Но не суждено было мнѣ спокойно наслаждаться выпавшимъ на мою долю счастьемъ. Въ нашей Наумовской семьѣ, сравнительно вскорѣ послѣ всего только-что мною описаннаго, неожиданно для всѣхъ насъ, произошло ужасное событіе, въ корень подорвавшее весь нашъ семейный укладъ и тяжело отозвавшееся на нашемъ, до тѣхъ поръ незапятнанномъ, фамильномъ самолюбіи. Тяжесть случившагося въ то время несчастья настолько еще во мнѣ до сихъ поръ жива, несмотря на многіе десятки истекшихъ съ того момента лѣтъ, что я и теперь отказываюсь воспроизводить въ своихъ воспоминаніяхъ всѣ его подробности. Ограничусь лишь краткимъ пересказомъ.
Въ началѣ іюля все того же 1897 года я получилъ изъ г. Буинска, отъ брата Николая, срочную депешу такого убійственнаго содержанія, что я отказался ей повѣрить и телеграфно его переспросилъ, но, къ моему ужасу, получилось лишь подтвержденіе первоначальнаго сообщенія, и одновременно, изъ Головкина отецъ вызывалъ меня къ себѣ. Пришлось бросить все — Рождественно и службу. Въ Головкинѣ засталъ родителей, совершенно подавленныхъ случившимся. Надо было срочно ѣхать съ отцомъ въ Буинскъ, узнавать, въ чемъ дѣло и освобождать подъ залогъ злосчастнаго брата Николая. Преступленіе его, совершенное на почвѣ холостецкаго легкомысленнаго поведенія, не безъ доли отвратительнаго шантажа. было тотчасъ же искусственно раздуто въ крупный скандалъ егo личными недоброжелателями. Эти мелкіе завистники поспѣшили бросить грязью въ незапятнанное до того времени имя Наумовыхъ.
Тамъ же въ Буинскѣ я былъ пораженъ состояніемъ здоровья другого моего брата Димитрія, страдавшаго болѣзнью сердца, но тяжелѣе всего мнѣ было видѣть убитаго горемъ нашего отца, рыцарски-честнаго, чистаго и благороднаго человѣка, вынужденнаго подъ старость лѣтъ переносить позоръ родного сына...
Невозможно передать, что пришлось всѣмъ намъ переиспытать въ то кошмарное время. Какъ сердце сжималось при видѣ моихъ несчастныхъ родителей, и какъ все это повліяло на ихъ и Димитрія здоровье! Начались всевозможные, тяжкіе хлопоты, связанные съ предстоящимъ процессомъ. Ужасъ положенія усугублялся еще тѣмъ, что я не могъ оставаться все время около отца, который просилъ меня вслѣдствіе случившагося не прерывать своей службы. Срокъ моего отпуска истекъ, и я долженъ былъ возвращаться на работу. Не стану вспоминать, какъ угнетающе всѣ эти событія отразились на моемъ самочувствіи и всемъ мремъ существѣ..
Спасло меня отъ полнаго отчаянія сознаніе моего личнаго счастья и необходимость беречь свои силы ради всего своего свѣтлаго будущаго. Я былъ радъ скорѣе выбраться изъ создавшейся для нашего имени кошмарной обстановки Буинска, да и самого Симбирска, гдѣ исторія съ Николаемъ служила злобой дня, и о ней говорилось и шепталось на всѣхъ углахъ и перекресткахъ. Въ Самарѣ, у себя, за отвѣтственной текущей работой, вблизи отъ чистаго любящаго существа, мои нервы мало-помалу стали приходить въ норму, и со своей стороны, я всячески старался хотя бы письмами посильно утѣшать и подбодрять бѣдныхъ моихъ стариковъ.
42
Въ концѣ того же іюля мнѣ пришлось совершить большую служебную поѣздку въ Новоузенскій уѣздъ для провѣрки статистико-оцѣночныхъ работъ. Передъ моимъ отъѣздомъ и нашей временной разлукой, мы съ Анютой рѣшили другъ друга блаі ословить нашими тѣльными крестами, которыми мы обмѣнялись тогда на всю нашу дальнѣйшую жизнь... На память при разставаніи Анюта сняла также съ руки свой простенькій витого золота браслетъ и надѣла мнѣ его „на счастье”...
Начальный путь мы съ Пѣгѣевымъ — моимъ помощникомъ — продѣлали на пароходѣ до огромнаго села-пристани „Ровнаго”, съ населеніемъ до 20.000 чел., изъ которыхъ значительный процентъ приходился на нѣмцевъ-колонистовъ. Смѣшно было нанимать извощика на нѣмецкомъ языкѣ, и тѣмъ болѣе странно было изъясняться на томъ же чуждомъ нарѣчіи съ явившимся ко мнѣ на „взъѣзжую” полицейскимъ урядникомъ.
Въ Ровномъ жилъ, имѣлъ обширное хозяйство и великолѣпный домъ одинъ изъ видныхъ и вліятельныхъ Самарскихъ губернскихъ гласныхъ — Шельгорнъ, по происхожденію тоже нѣмецъ-колонистъ. Онъ говорилъ довольно правильно по-русски и пользовалсся у себя въ округѣ общимъ уваженіемъ.
Въ селѣ мы осмотрѣли только что выстроенный и оборудованный земствомъ холерный баракъ, а затѣмъ тронулись дальше на лошадяхъ въ объѣздъ обширной Новоузенской территоріи.
Первый перегонъ надлежало намъ сдѣлать до с. Полтавки, расположенной отъ Ровнаго въ 50 верстахъ. Путь лежалъ по совершенно голой, выжженной отъ стоявшей въ томъ году необыкновенной засухи, степи. Ъхали мы на ямщичьей тройкѣ, въ безрессорной открытой тележкѣ-плетенкѣ, окутанные густыми облаками ѣдкой солончаковой пыли, безпощадно проникавшей сквозь платье всюду на тѣло, а сквозь чемоданныя скважины и на чистое запасное бѣлье.
Черезъ нѣсколько часовъ подобной ѣзды подъ палящими лучами солнца, мы съ Пѣгѣевымъ пришли въ состояніе полнаго отчаянія, превратившись въ какія-то муміи, занесенныя сплошнымъ толстымъ налетомъ сѣрой пыли. Не разъ мы радостно оживлялись, видя на горизонтѣ подобіе селеній и растительности... Но увы! то былъ лишь обычный въ тѣхъ мѣстахъ обманъ зрѣнія — миражъ! Въ дѣйствительности же мы встрѣчали на своемъ уныломъ, казавшемся безконечнымъ пути, лишь черепа и скелеты павшихъ верблюдовъ и лошадей, Попадавшіеся колодцы оказывались пересохшими, и когда, наконецъ, мы добрались до давно желанной Полтавки, то и тутъ насъ ждало разочарованіе — вода, даже въ самоварѣ, отзывалась горько-соленымъ привкусомъ.
Впервые пришлось мнѣ попасть въ уѣздъ, который, также какъ сосѣдній Николаевскій, геологами именуется „Каспійскими отложеніями”. Эти уѣзды происхожденіемъ своимъ обязаны были Каспійскому морю, простиравшемуся когда-то по всему занимаемому нынѣ этими уѣздами пространству, а затѣмъ, когда море обмелѣло и отошло въ настоящіе его берега, обсохшее дно образовало сушу упомянутыхъ уѣздовъ.
Новоузенскій уѣздъ заселенъ былъ сравнительно недавно. При его объѣздѣ пришлось мнѣ столкнуться съ нѣкоторыми уцѣлѣвшими дряхлыхъ лѣтъ старожилами, которые въ числѣ первыхъ переселенцевъ стали засѣлять дѣвственныя Новоузенскія степи, покрытыя по ихъ словамъ въ то время, лѣтъ 70 - 75 тому назадъ, тучными травами, въ низинахъ камышами и разной кустарниковой порослью, въ чаіцѣ которой водились табуны дикихъ лошадей и масса всякой дичи...
Проѣзжая по огромнымъ степнымъ пространствамъ, теперь превращеннымъ въ безводныя и пахотныя угодья, трудно быдо вѣрить почтеннымъ столѣтнимъ разсказчикамъ о прошлыхъ флорѣ и фаунѣ Новоузенскаго уѣзда
Несомнѣнно, что почва тамъ при соотвѣтствующей влагѣ должна была быть очень плодородной, а по химическому своему составу пригодной для произрастанія пшеницы и богатой тѣми элементами, которые создали міровую извѣстность знаменитой мѣстной „бѣлотуркѣ..... Уровень подпочвенной влаги съ теченіемъ времени понизился Вмѣсто былыхъ озеринъ и низкихъ мочежинъ, покрытыхъ Камышевой и иной зарослью, появились оголенные овраги съ бѣлесоватымъ солончаковымъ налетомъ на ихъ поверхности.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
