чтобы не поддеть Воронцова. Ингвар повернулся и откатил меня пренебрежительно взглядом. Но все же остановился.
Мужчина за стойкой удивленно оторвался от монитора. Посмотрел в сторону Воронцова. Когда он увидел, что тот стоит и ожидает меня, взгляд мужчины превратился в испуганный.
— Оддин моммент, никаких проблем, — торопливо промямлил он.
Он схватил мой паспорт. Принялся читать так внимательно, словно держал в руках завещание богатого дядюшки. Не старайся, дружок, тебя в это завещание не включили.
Взгляд мужчины из испуганного стал непонимающим. Он никак не мог взять в толк, как может человек низкого происхождения называть отцом, одного из благороднейших людей Третьего Рима. А тот ещё и реагирует на это.
Видимо, решив, что перед ним патриций, по какой-то причуде выдающий себя за простолюдина, работник быстро оформил меня. Возвращаясь паспорт, мужчина склонился в поклоне.
Когда мы с Воронцовым скрылись за поворотом, он зло произнес:
— Ещё раз назовёшь меня отцом и, клянусь, я тут же прикончу тебя.
Я хотел напомнить, что он уже не раз пытался угробить меня, но передумал. Не стоит дёргать тигра за хвост, особенно разозленного.
— И как мне тебя называть? Ингвар?
— Как и раньше, «ваше сиятельство».
— Если уж ваше сиятельство угораздило усыновить меня, то, может, оно соизволит поучаствовать в моей судьбе, чтобы подобные эксцессы не повторялось.
Я ткнул большим пальцем за спину, в сторону стойки, за которой остался стоять озадаченный сотрудник аэропорта.
— Что оно? — не понял Воронцов.
— Сиятельство.
— Какое ещё сиятельство?
— Ваше.
Он снова откатил меня уничтожающим взглядом. Отвечать мне не стал. Так, в молчание, мы и сели в самолёт.
Лайнер оказался очень похожим на тот, в котором мы с Лидией летели в Новгород. Только куда лучше. Но это на мой взгляд. Каждая деталь тут говорила о сдержанной роскоши. Ни одного предмета по принципу «облили золотом, обваляли в бриллиантах». Но ты сразу понимал — даже за изгибом плавной линии кресла, угадывались немалые суммы, потраченные на разработку его дизайна.
Взлетели спокойно. Воронцов больше не удостаивал меня разговором. Он молча смотрел в иллюминатор, на проплывающие за ним облака. Наверное, сейчас Белый Витязь раздумывал, как он вляпался-то в такое — усыновил простолюдина. И ничего ему не помогает избавиться от меня. Он пытался бросить меня на периметре, нанимал убийц, чтобы разделать со мной в Кагошиме. Но я, по-прежнему, жив.
Не знаю, о чем думал Ингвар Воронцов на самом деле, но моя интерпретация его мыслей позабавила. Правда, чуть позже, моя радость потускнела. Когда я подумал о другом. Вот Воронцов, один из высших аристократов, знаменитый борец с Идолищами, защитник людей, носящий благородное прозвище Белый Витязь. Чего он так нервничает? А он явно нервничает. Кто может оспорить его решение — усыновить меня, кто может наказать его за это?
Мне стало не уютно. Представив могущество тех людей, и сравнивать их с собственной значимостью, я и вовсе загрустил. С другой стороны, разве это повод отступать? К тому же, от меня зависит теперь и судьба Кира, если он жив.
Приемному сыну патриция, куда проще помочь другу, чем беглому ауксиларию.
Миловидная стюардесса предложила нам обед. Высокая девушка, лет двадцати пяти, в темно синей форме и белой блузе. Из-под круглой шапочки на ее голове выбивались несколько чёрных завитков. Думаю, она это сделала специально, слишком уж хорошо она смотрелась с ними.
С белоснежной улыбкой стюардесса вкатила хромированную тележку. Еда оказалась на удивление простой, никаких изысков и излишеств. Густая горячая солянка, сочный бифштекс с овощами, шоколад на десерт и крепкий американо.
А вот обслуживание так не порадовало. Если Воронцову девушка подавала блюда с утонченной грацией, то, когда дошла очередь до меня, её поведение изменилось. Нет, она все так же ослепительно улыбалась, была предельно вежлива. Но тарелки опускала с таким стуком о поверхность стола, словно еле сдерживалась, чтобы не бросить её. Приборы и вовсе оглушительно лязгнули.
— Приятного аппетита.
Недовольный взгляд на её лице, превращал широкую белоснежную улыбку в гримасу.
Опять лизодьё? Или мне мерещится? А может у девушки просто болит голова. Я махнул рукой и принялся за еду. Ничего, переживу.
— Желаете выпить, господа?
Стюардесса появилась, едва мы закончили с обедом. Следила она, что ли?
Воронцов медленно кивнул.
— Эл Эспри де Курвуазье? — спросила девушка.
Воронцов подумал.
— Лучше Камю Кюве, — произнёс он.
— Вам?
Она посмотрела на меня и её лицо снова превратилось в маску. Я заметил, как Воронцов тоже смотрит на меня, с любопытством и насмешкой. Интересно, он ожидает, что я закажу какую-нибудь бормотуху или скажу «тоже самое»?
— Хэнесси, Ричард.
Смешно будет, если в этом мире никакого Хэнесси нет. Получится, что я действительно заказал бормотуху. Но по вытянувшемуся лицу Воронцова я понял, мне удалось его удивить.
Да, в прошлой жизни, точнее позапрошлой, когда я был незаслуженно богат, «Хэнесси Ричард» являлся моим любимым коньяком. Как сейчас помню, полмиллиона за бутылку. Деньги, что вода, уходили сквозь пальцы, но поток от «Старт-Теха» не иссякал. Знал бы я тогда, какой ценой!
Кстати, насчёт пальцев. Сначала я не поверил своим глазам. Стюардесса принесла два пузатых бокала на высоких ножках. Воронцов подала, как положено, взяв за тонкую ножку и водрузив его перед патрицием.
Мне же — обхватила стенки бокала и, как ей казалось, незаметно опустила палец в темно-янтарную жидкость.
Я едва успел заметить это. Сперва, потерял дар речи. Стюардесса оглянулась на мгновение, но и этого было достаточно, чтобы понять — она это сделала нарочно. Просто потому, что я не аристократ?
— Девушка, — позвал я. — Замените напиток. И я хочу, чтобы вы налили его мне из бутылки здесь, передо мной.
Честно говоря, я не ожидал, что она станет упрямиться. Просто хотел лишний раз погонять её, чтобы неповадно было, мыть руки чужим коньяком.
Но она возразила:
— Простите, но с напитком все в порядке, наслаждайтесь.
Я бросил взгляд на Воронцова. Тот не понимал в чем дело, но догадался, что мне опять досталось от обслуживающего персонала. Разумеется, спешить мне на помощь он не собирался.
— Я попросил вас, заменить мне напиток, — твёрдо произнёс я.
— Простите, но не вижу причин.
Действительно, чего это пес, допущенный к барскому столу, разлаялся, когда ему указали место. Именно такие мысли я прочитал в глазах стюардесса.
Воронцов уже откровенно веселился. Стараясь остаться невозмутимым, он все же ехидно улыбался.
— Ты опустила палец в коньяк, свинота! — рявкнул я.
Лицо стюардесса приняло нарочито обиженное выражение. В её тоне засквозила издевка.
— Ничего подобного.
— Ваша милость, не забывай добавлять.
— Пффф!
Вот это её непроизвольное «Пффф»
