На роль преемника Уилли я выбрала Леона Бриттана. Я никогда не назначала министра внутренних дел с условием, чтобы он полностью разделял мои устремления по этим вопросам, но, по крайней мере, Леон мог привнести сюда свой острый ум юриста и интеллектуальную строгость. Он не терпел фальшивой чувствительности. У него был мощный ум, и, по моему мнению, ему стоило предоставить шанс. Оглядываясь на прошлое, я думаю, нужно было набраться опыта, управляя делами внутри своего министерства, и только потом переместиться в одно из трех могущественных министерств государства. Слишком быстрое продвижение по службе способно ставить под вопрос будущую политическую карьеру. От таких политиков отворачиваются СМИ и коллеги. Этой участи не избежал и Леон. Все жаловались на его манеру держаться во время выступлений на телевидении: он выглядел безучастным и напряженным. Разумеется, за все время возникало множество жалоб и на мою манеру держаться, поэтому я ему сочувствовала. Но это не меняло ситуацию.
Вскоре я должна была лишиться поистине талантливого выступающего по политическим вопросам в моем Кабинете. Найджела Лоусона я назначила министром финансов, для многих неожиданное продвижение по службе. Несмотря на наши с ним конфликты в дальнейшем, если бы можно было составить список консервативных, «тэтчеровских» революционеров, я бы ни за что не стала оспаривать, что Найджелу в нем отведена ведущая позиция. У него быстрый ум, и он легко принимает решения. Его первый доклад о бюджете показал, на что способен хороший экономический анализ, и я сомневаюсь, что какой-то другой министр финансов смог бы подняться до вдохновенной четкости среднесрочной финансовой стратегии. В должности канцлера казначейства Найджел предложил налоговые реформы, которые отличала та же черта: простота, способная вызвать удивление, почему никто раньше до этого не додумался.
Но настало время выдвинуть вперед Джеффри Хау. Ему хватило четырех изнурительных лет в казначействе, и по некоему внутреннему психологическому закону, канцлеры склонны к работе в министерстве иностранных дел. Отчасти потому, что это является логическим продолжением их деятельности. Причиной этого является и то, что международные финансы теперь играют наиважнейшую роль, и поэтому канцлерам приходится проявлять пристальный интерес к работе МВФ, «Большой семерки» и ЕС, у них появляется стремление к выходу на мировую арену.
У меня были сомнения в том, подходит ли Джеффри для работы в министерстве иностранных дел. Оглядываясь назад, я вижу, что была права. Он перенял обычаи министерства иностранных дел, где компромисс и переговоры являлись самоцелью. В новом ведомстве он приобрел черты, которые, кажется, культивируются в этом министерстве: нежелание подчинять дипломатическую тактику государственным интересам и чрезмерное внимание к различным нюансам. У Джеффри было немного романтизированное стремление к тому, чтобы Великобритания вошла в некий грандиозный европейский консенсус. Я никогда не слышала его определения этой загадочной европеизации, даже в последние неспокойные дни моего премьерства, но для него она была пробным камнем ценностей цивилизации.
Первым, чью кандидатуру я рассматривала на пост министра иностранных дел, был Сесил Паркинсон. У нас с ним было согласие относительно вопросов экономической и внутренней политики. Ни он, ни я не сомневались в том, что во внешней политике интересы Великобритании должны занимать первостепенное место. Во время фолклендского конфликта он входил в число членов Военного кабинета. Под его негласным руководством была организована самая технически грамотная предвыборная кампания из всех мне известных. Его фигура представлялась мне наиболее подходящей для работы на серьезном посту. Однако ранним вечером в день голосования, когда я вернулась с избирательного участка, Сесил зашел ко мне на Даунинг-стрит и поведал о романе со своей бывшей секретаршей Сарой Кис. На следующий день, незадолго до того как Сесил должен был прибыть на обед в резиденцию, я получила письмо от отца Сары Кис. В нем сообщалось о том, что она ждала ребенка от Сесила. Когда явился Сесил, я показала ему это письмо. Стало понятно, что нельзя направлять Сесила в министерство иностранных дел, когда над ним нависла такая туча. Я порекомендовала ему обсудить личные вопросы с семьей. А пока я решила назначить его министром вновь объединенного министерства торговли и промышленности.
В сентябре я назначила Джона Гаммера преемником Сесила на посту председателя партии. Джон в прошлом был вице-председателем партии при правительстве Теда Хита и хорошо знал Центральный совет. Он также был талантливым докладчиком и писателем. К сожалению, он не был прирожденным управленцем, и когда наша партия столкнулась с политическими затруднениями, ноша оказалась ему не под силу. Укреплением Консервативной партии стало назначение Джона Уэйкхема, который занял должность «главного кнута». Джон, пожалуй, не согласился бы со своей репутацией человека, который «все поправит». У него была манера, в которой чувствовалась самоуверенность, по большому счету обоснованная. Благодаря своим талантам он был весьма эффективным партийным руководителем.
За предстоящие месяцы я должна была провести важные изменения. В начале октября Сесил Паркинсон, с согласия Сары Кис, опубликовал заявление для прессы, в котором сообщалось об их отношениях и том, что она была беременна. По возможности я хотела оставить Сесила в правительстве. Ситуация сначала выглядела так, что мне это, возможно, удалось бы сделать. Конференция партии прошла через неделю после заявления Сесила, и его министерский доклад был хорошо воспринят. Но поздним вечером в четверг, когда я заканчивала составлять собственную речь на следующий день конференции, в мой гостиничный номер позвонили из пресс-службы с Даунинг-стрит. Сара Кис дала интервью газете «Таймс», и этот материал попал на первую полосу пятничного номера. Я сразу же созвала совещание, пригласив на него У. Уайтлоу, Дж. Гаммера и самого Сесила. Было ясно, что эта история просто так не уляжется. Рано утром на следующий день Сесил зашел ко мне на встречу и сообщил о решении, которое они приняли с Анной: он подает в отставку. Ситуация осложнялась тем, что у него было намечено участие в общественном мероприятии, во время которого он должен был провести церемонию открытия новой вертолетной станции в Блэкпуле и открыть мемориальную доску. Принять в нем участие он уже никак не мог. Тогда его заменил Дэнис.
К счастью, для Сесила это не стало завершением политической карьеры. Но четыре года ему пришлось провести в политической опале, и за это время он утратил возможность добраться до вершины политической лестницы. Он проявил себя как эффективный министр и, хотя пробыл в министерстве торговли и промышленности недолго, проделал большую работу. Именно Сесил принял трудное решение ввести законопроект, выводящий Лондонскую фондовую биржу из-под действия закона «Об ограничительной торговой практике», прекратив таким образом судебное дело, которое было возбуждено против нее по обращению начальника управления торговли. В свою очередь фондовая биржа дала обещание снять давние ограничения на торговлю, и таким образом был запущен процесс, результатом которого стало принятие закона о финансовых услугах (1986), а в октябре того же года была реорганизована Лондонская фондовая биржа. Эти реформы позволили лондонскому Сити приспособиться к требованиям международных рынков и стали чрезвычайно важными для успехов деловых кругов.
Был проведен еще ряд перемещений. Это позволило мне ввести в состав Кабинета министров Ника Ридли, занявшего пост министра по транспорту. Приход Ника в правительство стал лучом света, пробивавшимся сквозь тучу, которая нависла над нами после ухода Сесила. Ник был тем человеком, который стремился к должности для того, чтобы осуществлять на практике то, что считал правильным. Я знаю, что найдется не так много политиков, для кого не имеет никакого значения возможность делать то, что они считают правильным, но тех, для кого это единственное соображение, по которому они готовы идти в политику, действительно считаные единицы. Ник относился к этому меньшинству. В министерстве транспорта Ник энергично проводил в жизнь приватизацию и дерегулирование.
Таков был состав команды, от которой зависел успех второго правительственного срока. Я надеялась, что они разделят рвение и энтузиазм своего капитана.
Большую часть августа я провела в отпуске в Швейцарии, восстанавливая силы после тяжелой и болезненной операции на глазах. Ко времени моего возвращения в Англию я чувствовала, что полностью выздоровела, что было важно, поскольку мне предстояло совершить ряд важных зарубежных визитов. После визита в Канаду я полетела в Вашингтон на встречу с президентом Рейганом. В общем и целом президент занимал сильную позицию в отношении внутренней политики. Несмотря на трудности, вызванные дефицитом бюджета США, состояние американской экономики было превосходным. Как любил шутить президент: «Почему теперь, когда состояние экономики улучшилось, ее перестали называть “рейганомикой”?»
