Марк с недоумением взглянул на него.
— Издали еще признал… В бинокль. По белоногой лысой кобыле.
Григорий опять встрял; въедливость в голосе гольная:
— Устава караульной службы, товарищ комиссар труда, давно в руках не держал.
Сошла с мальчишеского загорелого лица смущенная усмешка; присев, сердито выстукивал пальцами по столу, как на телеграфном аппарате.
— Отвыкай, братка, от своих унтеровских замашек, не старый режим…
Разговора до тонкости Евдокия Анисимовна не поняла — учуяла дерзость в голосе меньшака. Приструнить словами не нашлась, но и безнаказанным паршивца оставить не хотела. Молчком сдернула со стола новую клеенку, желтую, с розами. Складывая ее, глядела с издевкой: не велик барин, полопаешь и на голых досках. Марк, не замечая ее настроения, с набитым ртом указывал на полку, где темнела бутыль. Поняла, на что метит.
— Чего тебе?
— Глоток… В рот всухомятку не вгонишь.
Подвернулись вдруг слова. Выпустила тряпку в ушат с горячей водой, утирая руки, подходила.
— А вот возьму за чуприну твою колючую да натаскаю всласть…
Обезоружил поганец покорливым взглядом. Потопталась, сметая со стола ладонью.
— Ишь моду подцепил. Куда старшие, туда и он. Бурча, все же нацедила в стакан.
Марк, подмаргивая братьям, выпил лихо, не поморщившись. Не отрываясь от чашки, делился новостями:
— Бегут, как крысы, учуяли паленое… Вагоны все позабиты. Снаружи — на каждом крюке висят. Вся Украина перекочевывает в Царицын. А с полчаса назад специальный поезд из Ростова подкатил — исполком Донской республики…
— Немцы забрали Ростов? — спросил с тревогой Борис, отрывая локти от подоконника.
— Пока у нас… Правительство Донское явилось в Великокняжескую. Мы остались единственные красные по всей области. Мобилизацию будут проводить среди казаков округа. Агитационный поезд прибыл. Сказывают, весь чисто из казачьих офицеров…
— Навоюют казаки, — Борис с сомнением качнул головой. — Вон наши, заманычские… Зимой одни куркулис-тые старики шипели. Фронтовики посмеивались в усы. А после воззвания Богаевского как, скажи, побесились…
— В твоем отряде их много?
— Есть… Эти уж сколько с седла не слазют. Сейчас спробуй сагитировать. Из нашего брата, мужика, какой мало-мальски посправнее, тоже хвостом крутит, норовит в казачество.
— Хохлы, казаки, они ведь разные бывают.
— Не про то речь. Беда в другом. Земля — одна. А посулов на нее много. Атаманы сулят, сулю и я. Мужик знает казачьи привилегии. Он веками спит и видит их. Одно… трет лоб: не набрешут, мол, атаманы? А на мои посулы и вовсе в потылище чешут. — Борис брезгливо скривился — А мужик? Ему давай землю, казачьи привилегии. Вот она в чем, сила атаманских посулов.
Григорий, растирая бритый подбородок, подсказал:
— А у тебя… Декрет о земле. Ленин писал.
Пятерней своротил Борис русую глыбу буйных волос, навалившуюся на лоб.
— Ленин, гм… Хочешь знать, Ленин для нашего мужика что икона Николы Чудотворца: черного слова об нем не услышишь, но зато не узришь, чтобы молились.
— Гнешь куда-то. Не понять…
К самому горлу подкатила полынная горечь. Захотелось Григорию присесть на пустовавший стул, но решил выстоять — разговор, кажись, затягивается в крепкий узелок.
— Приземлять его нужно, Ленина. Ну, как бы тебе сказать… — Борис с мучительной гримасой подыскивал слова. — Уж наверняка завтрашнюю нашу жизнь он прикидывает вовсе иной. А как? Грамотеи мы все известные…
Григорий заседлал стул. Неловко стало перед самим собой за глухую, невесть откуда вспыхнувшую неприязнь к двоюродному брату. Службы, вахмистровской закваски в нем больше, не то в отряде уже набрался гонору? Приучая набок не отросшие еще волосы, неуверенно подал совет:
— Читать можешь сам… Про все это в книжках у него небось сказано.
— Когда читать-то? — Борис простодушно усмехнулся. — Клинок больше в руках держишь, нежели в ножнах покоится. Сымем контре голову, тогда за книжку возьмемся.
Подмигнул младшему Колпакову, спросил:
— Как ты, комиссар?
Переступив порог, Марк сразу почуял неладное меж братьями. Исподтишка приглядывался. В Гришке все кроется: нервно гоняет языком во рту цигарку, хрустит пальцами, выстаивает на ногах… А почему его так задевают слова Бориса? Разговор как разговор. Человек высказывает наболевшее. Может, произошло тут что до его прихода? Так — нет. По поведению матери не заметно.
Развернулся к Борису; на вопрос его неопределенно кивнул, но заговорил о другом:
— Когда ты проезжал со своей охраной, мы в аккурат поховались в вокзале. С момента на момент ждали состава. Позвонили с Маныча, разъезда: Маруся-анархистка следует, мол, встреньте хорошенько. Потому никого и на перроне не оказалось.
— Какая еще Маруся? — спросил Григорий.
— Черт ее знает. По Украине шлялась. Хлопцы — ух! Чубы! А кони?! Из теста будто слеплены.
— Слыхали, — подтвердил Борис. — Морячок до нас в отряд притулился на днях… Бедовая девка, рассказывает.
— Насилкбм стащили из вагонов. Сотен до двух откормленных головорезов, — горячо продолжал Марк. — Подмогу вызывали.
