Камень подошел к парню, наблюдая за удаляющимся Газом:
– Знаешь, коротышка прав. Все тебя за это ненавидеть. Они думать, день будет легкий.
– Переживут.
– Но зачем менять работу на тяжелую? Ты что же… точно без ума?
– Возможно. Но мое безумие позволит нам выйти за пределы лагеря.
– И какой от этого толк?
– Очень большой, – сказал Каладин, переведя взгляд на барак. – Он включает жизнь и смерть. Но нам понадобится помощь.
– Еще один мостовой расчет?
– Нет, я хотел сказать, что нам – мне с тобой – понадобится помощь. По крайней мере еще один человек.
Он окинул взглядом склад и заметил мужчину, сидевшего в тени, что падала от казармы Четвертого моста. Тефт. Седого мостовика не было среди тех, кто высмеял Каладина чуть раньше, а вчера он отправился вместе с Камнем за Лейтеном.
Каладин глубоко вздохнул и быстро пошел через склад. Камень следовал за ним. Сил покинула его плечо и носилась в воздухе, оседлав внезапный порыв ветра. Тефт вскинул голову, когда Каладин и Камень приблизились. Пожилой мостовик взял свой завтрак и пришел сюда, чтобы в одиночестве поесть. Из-под его миски выглядывал кусок плоскохлеба, а борода была испачкана карри.
Он опасливо взглянул на Каладина и вытер рот рукавом.
– Сынок, мне по нраву моя еда, – сказал он. – Вряд ли можно считать эту порцию достаточной для одного мужчины. Не говоря уже о двух.
Каладин присел перед ним на корточки. Камень прислонился к стене и скрестил руки, молча наблюдая.
– Тефт, ты мне нужен.
– Я же сказал…
– Не твоя еда. Ты. Твоя верность. Твоя поддержка.
Пожилой мостовик продолжил есть. У него не было рабского клейма, как и у Камня. Парень не знал их историй. Знал он лишь одно: эти двое помогли ему, когда другие не захотели. Они еще не полностью сдались.
– Тефт… – начал Каладин.
– Я уже хранил верность кое-кому, – перебил мостовик. – Слишком много раз. И все всегда заканчивалось одинаково.
– Твое доверие предавали? – мягко спросил Каладин.
Тефт фыркнул:
– Нет, клянусь бурей. Это я всех предавал. На меня нельзя полагаться. Тут, среди мостовиков, мне самое место.
– Я положился на тебя вчера, и ты меня удивил.
– Пустяк.
– Это мне судить, – возразил Каладин. – Тефт, тут все сломлены, так или иначе. Мы бы не стали мостовиками, не случись с нами чего-то страшного. Я потерпел неудачу. Мой собственный брат умер из-за меня.
– Так что ж ты не угомонишься?
– Потому что сдаться означает умереть.
– Может, лучше смерть?
Все вернулось к тому, с чего началось. Вот где таилась причина, по которой мостовикам было наплевать, поможет он раненым или нет.
– Смерть не лучше. – Каладин посмотрел Тефту в глаза. – О, сейчас тебе легко так говорить. Но когда стоишь на краю и смотришь в темную бездонную яму, внезапно приходят совсем другие мысли. Как это случилось с Хоббером. И со мной. – Он помедлил, кое-что заметив в глазах пожилого мостовика. – И кажется, с тобой.
– Ну да, – негромко проговорил Тефт. – И со мной.
– Так что, ты с нами? – спросил Камень, присаживаясь рядом.
«С нами?» – мысленно повторил Каладин и еле заметно улыбнулся.
Тефт смерил их обоих оценивающим взглядом:
– Еду не тронете?
– Нет, – пообещал Каладин.
Седой мостовик пожал плечами:
– Что ж, ладно. Вряд ли это будет хуже, чем сидеть тут и играть в гляделки с собственной смертью.
Каладин протянул руку. Тефт помедлил, потом пожал ее.
Камень протянул руку:
– Камень.
Тефт посмотрел на нее, закончил трясти руку Каладина и сжал ладонь Камня:
– Я Тефт.
«Буреотец, – подумал парень, – я и забыл, что большинство из них даже имен друг друга не знают».
– Это что еще за имя такое – Камень? – поинтересовался Тефт, отпуская руку рогоеда.
– Глупое имя быть, – ответил тот с невозмутимым лицом. – Но со смыслом. А твое имя что-то значить?
Тефт почесал бороду:
– Кажется, нет.
– «Камень» – так меня на самом деле не звать, – признался рогоед. – Просто это низинники мочь произнести.
– Как же тебя зовут тогда? – спросил Тефт.
– Ты не повторить.
Тефт вскинул бровь.
– Нумухукумакиаки’айялунамор.
Седой мостовик помедлил, потом улыбнулся:
– Так и быть, пусть будет «Камень».
Рогоед рассмеялся и сел рядом с ним:
– Наш старшина придумать план. Что-то славное и дерзкое. Как-то связано с тем, что мы полдня ворочать камни на жаре.
Каладин улыбнулся и подался ближе к ним:
– Я хочу, чтобы мы собрали одно растение. Тростник, который растет маленькими кустиками за пределами лагеря…
22
Лица, руки или сферы?
На тот случай, если ты решил закрыть глаза на эту катастрофу, сообщаю: Аона и Скай мертвы, а то, чем они владели, расщеплено. Вероятно, чтобы больше никто не осмелел до такой степени, чтобы бросить Рейзу вызов.
Спустя два дня после инцидента во время Великой бури Далинар вместе с сыновьями направлялся через каменистую площадку к водоему, где король устроил празднество.
Бурестражи князя обещали несколько недель весны, за которыми должно вновь последовать лето. Он надеялся, что не случится новой зимы.
– Я обошел еще троих кожевенников, – негромко сказал Адолин. – У всех разные мнения. Кажется, что перед тем, как ремень перерезали – если перерезали, – он износился, поэтому они не могут дать однозначный ответ. Все согласны лишь в том, что ремень и впрямь рассечен, но не обязательно ножом. Это мог быть естественный износ кожи.
Далинар кивнул:
– Это единственная улика, которая хотя бы намекает, что подпруга лопнула неспроста.
– Значит, мы должны признать, что все дело в одержимости короля.
– Я поговорю с Элокаром, – решил Далинар. – Сообщу, что мы уперлись в стену, и узнаю, пожелает ли он, чтобы расследование пошло иными путями.
– Так будет правильно. – Адолин поколебался, прежде чем продолжить: – Отец, ты не хочешь поговорить о том, что случилось во время бури?
– Ничего такого, чего не случалось раньше.
– Но…
– Адолин, наслаждайся вечером, – резко оборвал его Далинар. – Со мной все в порядке. Возможно, даже хорошо, что люди все увидели собственными глазами. Прячась от них, я лишь провоцировал слухи, из которых кое-какие много хуже правды.
Сын вздохнул и кивнул.
Королевские пиры всегда устраивали на открытом воздухе, у подножия холма, на котором располагался дворец Элокара. Если бурестражи сообщали о Великой буре или просто портилась погода, тогда пиршество отменялось. Далинар радовался тому, что все разворачивалось под открытым небом. Духозаклятые строения, даже будучи приукрашенными, слишком напоминали пещеры.
