чисточко жданки полопались; покудова вырвался до тебе. Коня запалил…
— А не брешешь?
— Вот те хрест!
Наваливаясь, наугад щекотал усами голую шею.
— Сказать чего хотел? — она обдала его кудри горячим дыханием.
— Ты про что? Ага! Изловили ить ту… Нашу хуторскую. Вот, вечерело… Метила на ерик, в камыши… Спасибо, детвора доглядела. Ушла б, ей-бо. Сотник содрал бы живьем шкуру. Сулился. Ховалась у кого-то. Хлебина начатая в пазухе.
Ознобом взялось у казачки в середке: «Выгнала ить с базу на погибель… А чем она, баба, виноватая? Вдобавок с пузом…» Высвободилась из объятий случайного, скоротечного ухажера. Поджала колени в ответ на прикосновение его руки — просил подвинуться к стенке, опорожнить ему место.
— Куда подевали ее… неудалую?
Встревоженный внезапной переменой вдовы, Сидорка с живостью выкладывал служебные дела:
— В Багаевскую переправили… Вот возвернулся, даже сотнику не доложился. Там ее растребушат — с опытом народ. Не доносит и остатнюю неделю своего красного наследыша…
Силился запустить руки под одеяло, но она крепче сдавливала коленями подвернутый край.
— А мужику ее писульку подметнули… Хочешь, мол, жинку вызволить, переходи на нашу сторону. Указали до вас в хутор. Вот явится, ветреней… Сотни две казаков оцепили сады. Ага. Воробей не прошмыгнет. Скрутим крыла соколу… Да ты чего, Васенка?
Вдова отозвалась не сразу; поворочавшись, улеглась удобнее, присоветовала — корец колодезной воды опрокинула на хмельную голову:
— Ступай спать.
— Вчерась жа не брыкалась…
— Вчерашнее быльем поросло.
— Посметюшка моя, краля ненаглядная… Ну?
— Лапы убери!
Желая как-то сгладить крутой поворот в своем поведении к ласковому, пригожему в бабьем деле казачку, высказала:
— Кобыла тоже… ежели ее каждый божий день понукать без ума, то и та вскорости ноги таскать перестанет. А баба не кобыла…
Умёлся Сидорка из вдовьей боковушки. Придерживая исподники, ступал на пальцы, боясь задеть в передней скрипучую половицу.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
1
В Великокняжескую въехали под вечер. Скрадывая путь, пересекли железное полотно против вокзала. Степняки, раздувая ноздри, сторожко, неуверенно ступали по каменным плитам перрона. Придержал Мишка Огонька; задрав голову, оглядывал красно-кирпичное станционное здание. Догнал у деревянного мостка через пойму Чапрак.
Дорогу загородили телята. Под ляск кнутов, дуром, с ревом лезли в проход меж шатких перилец. Перенял Мишка сердитый взгляд командира — галок ловишь, отстаешь; делал вид, будто любуется вечерним палом, поджегшим воду Чапрака.
Осаживая кобылицу у глинистого обрыва, Борис с усмешкой наблюдал за белобрысым хлопчиком, оглушительно стрелявшим волосяным нахвостником. Свежий синяк на обветренной скуле живо напомнил свое детство. Мигнул. Тот, смущенно прикрывая грязной ладонью синебокую половину лица, косил здоровым глазом.
— Сдачи-то дал?
Попался под руку завалявшийся в нагрудном кармане мундира винтовочный патрон. Все равно винтовку с собой не таскает. На лету вцепился в него хлопчик. Мишка осуждающе хмурил брови: эка, добром каким раздаривается.
Перескочили мосток. Тут же на взлобке, с левой руки, придержали повода у въезжей — длинного дома из красного кирпича. На дубовых дверях — амбарный замок, ставни запрогонены.
— Сбег небось гостинщик с кадетами, — предположил Мишка.
— А то усилить…
Не думал Борис таскать за собой хвостом вестовых — уморились, да и кони едва держатся на ногах. Поколесили за сутки по степи! Дорогой еще решил первым делом устроить во въезжей отрядников, а самому побывать в штабе обороны или исполкоме — окромя где ж ему быть, Шевкоплясу? Забегал в полевой штаб, в экономию Мяс-нянкина, прилепившуюся к манычским плавням неподалеку от Казенного моста, не застал. Писарь, длинноволосый парень в форменном картузе с желтым кантом, сказал неопределенно:
— Пошукайте на станице.
Не хотелось стеснять тетку Евдокию, но не под забором же ночевать? В чулане, да постелит. Скрипя седлом, поглядел вдоль улицы; живет она в этом порядке. В самую калитку ткнулся. Угадал по резному крылечку и цинковой крыше саманный беленый флигель с тремя окнами; признал и нераспустившиеся акации вдоль забора. Когда же он видал родичей в последний раз? Зимой не заезжал, когда преследовали офицерскую колонну Гнилорыбова. Не выбрал времени заглянуть и вот, прибегая на 2-й окружной съезд Советов. Давно бывал, перед германской.
На крылечко выскочила светлокосая девка в тесном сиреневом платье без рукавов. Загораживалась от вечернего солнца ладонью.
— Подворье это Колпаковых будет, а? Григория Ильича?
Голос Бориса прерывался хрипотцой, подкатывавшей от волнения. Он испытывал неловкость: хоть убей, не вспомнит имя светлокосой — одной из пяти двоюродных сестер. Повырастали, уж невесты.
— Язык отсох? — Мишка сердито хлопал плеткой по забору. Руки даже зачесались у парня — так хотелось огреть вдоль спины глазастую.
Калитка откинулась с визгом. Панорама, сапнув, присела; задрав голову, плясала, насекая острыми шипами подков утоптанную стежку.
