— Пусть останутся! — повторил Муртазин начальническим, не допускающим возражения голосом.
Домой Муртазин вернулся не в духе. Ильшат ждала его, — стол был уже накрыт. Но еда не шла в горло.
— Хасан, ты почти совсем перестал есть. Что с тобой? — тревожно спросила Ильшат. — Неприятности?
— Нет, ничего, — нехотя буркнул Муртазин. — Белый свет опостылел.
И как-то так получилось, что у Ильшат тоже вырвалось:
— Мне тоже.
Муртазин недоуменно посмотрел на жену.
— А тебе-то почему? — холодно спросил он. — Изо рта пар не идет.
— Хасан, не унижай меня! Хоть раз поговорим по-человечески. Мне невмоготу дольше сидеть дома.
— Сто первый раз я это слышу и сто первый раз повторяю: чего тебе не хватает? Сыта, одеться есть во что. Квартира прекрасная. Что за нужда гонит тебя на работу? У других жены не знают, как уйти с работы, а ты…
Робость и отчаяние, охватившие в первую минуту, уже покинули Ильшат.
— Хасан, почему ты думаешь, что цель моей жизни только в еде? Я ведь тоже человек.
— Вот что, Ильшат. Не люблю я повторяться. Я человек дела. Сказал — кончено.
— Ладно. — Ильшат встала. — Если ты человек дела, я тоже человек дела. Завтра же отправляюсь в райком.
— Что?! Никуда ты не пойдешь! Запрещаю тебе ходить туда!
— Почему?
— Там и без семейных вопросов хватает забот, — бросил он, уходя в свою комнату.
Ильшат, сжав в руке платочек, замерла на месте. Со стены глядела на нее оленья голова, В стеклянных глазах не было ни жалости, ни сочувствия.
Глава одиннадцатая
1
Казань провожала в дальний путь свою молодежь. Это были незабываемые дни. Нурия с подругами почти каждый день бегали на вокзал. Встав в сторонке, с восхищением и завистью смотрели они на шумную толпу отъезжающих, что заполняла перрон. Они еще не могли уехать, — им нужно было кончать десятый класс, а дорога манила так неудержимо! Порыв их юных сердец был самым благородным порывом, желания — самыми чистыми желаниями, сожаления, что всего лишь на год опоздали они родиться, — самыми светлыми сожалениями, а слезы, невольно скатывавшиеся с ресниц, — самыми прекрасными слезами.
Порой Нурии грустно делалось: почему ей выпало родиться девочкой? Вот и сегодня, проводив отъезжающих на целину, она вернулась домой и, подперев щеку, задумалась, глядя на статуэтку беркута на этажерке. Перед ее глазами встал перрон с его суетой, с прощальной музыкой: поют, пляшут, целуются, дают друг другу обещания, смеются, машут платками. Вот трогается эшелон, исчезает вдали последний вагон. Уехали. Уехали на смелые дела. А Нурия осталась. Она смотрит на безжизненного беркута и невольно вздыхает. Может, она действительно ни на что не способна и только тешит себя пустыми надеждами…
Сколько уже лет стоит на этажерке, распластав крылья, бронзовый беркут и все никуда не может улететь. И завтра, и послезавтра, и через месяц и годы его место будет здесь, на этой этажерке, или, самое большее, на шкафу. А ведь он взмахнул крыльями, как будто лететь собрался, — вот-вот поднимется в воздух. Неужели и Нурию ждет такая судьба? Почему человеку не дано знать заранее, на что он окажется способен в жизни, до какой высоты взлетит? Почему судьба его покрыта тайной?
Эту статуэтку в день рождения подарил Нурии Ильмурза. Тогда Нурии несказанно понравился беркут. «И я полечу, как этот беркут. Смотри, какой смелый взгляд у него, как могучи его крылья!» А сейчас во взгляде птицы, кажется, нет ни смелости, ни остроты. И в крыльях нет силы. Словно облинявшая ворона.
Нурия вспомнила Ильмурзу. Сам, как настоящий беркут, улетел, а сестренке оставил безжизненную статуэтку.
Нурия гордилась в душе братом, гордилась тем, что он на целине. В кино, когда показывали хронику, она вся устремлялась к экрану, надеясь увидеть там Ильмурзу. А не найдя, утешалась тем, что казахские степи бескрайни: «Начнешь там снимать все подряд, так и киноленты не хватит…» А душа все же болела. Хоть бы краешком глаза увидеть брата. Хоть бы письмецо когда черкнул. Но Ильмурза, написав однажды, замолк. И с тех пор никакой весточки… А ведь он любил Нурию!
Зазвонил телефон. Нурия нехотя взяла трубку. Услышав голос Тамары, она обрадовалась.
Тамара уже начала ходить в школу, но ни с кем не откровенничала, сидела молча, опустив голову и обхватив по своей привычке плечи.
— Тамара, что делаешь?
Тамара, оказывается, скучала одна-одинешенька. Нурия позвала ее к себе, — она тоже одна.
— Может, приду, — ответила Тамара.
Нурия вошла в кухню и принялась чистить картошку. Она и не слышала, как открылась дверь. Но, обернувшись на шаги, испуганно вскрикнула, увидев в дверях человека в грязной телогрейке, с заросшим лицом.
Оглядевшись по сторонам, человек приложил палец к губам.
— Неужели не узнаешь родного брата, Нуруш?
— Ильмурза-абы! — Выронив нож, Нурия подбежала к Ильмурзе и повисла у него на шее. — Абы, милый, откуда ты? Фу, где ты так перемазался? А зарос-то!..
Не отвечая, Ильмурза спросил:
— Ты одна?
Утвердительно кивнув и велев брату скорее скинуть «эту грязь», Нурия побежала готовить ванну.
Разжигая колонку, Нурия высунулась из-за двери и посмотрела на брата, — он исхудал, пожелтел.
— Заболел, что ли, абы? — испуганно спросила Нурия.
— Всяко было, — тяжело вздохнул Ильмурза.
Нурия заметила, как он жадно следил за паром, который вырывался из кастрюли, как шевелились у него ноздри.
— Наверное, голоден, абы. Скоро суп будет готов. А ты пока вымоешься…
— Нет, Нуруш, сперва накорми меня. Знаешь… в пути все наши вещи стащили. Почти два дня крохи во рту не было… Просить у людей как-то неловко.
Нурия поставила на плиту вчерашний суп и спросила:
— Как стащили? Ночью?
— Там, сестренка, и днем, случается, очень ловко чистят. И не почувствуешь.
— И откуда только в нашей стране появляются такие паразиты. Я бы их собственной рукой… — Нурия от негодования даже раскраснелась.
Стряхивая с рук воду, Ильмурза улыбнулся наивности сестры. В его улыбке, показалось девушке, появилось что-то новое, значительное.
Нурия поставила на стол лапшу. Ильмурза жадно накинулся на еду.
— Ой, абы, как ты проголодался! А куда вы ехали? В командировку?
— Да, в командировку. — Ильмурза скривил в усмешке рот.
— Где же остались твои товарищи?
— На вокзале.
— Зря их с собой не привел! Накормила бы и их. Знаешь, абы, мы каждый день бегаем на вокзал. Эшелонами уезжает молодежь. Так весело на вокзале, сердце прямо рвется из груди. У вас там небось все герои, как Павка Корчагин, верно, абы?
«Как бы не так… герои», — подумал Ильмурза и нахмурился.
А воображение Нурии уже создало чудесную картину. Целинники оказались в трудном положении. Но у них везде друзья. И друзья эти помогут им в беде.
— Абы, — сказала она, сверкнув черными глазами, — у меня идея! Я сейчас соберу свою комсомольскую группу и организую вам помощь. Это совсем нетрудное дело! Только обещайте приехать потом в нашу школу… Мы проведем вечер встречи с вами. Вы расскажете нам о своей работе в бескрайних степях. В нашей группе некоторые мечтают, окончив десятый класс, уехать на целину. Но они боятся, что, пока они туда доберутся, вся целина уже будет поднята.
— Земли хватит еще и для внуков, — не отрываясь от еды, сказал Ильмурза.
Нурию интересовало все. Она расспрашивала, где они там помещаются, с кем живет брат, чем они питаются. Особенно завидовала она тем, кто жил в палатках. Выйдешь из палатки утром, с солнцем вместе, и перед тобой зеленым ковром расстилается казахская степь. Какое счастье своими глазами видеть этот простор! Еще бы лучше — ветром взлететь над этой ширью необъятной и с высоты поглядеть на бескрайние степи на рассвете, днем, вечером, ночью, что там растет, какие водятся животные, птицы. Неужели правда, что там летают беркуты с метровыми крыльями, что ночная степь полна таинственных звуков? А казахи там есть? Правда, что они в белых юртах живут? А кочуют, как в прежние времена, перебираются на летние пастбища? Говорят, девушки-казашки искусные наездницы? Видел их, Ильмурза?
Недавно она прочла роман «Абай» и сейчас принялась с жаром излагать Ильмурзе его содержание. Чувствовалось, что она сама не прочь скакать на коне с плеткой в руках. Вдруг Нурия призналась, что учится водить мотоцикл. Один раз уже упала и ушибла ногу. Чтобы домашние не заметили хромоты, она нарочно сильнее ступала на ушибленную ногу, до того, что слезы навертывались на глаза, зато никто так ничего и не заметил.
Ильмурза съел две тарелки супу, откинулся к стене и сразу же стал клевать носом. Нурия сочувственно посматривала на дремавшего брата. Трудно им там, вон как устал. Однако же не жалуется. Отдохнет немного и снова отправится туда…
