Она повела рукой в стороны, и за спиной ее словно из воздуха возникло около десятка угольно-черных уродливых фигур. Кромешники! И не из последних, судя по моим ощущениям, а от Силы, исходившей от самой «Алены», у меня аж зубы заныли.
Что-то тут не так… Еще рано… Нелогично… Словно кто-то здоровенными ножницами вырезал большой фрагмент моей жизни, а меня перенес в кусок, что находился по ту сторону выреза. Сон или?.. Впрочем, есть безотказный способ проверить.
Я всегда запоминаю свои сны. Наверное, потому, что жизнь поставила меня перед необходимостью их контролировать. Время, когда я, пробуждаясь после кошмаров, разносил часть квартиры спонтанным эмоциональным выбросом, давно осталось в прошлом. Теперь я контролировал в своих ночных грезах все и вся, кроме, разумеется, тех снов, которые Моргана именовала пророческими видениями. Впрочем, те сны за мою недолгую карьеру Э-мага посещали меня всего дважды: тогда, на Байкале, перед встречей с Алисой и позже, в Норвегии, когда по наши души заявился весь Конклав с парочкой снайперов в придачу.
Какой случай был сейчас, мне еще только предстояло выяснить. За последние три года я успел четко усвоить основной закон контроля сновидений: тут главное — понять, что ты спишь. Для этого нужно не так уж много: приучить себя регулярно сравнивать происходящее с тем, что может случиться в реальной жизни. Правда, за эти годы реальная моя жизнь ушла в такую область, которую я раньше мог почитать исключительно принадлежностью фантастической литературы или кино. И все же один верный способ был — при всех моих новых способностях, летать я пока так и не обучился. Во сне же достаточно было лишь захотеть — и я взмывал над поверхностью земли.
Ну-ка, ну-ка…
Бинго! Я оторвался от земли метров на пять (больше у меня в последнее время не получалось) и взглянул на своих врагов сверху. Так, ребята, вам в моем сне не место! Пшли прочь! Прогресс в контроле сновидений у меня за эти годы получился весьма неслабый, и уж, по крайней мере, навыком стирания кошмаров я овладел в совершенстве. Делай раз — волна изменения реальности сновидения стирает «Алену» и кромешников. Делай два — мрачный пейзаж пустынного берега сменяется лесистыми склонами прибайкальского хребта, освещенными ласковым летним солнцем. И… гулять, так гулять! Делай три — рядом со мной материализовалась Алиса Хохлова.
Обычно я подобными номерами не злоупотреблял: чем меньше ты контролируешь свой сон, тем лучше отдыхаешь. Кроме того, Алиса — особая статья в моей жизни, и мне до сих пор больно, когда я вспоминаю о ней. Сколько можно себя мучить, вызывая ее фантом в свои сны?! Ведь ясно же, что оригинал в мою жизнь уже не вернется: слишком глубокая трещина пролегла между нами после Сулавеси. Сама инквизиторша еще могла лелеять какие-то надежды на возрождение нашей короткой волшебной сказки, да и то, наверное, потому лишь, что не слезла еще с Э-магической иглы положительных волн. Мне же надлежало судьбу благодарить, что она нас развела сейчас, пока ее недуг еще излечим, а не пестовать в своей душе обреченное чувство. Однако кошмар сегодня получился уж особенно неприятным: вот откуда, скажите, взялась в нем Алена в таком демоническом обличии?! Бррр! Ненавижу подобные сны! После такого не грех произвести определенные реанимационные процедуры, и пусть Алиса мне в них поможет.
Фантом ее, между тем, времени даром не терял. Пока я ласкал взглядом любимые черты, она шагнула вперед, положила руки мне на плечи и жадно поцеловала в губы. Я ответил, и пошло-поехало. Еще с полминуты в таком режиме — и я забыл бы обо всем на свете, но тут внезапный порыв горячего ветра хлестнул меня по лицу, а только что трепетавшая в моих объятиях черноволосая инквизиторша рассыпалась дождем золотого песка. Одновременно до неузнаваемости поменялся и окружающий пейзаж: ни озера, ни гор, ни леса — только раскаленная добела сковородка песчаной пустыни, усеянная однообразными гребнями дюн.
— Какого десмода! — воскликнул я в гневе и едва удержался, чтобы не проснуться: обстановка моей тесной комнатенки на станции здорово пострадала бы от такого пробуждения.
Кроме того, в столь внезапной смене декораций было что-то странное. Обычно, если уж я берусь контролировать свой сон всерьез (вхожу в режим бога, так сказать), то контролирую его от и до, и ничто там не может воспротивиться моей воле. Ничто, если только… Снова такой сон? Вовремя, однако! Какое-нибудь пророчество накануне финального матча «кромешники — силы самообороны Земли» мне точно не помешает. Я и так уже который день нахожусь в режиме standby, ожидая неведомо чего, и устал так, словно все это время пахал, не разгибаясь. Моргана, кстати, тоже стала какой-то нервной, дерганой. До спонтанных эмоциональных выбросов дело, правда, пока не доходит (стаж у нее больше двадцати лет, как-никак), но все равно неприятно. Быстрее бы уж эти харры приходили, что ли!
Ладно, посмотрим, что там по пророческому ТВ кажут. Итак, место действия — пустыня. Какая? А черт ее знает! Пустыня, она и в Африке пустыня. То есть, в Африке-то как раз особенно. Ну а эта, конкретная, где угодно может быть. Все они похожи друг на друга — море песка, редкие кактусы, еще кое-что по мелочи… Короче, не настолько я эрудирован, чтобы пустыню африканскую от, скажем, австралийской отличить. Ну да ладно, география тут дело десятое, поскольку для всех главных действующих лиц нашей истории расстояния никогда не были проблемой. Гораздо важнее, что, происходит, а не где.
А все действо творится примерно в сотне метров от меня. И действо, надо сказать, довольно впечатляющее. Этакое шоу со спецэффектами, которое, однако, трудно назвать пиротехническим, ибо огня там и близко нет — сплошная чернота с зелеными искрами, из чего можно сделать вывод, что бал здесь правят кромешники, которых, кстати, на удивление много. Ну, тех четверых, что снаружи стоят, узнать несложно: трое харров и женщина с костром огненных волос на голове — Лилит. А вот внутри творится форменный хаос из сплетающихся черных нитей и более широких энергетических каналов. От их количества рябит в глазах. Где же харры взяли столько? По всей Земле, что ли, собирали? И вверх тоже черные лучи бьют, образуя своеобразный конус, в вершине которого творится что-то непонятное — нечто черное, пульсирующее, по большей части — бесформенное.
Далековато однако! Надо бы приблизиться, а то внутри конуса вообще не разобрать, что творится. Ага, поближе! А ну как заметят? Коли сон тот самый (а все говорит именно об этом), то мое участие в нем может простым наблюдением со стороны не ограничиться. В первый раз, по крайней мере, там, в Демарге, не ограничилось. Это было что-то вроде моей астральной проекции на местность. Полуприсутствие что ли — другого слова не подобрать… Вот во втором видении я был уже в качестве призрака-наблюдателя, но это, наверное, потому, что оно отнесло меня в прошлое… Ладно, допустим, харры меня увидят, и что сделают? Нападут? Возможно. А для меня это чем чревато? Если, например меня здесь, во сне, убьют, я и там, наяву окочурюсь? Тогда от станции Амундсен-Скотт и тех, кто сейчас в ней находится, одно воспоминание останется. Или зависимость непрямая? Сон же все-таки. Что-то среднее. Убивают меня, допустим, здесь, а там я просыпаюсь с жуткой головной болью и в препоганом настроении, превращая свою келью в груду развалин. Кстати, а почему сразу «убивают»? Что за пессимизм? Где мое позитивное мышление? Дрался я уже с ними со всеми — и ничего, живой пока. Правда, тогда мне Моргана с Данирой помогали, и все равно я чуть кони не двинул.
Ну да ладно — где наша не пропадала! Отобьюсь как-нибудь. Это если нападут. Но они сейчас все ритуалом своим поглощены, похоже. Могут и не заметить. Особенно, если осторожно приближаться.
И я аккуратно, скрываясь за гребнями дюн, стал смещаться к месту действия. Трудно сказать, зря или не зря я так осторожничал, ибо ни один из участников ритуала не отвлекся от него ни на секунду (шибко важный, видать), но движение мое эта игра в прятки замедлила изрядно. Так что стометровку эту, или, если быть точным, 80 метров (ближе подходить не решился) я преодолел минуты за две и залег за гребнем дюны, ближайшей к интересующему меня месту.
Успел я к самой кульминации: полюбовался, как распадаются в прах последние кромешники внутри круга, как гаснут черные лучи, бьющие в вершину конуса, и тут же падают на песок тела женщин, эти самые лучи испускавших, и превращаются затем в черную жижу. Увидел я, и как упала «звезда», венчавшая эту «рождественскую елочку». Упала и лежала, словно огромная скомканная черная ткань. Что за хрень?! Жизнь в этой «ткани» я, тем не менее, ощущал весьма отчетливо. Жизнь бесконечно чуждую и непонятную, но жизнь. От нее веяло злобой, враждебностью и голодом. Мой Э-детектор в таких делах не ошибается.
