– Товарищ лейтенант, говорят, Мамаев перед операцией побрился.
– Побрился, ну и что из того?
– Плохая примета.
– Оказаться на войне – уже плохая примета. Значит, не договорился с судьбой.
– В каком это смысле?
– Я думаю, что в прямом. – Ремизов перевернулся на другой бок. – Давай поспим, а тебе через два часа посты сменять.
– У меня часов нет, в машине оставил.
– Бери мои. Разбудишь меня в пять.
– Зачем вам так рано?
– Чтоб не проспать начало войны.
На следующий день «вертушка» не прилетела. Ее ждали, на нее надеялись, но она оказалась каким-то одушевленным существом, которое умеет обманывать, не выполнять обещаний, существом, способным забыть о своей работе и заснуть на теплом пригорке. Еще она боялась обстрелов, особенно при посадке, когда она зависает и становится удобной мишенью. Как Ремизов ни доказывал, что в любую сторону от него ближе двух километров нет ни одной господствующей высоты, а значит, нет опасности попасть под огонь пулемета, его не слышали. Может быть, не хотели слышать, и радиоволны его радиостанции проходили сквозь уши Качинского, не доходя до ушей начальника штаба. И Усачев нашел время заболеть, при нем все вопросы решались, а теперь раздробленный батальон завис в поднебесье и тихо высыхал от голода и жажды. Внутренний голос тут же подсказывал Ремизову: был бы комбат на месте, не сидели бы они здесь мирно, а бились бы с очередной бандой где-нибудь в верховьях Панджшера. «Вертушка» тоже ни при чем, она разгрузилась в другом месте. С закатом Лосев сам вышел на связь, слово в слово повторил свои вчерашние слова. Терпеть стало легче, и мечта о большом глотке воды показалась близкой.
С рассветом, разогрев на костре последнюю банку гречневой каши на двоих и воды на полкружки чая, дневную норму, позавтракав, Ремизов взял с собой Фещука и отправился искать вертолетную площадку. С их позиции просматривались только крутые ближние склоны гор да костистый хребет в обе стороны, на который «вертушку» не посадить. Спустились вниз той же тропой, что двое суток назад шли вверх. Долго не искали, на первом же витке серпантина открылся ровный, с небольшим уклоном, поросший луговой травой пятак, вполне пригодный, чтобы «вертушка» встала на нем на две точки. Через высокие сухие стебли кустарника и прошлогодней травы к нему тянулась многометровая, натянутая, как струна, коричневая леска.
Горы – древняя огрубевшая кожа Земли, само естество непознанной природы, в которой человек – пришелец. Если это так, то откуда бы здесь взялась натянутая леска, этот обычный признак цивилизации, то есть пришельцев. Ремизов насторожился и, увлекаемый первобытными инстинктами, пошел по леске вниз, к разгадке, даже не подумав, что на ее конце может быть очередной творчески подготовленный фугас, даже не подумав проследить обратное направление натянутой лески (он бы очень удивился – она указывала на видневшуюся вдалеке верхушку злосчастной раковины). Пройдя метров тридцать, он уткнулся взглядом в нечто… А когда понял, остолбенел.
– Вовка?! Вот ты где, а мы-то тебя три дня ищем, – говорил он вслух сам себе, чтобы не помутился рассудок и отступила тошнота.
Все, что осталось от Мамаева. Он даже успел высохнуть. И эта леска, которая тянется из его живота… Кто ищет, тот всегда найдет? Ни черта подобного. Того, кто ищет, приведут к цели!
– Ну вот, есть что отправить домой, есть что похоронить. Теперь и у тебя будет могила, твой последний дом. Все, как у людей.
– Товарищ лейтенант, вы мне говорите? – Подошедший сержант успел увидеть и оценить открывшееся зрелище, и вдохнуть смрадного запаха.
– Да нет, Фещук, не тебе. Мы с ним в Термезе служили. Ты давай в роту, Мурныгина ко мне и бойцов с плащ-палаткой.
Вертолет раскачивало, приподнимало, подкручивало восходящими потоками, он никак не мог устоять на двух колесах, а для того чтобы приблизиться к нему, требовалось преодолеть ураган, рвущийся из-под винта. Борттехник сноровисто сбросил четыре резиновых ранца с водой, каждый емкостью по двенадцать литров, а потом выразительно пожал плечами – его голос растворился в реве турбины и ветра – мол, что им загрузили, то они и привезли. Солдаты, держа плащ-палатку за углы, сквозь вихревые потоки бросились поднимать останки Мамаева к проему двери. Машина, неуклюжая громоздкая бабочка, ни секунды не стояла на месте, вздрагивала, ныряла в поток, и им не хватало ни роста, ни силы, чтобы поднять тяжкую ношу повыше и держать на вытянутых руках. Ремизов попытался помочь, схватил два угла, и, когда борттехник и второй пилот потянули на себя два других, на него с палатки пролилась зловонная жидкость, но он устоял, боясь не выдержать этот страшный экзамен до конца.
Проводив Мамаева в последний путь, все, кто был на площадке, грузно опустились в замершую луговину.
– Отправили, слава богу.
– Товарищ лейтенант, а там, у него дома, гроб не будут вскрывать?
– Если только военком сбежит с похорон. Но ты все сам видел, это не тело – это действительно останки…
– Они прислали мало воды. – Кто-то самый смелый резко сменил тему разговора. На самом деле все только о ней, о воде, и думали, а глаза давно и ненасытно ее пили, а клетки тела впитывали испарявшиеся холодные молекулы. Кто это такие «они», никто не спрашивал, но все точно знали, что это настоящие сволочи во главе с командиром полка и его тыловиком. У них под боком неиссякаемый Панджшер с самой чистой, самой вкусной в мире ледяной водой. В него можно упасть и пить без остановки, как пьют счастье.
– Товарищ лейтенант, – прервал разговор Мурныгин, – Качинский на связи.
– «Стрекозу» встретили?
– Встретили и проводили.
– Что привезла?
– Только воду. Четыре бурдюка.
– А кроме воды?
– Только воду. Ни пайка, ни писем, ни сигарет.
– Три бурдюка пришли на КП.
– Я уже разделил на всех. Поровну. Два бурдюка ваши, присылайте людей. – Ремизов врал напропалую, ничего он не успел разделить. Это очень тонкий процесс, чтобы позволить себе спешку. Спроси у узбеков, у туркмен, они знают, что вода – это жизнь. Поэтому от каждого взвода подходил сержант с фляжками по числу людей во взводе, и ротный лично в каждую фляжку вливал по две кружки воды. По опыту он знал, что эти две кружки нужно растянуть не менее чем на два дня. Сейчас на него с сухим алюминиевым блеском жадно смотрели горлышки трех десятков солдатских фляжек.
– Кто тебе разрешил?!
– Мои люди второй день без воды. – Здесь Ремизов не врал.
– Забери воду обратно!
– Это невозможно.
Часом позже Качинский с группой из двух солдат сам появился на позиции шестой роты и с ходу набросился на Ремизова.
– Ты что себе позволяешь?
– Что позволяю? Обеспечиваю личный состав положенным довольствием. Ясно?
– Ты на кого прешь? Я Лосеву доложу, что ты не даешь воду.
– Неправда. Вот вода, забирай, пока из-под носа не стащили.
– Ты ответишь.
– Отвечу, я всегда отвечаю. Вали отсюда.
Солдаты шестой роты давно подтянулись к месту стычки, помимо самой воды их теперь интересовал еще один вопрос: даст Ремизов в морду Качинскому или не даст. О Качинском, как о достойном сопернике, вопрос не стоял с самого начала, но и ротный подвел их ожидания, бокс не получился. Раздосадованный, желчный связист удалялся вдоль по хребту, продолжая посылать за спину угрозы в адрес командира шестой роты.
– Э, Фещук, вы что тут собрались?
– Да так, вдруг вам потребовалась бы помощь.
– Выброси из головы всякую ерунду, офицеры разберутся.
– А солдаты – не люди? Разговор о нашей воде шел.
– Мы бы все равно ему ничего не дали, – вступил в разговор Кадыров. – Потому что так – по справедливости.
– Ротный ничего и никому не отдавал, и нечего базар устраивать, – подтянулся со своей позиции и Айвазян.
– Со справедливостью, Кадыров, надо бы осторожнее.
– Да вы ничего не знаете, товарищ лейтенант. Солдаты, которые с Качинским приходили, сказали, что им еще вчера воду и паек сбрасывали.
– Все, дискуссия закрыта.
Сержанты и солдаты разошлись, попрятались в узкие полосы и обрывки тени, солнце уже стояло в зените, и на гребне почти не осталось укрытий от палящих прямых лучей. Теперь Ремизов мог позволить себе эмоции.
– Вот сука, откуда такие люди берутся?
– Может, он не знал, что у нас и пайка нет, и воду вчера не сбросили?
– Держи карман шире, все он знал. Он предположил, что все вокруг такие же суки, как он сам. – Ремизов зло скрипнул зубами, а Айвазян с открытым ртом ждал дальнейших объяснений. – Он уверен, что воды сбросили больше, и мы ее спрятали. А уверен он потому, что сам поступил бы именно так! Ты понял?
– Но как же…
– Вот так же. Все дерьмо всплывает. В прошлом году летом наш батальон два дня в верховьях Арзу морили голодом. На третий день пара «вертушек» прошла на бреющем и сбросила коробки с сухим пайком. Банки покатились вниз, но нам по одной досталось, а большая часть в пропасть улетела. Это был суточный паек, а остальное? Еще за двое суток? И это не единственный случай. Вот то-то же, кто-то хорошо греет на нас руки.
