заботясь о миллионах безграмотных россиян?» спрашивали Лилиенталя евреи. Что мог он ответить на этот вопрос? Он принес специальную клятву в синагоге накануне Иом-Кипура, в которой торжественно заявил, что вся его деятельность абсолютно чужда стремлению оторвать евреев от веры отцов, и ему удалось склонить на свою сторону двух авторитетных вождей ортодоксии — воложинского гаона, раби Ицхака, и любавичского цадика Менахем Менделя Шнеерсона. Но все же привлечение еврейских масс к «казенной школе» не удавалось.
В докладе графу Уварову о результатах поездки по черте в 1842 году Лилиенталь высказывает мнение, что условием успешного выполнения плана школьной реформы должна быть ликвидация еврейского бесправия. Ответ графа Уварова нетрудно было предугадать. Разочарованный Лилиенталь оставил службу в министерстве народного просвещения и переселился в Соединенные Штаты, где нашел применение своим способностям на посту раввина в Цинциннати.
Однако, граф Уваров с уходом Лилиенталя не оставил мысли об осуществлении школьной реформы. На смену Лилиенталю явился Макс Мандельштам, еврейский педагог, склонный к угодничеству «сильным мира сего». М. Мандельштам не знал, что одновременно с уваровской реформой министерство разослало секретную инструкцию, согласно которой «цель образования евреев состоит в сближении их с христианским населением и в искоренении предрассудков, внушаемых учением Талмуда». Вслед за обнародованием указа о школьной реформе последовал также новый указ Николая I от 19 декабря 1844 г. об упразднении еврейской общины (кагала) и передачи ее функций общим городским учреждениям. Одновременно был введен институт казенных раввинов, «коробочный сбор» на кошерное мясо и «свечной сбор» на покрытие расходов по содержанию казенных еврейских училищ. А 5 июня 1845 г. обер-прокурор Синода граф Протасов разослал членам святейшего Синода записку
