Я совсем ничего не писал, пока не приехал сюда. В первый раз, заправив лист в каретку пишущей машинки и положив руки на клавиатуру, я вдруг испугался, что не сумею составить ни одного предложения. В первую же ночь, которую я провел в хижине, я начал писать эту историю. Я работал до рассвета, как делал когда-то много лет назад, не зная пока, для кого я пишу ее. Днем я гулял по пляжу или садился напротив хижины на деревянный причал — мостик между небом и морем — и читал старые газеты, залежи которых обнаружил в одном из шкафов. Их страницы были полны описаниями войны и мирового пожара, который я выдумал для патрона.
И вот так, читая старые хроники времен воины в Испании, времен войны, разразившейся затем в Европе и мире, я внезапно решил, что терять мне, в сущности, нечего. Я хотел лишь одного — узнать, все ли в порядке у Исабеллы и помнит ли она меня. Или хотя бы узнать, жива ли она. Тогда я написал письмо на адрес старой букинистической лавки «Семпере и сыновья» на улице Санта-Ана в Барселоне. Я знал, что истекут недели или даже месяцы, прежде чем письмо дойдет до адресата, если это вообще когда-нибудь случится. В графе «отправитель» я подписался «Мистер Рочестер». Я знал: если письмо попадет к ней в руки, Исабелла догадается, от кого оно. И если ей не захочется, она может не распечатывать его и забыть обо мне навсегда.
Месяц за месяцем я описывал случившуюся со мной историю. Я снова увидел лицо своего отца и бегал на посылках в редакции «Голоса индустрии», мечтая однажды потягаться с великим Педро Видалем. Я вновь впервые встретил Кристину Сагниер и опять переступил в первый раз порог дома с башней, чтобы погрузиться в бездну безумия, поглотившую Диего Марласку. Я писал каждый день с полуночи до рассвета без перерыва, ощущая себя живым впервые с того дня, когда мне пришлось бежать из города.
Письмо пришло в июне. Почтальон сунул мне его под дверь, пока я спал. Оно было отправлено мистеру Рочестеру, а обратный адрес указан просто: «Книжный магазин „Семпере и сыновья“, Барселона». Несколько минут я метался по хижине, не отваживаясь вскрыть письмо. Наконец я вышел и сел на кромке берега, чтобы прочесть его. В конверте лежал листок бумаги и второй конверт, поменьше. На маленьком конверте, траченном временем, почерком, который я не забыл за прошедшие полтора десятка лет, было написано мое имя: «Давид».
В письме Семпере-младший рассказывал мне, что после нескольких лет бурной и расторгавшейся помолвки они с Исабеллой сочетались браком 18 января 1935 года в церкви Санта-Ана. Церемонию вопреки всем предсказаниям совершил девяностолетний священник, произносивший надгробную речь на похоронах сеньора Семпере. Несмотря на стремление и горячее желание руководства епископства, он упорно сопротивлялся смерти и продолжал вести себя так, как считал нужным. Через год, накануне гражданской войны, Исабелла произвела на свет мальчика, который зовется Даниэль Семпере. Страшные годы войны принесли немало бед и лишений. Вскоре после окончания схватки за власть, в дни черного проклятого мира, который, наверное, навсегда отравил небо и землю, Исабелла заразилась холерой и умерла в объятиях мужа в их квартирке над книжной лавкой. Ее похоронили на кладбище Монтжуик в день, когда Даниэлю исполнилось четыре года, под проливным дождем, длившимся два дня и две ночи. Семпере признавался в письме, что когда малыш спросил его: «Небо тоже плачет?» — он не смог ответить, голос не слушался его.
В конверте, на котором было указано мое имя, лежало письмо Исабеллы. Она написала его в последние дни жизни, заставив мужа дать клятву, что тот пошлет письмо мне, если когда-нибудь узнает о моем местопребывании.
Дорогой Давид,
иногда мне кажется, что я начала писать это письмо несколько лет назад и до сих пор не могу его закончить. Много воды утекло с тех пор, как мы виделись в последний раз. За это время произошло немало событий, ужасных и ничтожных. И все-таки не проходило дня, чтобы я не вспоминала о Вас. Я гадала, где Вы, удалось ли Вам обрести покой, пишете ли Вы. Иногда я думала, что, может, Вы превратились в сварливого старикашку или влюбились. И я часто задавалась вопросом, помните ли Вы еще о нас и о маленькой книжной лавке «Семпере и сыновья», а также о самой скверной своей помощнице из всех тех, которых у Вас никогда не было.
Боюсь, Вы уехали, так и не научив меня писать. Я не знаю, с чего начать и как облечь в слова все то, что мне хотелось бы Вам сказать. Мне было бы приятно, если бы Вы узнали, что я счастлива. Благодаря Вам я встретила человека, которого полюбила и который любит меня, и у нас родился сын. Его зовут Даниэль, и я без конца рассказываю ему о Вас. Он помог мне понять, в чем смысл жизни, чего ни одна книга даже не начинала объяснять.
Никто об этом не знает, но я до сих пор временами прихожу на пристань, где провожала Вас, когда Вы простились с городом навсегда. И я сижу там одна и жду, как будто знаю, что Вы должны вернуться. Если Вы это сделаете, то убедитесь, что книжный магазин, как и прежде, открыт, невзирая на все пережитое. Земельный участок, где стоял дом с башней, до сих пор пустует. Все лживые россказни о Вас давно позабыты. Тем более что по улицам города ходит множество людей, взявших на душу столько греха, что им даже вспоминать об этом страшно. Когда же они все-таки вспоминают, то лгут самим себе, так как иначе не смогли бы спокойно смотреться в зеркало. В нашей лавке по-прежнему продаются Ваши книги, правда, из-под прилавка, поскольку теперь они признаны безнравственными. Ныне в стране больше желающих уничтожать и сжигать книги, чем тех, кто хочет их читать. Настали тяжелые времена, и я нередко думаю, что худшее еще впереди.
Мой муж и врачи уверены, что сумели обмануть меня. Но я знаю, что жить мне осталось недолго. Я чувствую, что скоро умру, и когда Вы получите это письмо, меня уже не будет на свете. Поэтому мне захотелось написать Вам. Мне хочется сказать, что я не боюсь. Меня тревожит только то, что я оставляю хорошего человека, открывшего для меня настоящую жизнь, и моего Даниэля одних в мире, который с каждым днем все больше становится именно таким, каким видели его Вы, и совсем не таким, каким представляла его я.
Я хотела сказать Вам, что как бы там ни было, но я жила полнокровной жизнью и благодарна за то время, которое было дано мне. И еще я благодарна за то, что смогла познакомиться с Вами и стать Вашим другом. Я пишу Вам потому, что мне хотелось бы, чтобы Вы помнили меня. И тогда, если в Вашей жизни появится человек, который будет Вам дорог, как мне мой маленький Даниэль, Вы расскажете ему обо мне, и я благодаря Вашим словам обрету вечную жизнь.
С любовью,
Исабелла.
Прошло некоторое время после того, как я получил письмо. И однажды я понял, что нахожусь на берегу не один. Я почувствовал его присутствие в дыхании восточного ветра, но не хотел и не мог снова бежать. Произошло это ближе к вечеру, когда я сел поработать у окна, дожидаясь, когда солнце соскользнет за горизонт. Послышались шаги по деревянному настилу пристани, и я увидел его.
Патрон, в белом костюме, неторопливо шел по причалу и вел за руку девочку семи-восьми лет. В тот же миг я узнал образ, запечатленный на старой фотографии, которую Кристина бережно хранила всю жизнь, не ведая, откуда она взялась. Патрон дошел до конца мостков и присел рядом с девочкой. Оба смотрели, как солнце растекается расплавленным золотом по поверхности океана. Я вышел из хижины и ступил на причал. Когда я приблизился к краю, патрон повернулся с улыбкой. Его лицо не выражало ни угрозы, ни злобы, лишь тень грусти омрачала его.
— Я скучал, друг мой, — сказал он. — Мне недоставало наших бесед и даже наших небольших разногласий…
— Вы пришли, чтобы рассчитаться?
Патрон улыбнулся и покачал головой.
— Все совершают ошибки, Мартин. И я в первую очередь. Я отнял у вас самое дорогое. Я сделал это не для того, чтобы причинить вам зло. Я сделал это из страха. Из страха, что она встанет между нами, помешает нашей работе. Я ошибся. Мне понадобилось время, чтобы понять свою ошибку, но как раз времени у меня хоть отбавляй.
Я пристально посмотрел на него. Патрон, как и я, не состарился ни на один день.
— Зачем вы тогда пришли?
Патрон пожал плечами.
— Я пришел проститься с вами.
Его взгляд переместился на девочку, державшую его за руку и смотревшую на меня с любопытством.
— Как тебя звать? — спросил я.
— Ее зовут Кристина, — ответил патрон.
Я заглянул ей в глаза и понял, что он не солгал. Черты лица лишь угадывались, но не узнать этот взгляд было невозможно.
— Кристина, поздоровайся с моим другом Давидом. Отныне ты будешь жить с ним.
Я переглянулся с патроном, но ничего не сказал. Девочка протянула мне руку заученным жестом и смущенно хихикнула. Я наклонился к ней и бережно пожал детскую ладошку.
