я не собираюсь доставлять хлопот ни отцу, ни его жене.
Грей отхлебнул еще немного бренди.
— Весьма похвальное намерение. И благоразумное. Могу я спросить: а если бы я и впрямь оказался вашим отцом — повторяю, мне искренне жаль, что это не так… — Он приподнял бокал, и Синнамон опустил взгляд, коротко кивнув в знак признательности. — Что бы вы сделали? Вернее, на что надеялись?
Синнамон открыл было рот, однако промолчал и крепко задумался. Его манеры произвели на Грея самое благоприятное впечатление. Парень был учтивым, но не робким; прямодушным, но вместе с тем рассудительным.
— По правде говоря, сэр, я и сам не знаю, — сказал он наконец, удобно откинувшись на спинку кресла. — Я не рассчитывал на признание или какую-либо помощь. Отчасти мною двигало любопытство. А еще — желание ощутить… если не принадлежность, то хотя бы некую связь. Узнать, что где-то есть человек одной со мной крови, — простодушно признался юноша. — И какой он.
Помолчав, индеец сконфуженно добавил:
— И, конечно, я хотел бы поблагодарить отца за то, что позаботился о моем благополучии. — Он в очередной раз прочистил горло. — Сэр, могу я попросить вас об услуге?
— Разумеется, — ответил лорд Грей. Ему не давал покоя один вопрос: а что вообще может хотеть от неведомого родителя брошенный ребенок? Уильяму явно ничего не было нужно от Джейми Фрэзера; правда, Уильям с детства знал Джейми, хотя заново познакомился с ним, уже будучи взрослым. И потом, у Уильяма была семья — настоящая семья, пусть и не по крови. Грей попытался представить, каково это, когда ты совсем один в целом свете. Но так и не смог.
— …если бы я написал такое письмо, — продолжал Синнамон, и лорд Джон, вздрогнув, вернулся к реальности.
— Письмо? — повторил он. — Малкольму?.. Полагаю, я мог бы отправить письмо. Только… эээ… не сочтите за излишнее любопытство — о чем вы собираетесь написать?
— Поблагодарю за щедрую заботу о моем благополучии, сэр. И заверю, что он всегда может на меня рассчитывать, если ему вдруг понадобится помощь.
— Вот как? Ах да, щедрую заботу… — Под пристальным взглядом Синнамона Грея бросило в жар — и бренди тут был ни при чем. Черт, как он раньше не сообразил: паренек думает, что это Малкольм присылал ему деньги все эти годы! Хотя на самом деле…
— Это были вы! — догадался индеец. Промелькнувшее в его глазах разочарование почти сразу сменилось удивлением. — То есть мистер Стаббс не…
— Он бы никак не смог, — торопливо объяснил лорд Грей. — Как я уже говорил, он был ранен — очень тяжело, почти смертельно. Поэтому его и отправили в Англию при первой же оказии. Поверьте, он был просто не в состоянии…
Не в состоянии подумать о сыне, которого зачал и бросил на произвол судьбы. Малкольм ни разу не упоминал о мальчике и не справлялся о нем у Грея.
— Понимаю, — еле слышно выдавил Синнамон. Сурово сжав губы, он уставился невидящим взглядом на серебряный кофейник на столике. Грей молчал, не желая усугублять ситуацию.
Наконец глаза индейца прояснились и он серьезно посмотрел на лорда Джона. У Синнамона были красивые темные глаза, глубоко посаженные и чуть раскосые. Точь-в-точь как у матери, — подумал Грей, но не стал этого говорить. Момент был неподходящий.
— В таком случае, сэр, я благодарю вас, — тихо сказал юноша с низким поклоном. — Вы поступили очень благородно.
— Я сделал это не ради Малкольма, — выпалил Грей. Недоуменно заглянув в опустевший бокал, он поставил его на круглый кофейный столик.
Они молча смотрели друг на друга, не зная, что еще сказать. Снаружи доносился голос кухарки Мойры — она частенько болтала с феями в саду, даже когда была трезва. Каретные часы на каминной полке пробили полчаса; Синнамон вздрогнул от неожиданности и обернулся на звук. Это были музыкальные часы с механической бабочкой под стеклянным куполом, которая поднимала и опускала крылышки, украшенные перегородчатой эмалью.
Ее движения прервали неловкое молчание, и, вновь повернувшись к хозяину дома, Синнамон заговорил без всякого смущения:
— Отец Шарль сказал, что вы дали мне имя, когда привезли в приют. Разве вы не знали, как назвала меня мать?
— Нет, конечно, — обескураженно ответил Грей. — Не знал.
— Значит, это вы назвали меня Джоном? — На лице Синнамона появилась легкая улыбка. — Своим собственным именем?
Грей невольно улыбнулся в ответ и пожал плечами.
— Ты мне понравился.
33
Море возможностей
Ни папа, ни Джон Синнамон по-прежнему не выходили. Что, черт возьми, они там делают так долго? Тревор уже несколько минут надрывался от крика, и терпение Амаранты лопнуло: извинившись, она ушла в дом, чтобы переодеть малыша в чистые пеленки.
Уильям оказался предоставлен самому себе — заняться было нечем, в городе он никого не знал, а возвращаться домой не хотелось. В любом случае он совершенно не горел желанием видеть кого-либо из знакомых. Натянув до самых бровей черную армейскую шляпу, Уилли заставил себя выйти за ворота и неспешно побрел по городу в направлении лагеря. На улицах было полно солдат, маркитантов[98] и резервистов — затеряться в такой толпе не составит труда.
— Уильям!
Услышав окрик, он на мгновение замер и едва не пустился наутек. Голос был знакомым — владелец его также безошибочно опознал Уилли по росту и фигуре. Молодой человек нехотя повернулся, чтобы поприветствовать дядюшку, герцога Пардлоу, который только что вышел из близлежащего дома.
— Привет, дядя Хэл. — На большее его не хватило. Да и какой смысл? Лорд Джон наверняка расскажет брату о визите Уильяма и Джона Синнамона.
— Что ты здесь делаешь? — вежливо осведомился родственник, с ног до головы окинув племянника цепким взглядом — от заляпанных грязью сапог и грязного заплечного мешка до изношенного плаща на руке. — Неужто созрел для военной службы?
— Очень смешно, — съязвил Уильям, немного придя в себя. — Нет. Я приехал с другом — у него в лагере кое-какие дела.
— С отцом уже виделся?
— Только мельком. — Он не стал вдаваться в подробности.
Повисло неловкое молчание, а затем Хэл встряхнул собственный серый плащ и набросил его на плечи.
— Я иду к реке — немного прогуляться перед ужином. Хочешь со мной?
Уильям пожал плечами.
— Почему бы и нет?
Родственники вышли из города и спустились с утеса, так и не встретив никого из знакомых, к огромному облегчению Уильяма. Герцог Пардлоу не любил пустых разговоров;
