В Вильямсбурге создалась отличная атмосфера, не только благодаря заразительному чувству юмора президента, но и благодаря местоположению. В окружении сказочной красоты этого виргинского городка главы правительств расположились в отдельных домах, где их встречали горожане в традиционных костюмах времен колонизации. Это было полной противоположностью тому помпезному впечатлению, которое оставил Версаль. У нас с президентом Рейганом был общий взгляд на то, что эта встреча должна продемонстрировать подтверждение разумной экономической политики и показать публике наше единство.
Я завела дискуссию по вопросу контроля над вооружениями во время субботнего ужина. К утру у нас уже было готово коммюнике, которое большинство из нас сочло удовлетворительным. Нужно было принимать в расчет позицию Франции, страны, не входившей в структуры командования НАТО. Однако президент Миттеран заявил, что у него не было возражений по существу нашего предложения. Он даже предложил внести поправку, которая подкрепляла общую направленность документа. Текст по проблемам экономики тоже был довольно убедительным, за исключением немного туманных формулировок, касающихся согласованности обменного курса.
Я возвращалась назад ночным рейсом «Бритиш эруэйз» в полной уверенности, что результат этой встречи доказывал справедливость моего подхода к важнейшим спорным проблемам на выборах: вопросам обороны и экономики. Эта встреча в верхах также ознаменовала перемену в отношениях между президентом Рейганом и остальными главами правительств. Они порой недооценивали его. Во время этой встречи он легко оперировал фактами и цифрами. Его мастерство и уверенность проявились в том, как он направлял ход обсуждения. От этой встречи он получил все намеченное, и все это он делал с большим радушием. В Вильямсбурге президент Рейган продемонстрировал, что он был искусным политиком.
Понедельник 30 мая. В тот день Денис Хили выпустил то, что по утверждению Лейбористской партии являлось «настоящим» избирательным манифестом консерваторов: расследование, полное лжи, полуправд и «страшилок», выдернутых из просочившихся документов, в частности тех, в которых были описаны долгосрочные государственные расходы. Лейбористы уже попробовали применить эту тактику в 1979 г.: тогда она не сработала. И сейчас они поступали в угоду собственным навязчивым идеям. Они так и не смогли понять, что пропаганда не может убедить людей в неслыханном вранье.
Обычно я спокойно переношу как загруженность работой, так и выпады со стороны оппонентов. Но в среду, 1 июня, Денис Хили выступил с отвратительным высказыванием, якобы во время Фолклендской войны я «кичилась тем, что устроила бойню». Это вывело меня из себя. Высказывание задело и оскорбило многих людей и помимо меня, особенно родственников тех, кто сражался и погиб на этой войне. Господин Хили позднее пошел на попятную: утверждая, что он имел в виду «конфликт», а не «бойню».
Как показал один из опросов общественного мнения, Лейбористская партия оказалась позади альянса. Это задало новый тон завершающим дням кампании. Но я лично никогда не верила в то, что альянс способен вытеснить лейбористов на третье место. В среду на нашей последней пресс-конференции под моим председательством присутствовала вся рабочая группа. В настроении журналистов ощущалось приближение конца.
Я сказала, что важнейшие вопросы, по которым избиратели должны сделать выбор между партиями, – это оборона, рабочие места, социальное обеспечение, квартирное владение и законность. Мне хотелось ответить на обвинение в том, что большинство заставит нас изменить политический курс. Я возразила, что подавляющее консервативное большинство сделает прямо противоположное: оно станет барьером экстремистским настроениям. Это стало лейтмотивом всеобщих парламентских выборов 1983 г.
Ожидая окончания, я следила за общими результатами по стране, глядя в телевизор. Это была блестящая победа. Мы получили большинство в 144 мандата: самый внушительный результат, которого удавалось добиться какой-либо партии после 1945 г. Когда ранним утром я вернулась в помещение Центрального совета, меня приветствовали люди из штаба партии, и я выступила с небольшой речью, поблагодарив их за усилия. Затем вернулась на Даунинг-стрит. В начале улицы собралась толпа, и, пробираясь сквозь нее, я разговаривала с народом, как в тот вечер, когда объявили о капитуляции Аргентины. Впереди ждали новые хлопоты.
Глава 24
Снова в своей колее
Перевод Мищенкова Е.А.
Политика, экономика и иностранные дела до конца 1983 года
Манифест 1983 г. не стал для правительства отправной точкой. Некоторые из основных обещаний были популярными, например, упразднение совета Большого Лондона, советов графств-метрополий и введение снижения местных налогов. Однако тут мы встретились с трудностью, которую должна иметь в виду любая администрация, осуществляющая реформы: всеобщее одобрение большинства, которое молчит, не идет ни в какое сравнение с недовольством хора организованного меньшинства.
Муниципальные социалисты левого толка и субсидируемые ими компании-ширмы были грамотными пропагандистами. Значительная часть положений манифеста сулила «еще больше в том же духе», – не самый вдохновляющий клич. Снижения налогов не произошло. Предстояло еще проделать большую работу в области профсоюзного законодательства. Вот-вот должна была начаться разработка программы приватизации; нужно было вновь внести на рассмотрение билль о приватизации компании «Бритиш телеком».
Вторая проблема заключалась в том, что в Великобритании еще были сильны идеи социализма. Процветание социализма не зависит от благоденствия Лейбористской партии: в действительности, честнее было бы сказать, что благоденствие лейбористов зависит от процветания социализма. А социализм пока еще был присущ национальным институтам и британскому самосознанию. Мы продали тысячи муниципальных домов, но 29 % жилищного фонда осталось в государственном секторе. В классах и педагогических колледжах в целом сохранились левые настроения. Мы уменьшили власть профсоюзов, но они все еще объединяли 50 % силы. Более того, как продемонстрировали стачки шахтеров, хватка крайне левого крыла отнюдь не ослабла. Мы одержали великую победу в Фолклендской войне, преодолев тот настрой, когда казалось, что Великобритания не сможет вернуть себе влияние, но все еще давали о себе знать недобрая зависть к американской силе и глубокий антиамериканизм. В этой ситуации моя задача была совершить революцию, только вот революционеров было маловато. Назначение первого Кабинета министров в новом парламенте вызвало ряд трудностей.
Передав от Фр. Пима полномочия министра иностранных дел П. Каррингтону, я поменяла вига-оптимиста на вига-пессимиста. С Фрэнсисом мы не сходились в выборе политического курса, в подходе к управлению и во взглядах на жизнь. Но в Палате его любили, а это всегда греет сердце министра, убежденного, что его мысли на шаг опережают идеи правительства, черта, которую иногда принимают за независимость ума. Я надеялась, что он согласится стать спикером, и до сих пор считаю, что он отлично подошел бы на эту роль. Но он и слышать об этом не хотел. Он предпочел занять место на задней скамье, откуда критиковал правительство.
Я попросила Д. Хауэлла покинуть Кабинет министров. Его недостатки как управленца стали заметны, когда он заведовал министерством энергетики. Это впечатление подтвердилось, когда он возглавлял министерство транспорта. Ему не хватало ни творческого подхода, ни напористости. Затем я попросила Джанет Янг уступить место Уилли Уайтлоу на посту лидера Палаты лордов. Она не приобрела в Палате лордов достаточного авторитета и, пожалуй, проявляла излишнюю осторожность. По личным причинам мне было жаль расставаться как с Дэвидом, так и с Джанет, поскольку мы близко сошлись с ними, когда партия находилась в оппозиции.
Уилли Уайтлоу явно отвечал всем требованиям для того. В Кабинете министров он стал для меня просто незаменим. Благодаря его опыту, яркой личности и положению, занимаемому в партии, ему иногда удавалось повлиять на коллег, когда у меня это не выходило. А вот на посту министра внутренних дел у него все шло далеко не безоблачно. Отчасти это вызвано тем, что должность объединяла в себе ответственность и отсутствие полномочий. При этом на человека, исполняющего эти обязанности, возлагают вину за все: от неудач в обеспечении королевской безопасности и до должностных правонарушений полицейских, тюремных побегов и отдельных мятежей.
Но дело было не только в этом. Мы с Уилли не разделяем подходов по вопросам, находящимся в ведомстве министерства внутренних дел. Я убеждена, что высшая мера наказания за тяжкие преступления морально оправдана и необходима как инструмент сдерживания, а Уилли так не считает. Мои взгляды на систему вынесения наказаний в целом и на иммиграцию значительно жестче, чем у него. И подавляющее большинство членов Консервативной партии и британского народа были согласны со мной и регулярно демонстрировали это на наших партийных конференциях.
