Новоузенскій уѣздъ заселенъ былъ сравнительно недавно. При его объѣздѣ пришлось мнѣ столкнуться съ нѣкоторыми уцѣлѣвшими дряхлыхъ лѣтъ старожилами, которые въ числѣ первыхъ переселенцевъ стали засѣлять дѣвственныя Новоузенскія степи, покрытыя по ихъ словамъ въ то время, лѣтъ 70 - 75 тому назадъ, тучными травами, въ низинахъ камышами и разной кустарниковой порослью, въ чаіцѣ которой водились табуны дикихъ лошадей и масса всякой дичи...
Проѣзжая по огромнымъ степнымъ пространствамъ, теперь превращеннымъ въ безводныя и пахотныя угодья, трудно быдо вѣрить почтеннымъ столѣтнимъ разсказчикамъ о прошлыхъ флорѣ и фаунѣ Новоузенскаго уѣзда
Несомнѣнно, что почва тамъ при соотвѣтствующей влагѣ должна была быть очень плодородной, а по химическому своему составу пригодной для произрастанія пшеницы и богатой тѣми элементами, которые создали міровую извѣстность знаменитой мѣстной „бѣлотуркѣ..... Уровень подпочвенной влаги съ теченіемъ времени понизился Вмѣсто былыхъ озеринъ и низкихъ мочежинъ, покрытыхъ Камышевой и иной зарослью, появились оголенные овраги съ бѣлесоватымъ солончаковымъ налетомъ на ихъ поверхности.
Борьба съ высыханіемъ земной поверхности, съ т. н. „суховѣями”, доходившими изъ закаспійскихъ пустынь, стала предметомъ усиленныхъ заботъ мѣстнаго уѣзднаго земства, являвшагося по многимъ отраслямъ своего образцоваго хозяйства безусловно передовымъ въ губерніи, а также и самаго Правительства, въ лицѣ Вѣдомства Государственныхъ Имуществъ.
Въ этомъ отношеніи большой интересъ представлялъ образцово оборудованный казенный т. н. „Валуйскій участокъ”, на который мы съ П. В. Пѣгѣевымъ попали послѣ с. Полтавки, проѣздомъ въ уѣздный городъ Новоузенскъ. Но прежде чѣмъ коснуться въ своихъ воспоминаніяхъ этого „чудо-участка”, я хотѣлъ бы докончить свое описаніе Новоузенскаго уѣзда. Его заселеніе происходило постепенно и изъ разныхъ мѣстъ. Первоначальными переселенцами были нѣмцы-„колонисты”. Со всѣхъ концовъ матушки-Россіи съѣхались представители всевозможныхъ нарѣчій и бытовыхъ особенностей. Новоузенскій уѣздъ превратился въ своеобразные „соединенные штаты”.
Разъѣзжая по служебнымъ надобностямъ по уѣзду, я наталкивался на типичное хохлацкое селеніе, съ бѣлыми, чистыми, вымазанными извѣстью „хатами” съ прочыми глинобитными крышами; то на вылощенный, стройный, хозяйственно распланированный нѣмецкій поселокъ съ чисто подметенными широкими улицами и виднѣвшимися на задворкахъ, въ порядкѣ разставленными, прекрасно содержавшимися сельскохозяйственными орудіями... Рядомъ — грязная деревня съ неприбранными улицами, несуразными избами, крытыми соломой... Слышалась великорусская рѣчь и называлось это селеніе Тамбовкой. Далѣе, попадали мы въ громадное, болѣе опрятное село, основанное переселенцами изъ-подъ Петербурга, считавшими себя теперь обитателями уже не Россіи. „За Волгой какая же Россія... у насъ не иначе какъ Азія”, обмолвился старикъ на сходѣ.
Путешествуя болѣе недѣли по выжженнымъ засухой полямъ и степнымъ цѣлинамъ, добрались мы до Валуйскаго участка и сразу же почувствовали необыкновенную перемѣну. Въ воздухѣ и почвѣ ощущалась влага и пріятная прохлада. Поля имѣли свѣжій, сочный видъ. Вдали простирался сплошной оазисъ изъ зеленѣющей густой лѣсной дубравы, за которой серебрилась водная поверхность огромнаго озера.
Намъ предстояло заѣхать на ближайшій главный хуторъ, гдѣ проживалъ завѣдующій участкомъ. Пришлось свернуть съ дороги на „межникъ”, возвышавшійся между полевыми угодьями, только-что освободившимися отъ искусственнаго орошенія. Со всѣхъ сторонъ стала подыматься цѣлыми стаями пернатая дичь — дикія утки и разнопородные кулики, видимо, совершенно непуганные, т. к. охота была строго запрещена. Главная цѣпь обширнаго Валуйскаго участка заключалась въ образцово-показательной организаціи цѣлой системы искусственнаго орошенія казенной земли путемъ запрудъ и задерживанія шлюзами веш#шхъ водъ. Угодья участка были такъ распредѣлены, что нѣкоторыя могли быть орошаемы лишь однократно, другія же по мѣрѣ надобности. На эти участки арендныя цѣны при торгахъ доходили до баснословныхъ размѣровъ въ силу ихъ исключительной урожайности.
Послѣ Валуйскаго участка мы попали въ городъ Новоузенскъ — уѣздную столицу, гдѣ снова безпощадно подверглись палящему зною и невѣроятно ѣдкой „солончаковой” пыли, отъ которыхъ спасенья можно было искать въ единственномъ мѣстѣ — городскомъ паркѣ, куда меня любезно привелъ почтеннѣйшій уѣздный предводитель дворянства, Н. А. Путиловъ. Не претендуя на особыя свойства своихъ умственныхъ дарованій, онъ все же своей ровностью и безпристрастіемъ вносилъ въ кипучую мѣстную земско-хозяйственную жизнь большую долю успокоенія. Жилъ онъ постоянно въ Новоузенскѣ на положеніи маленькаго „губернатора”, приходя почти ежедневно въ упомянутый садъ въ генеральской легкой накидкѣ и красной предводительской фуражкѣ. При входѣ его въ паркъ, мѣстный орестръ исполнялъ особый встрѣчный маршъ весьма бравурнаго свойства. Такъ было и при нашемъ совмѣстномъ съ „дѣдушкой” появленіи.
Дальше путь лежалъ къ сѣверу отъ станціи Нэйурбахъ; путешествовать пришлось на ямщичьихъ лошадяхъ. Я рѣшилъ воспользоваться случаемъ, чтобы обстоятельно, не торопясь, осмотрѣть одно изъ наиболѣе типичныхъ хозяйствъ — хуторъ братьевъ Трипольскихъ. Это былъ образецъ хозяйственности, чистоты и порядка. Многоголовыя стада верблюдовъ и овецъ, паровая молотилка, усовершенствования сельско-хозяйственныя орудія, безбрежныя пространства окружавшихъ хуторъ пшеничныхъ засѣвовъ — все это подтверждало сложившуюся въ уѣздѣ репутацію Трипольскихъ, какъ примѣрныхъ сельскихъ хозяевъ.
Хозяева были люди живые, свѣжіе, толковые, отъ которыхъ я много узналъ про мѣстный край и хозяйство. Попутно я успѣлъ и все необходимое занести въ опросные свои оцѣночно-статистическіе листы.
Дальше предстоялъ мнѣ путь въ самую глубь сѣверо-восточной части уѣзда, конечнымъ пунктомъ котораго намѣчено было мною селеніе Міассъ, расположенное въ наиболѣе глухой и отдаленной отъ всякихъ культурныхъ центровъ мѣстности, откуда я намѣревался вернуться обратно, прямо домой къ себѣ въ Самару. Но недаромъ говорится: „человѣкъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ”.
Доѣхалъ я до Міасса сильно уставшій, еле добрался до отведенной мнѣ взъѣзжей избы, и тутъ же свалился на первую попавшуюся скамью безъ памяти... Нѣсколько дней я до этого еще перемогался, пока тифоидальная горячка окончательно не забрала меня въ свои жесткія лапы. Лежалъ я въ сильномъ жару на полатяхъ нѣсколько дней почти въ полномъ забытьи. Вспоминаю лишь, какъ пріятно было мнѣ въ минуты просвѣтлѣнія ощущать на рукѣ ту самую браслетную цѣпочку, которая была дана мнѣ Анютой при разлукѣ на память и на счастье... Я ее подносилъ къ пересохшимъ губамъ и мысленно переносился подъ защиту свѣтлаго милаго облика своей нареченной. Хозяева мои, какъ потомъ мнѣ передавали, сильно растерялись при видѣ такого постояльца. Докторъ жилъ далеко — чуть ли не въ 70 верстахъ.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
