Из седла Борис попал в руки крепкоплечего унтера в гимнастерке распояской и серой папахе.
— Борька, дьявол!
— Гришка?!
Не видались братья давно. Не видя, выросли, возмужали. Ломали друг друга, трясли; вглядывались пылко, отыскивая в загрубелых, обветренных лицах полузабытые черточки.
Первым отнял руки хозяин. Отступил, приглашая в калитку:
— Чего ж на улице…
Тем временем старая Колпачиха вывела на крыльцо весь свой девичий выводок. Пестрит от платьев в глазах. Тетка квочкой топталась, раскрылатившись, шептала побелевшими губами молитву — в окно еще признала племяша.
Борис мял повод, смущенно усмехаясь, не догадывался ступить ей навстречу. Благодарно взглянул на Григория, освободившего от злополучного повода. К чему-то хотел сдернуть и плеть, но ременный темляк намертво врезался в руку, скрутился узлами.
К тетке Евдокии вернулся дар речи.
— Ну, кажи, кажи ясны очи свои, непутевый… Давно не залетал в наши края… — склоняя то на одно, то на другое плечо голову в чепце, сквозь слезы силилась различить породу — В кого ж ты вдался? Навроде не в нашу, думенковскую, породу…
Осмелев, с крылечка сошла белокосая. Обхватив сзади, не моргая глядела на родича серыми, с зеленым степным отливом глазами.
— Вы, мамка, такое скажете… Он на вас схож, ей-богу. Чисто вылитый. Нос, губы… Особенно погляд.
Оттолкнула бесстыжую. Поправляя чепец, осведомилась:
— Как там братушка наш живет-может? Здоровьицем не поослаб?
— А чего ему… Ветрйк крутится.
— И слава господу, услыхал молитвы. Всю жизнь, как есть, загривок тер по чужим базам. К старости облюд-нял, с-под нужды вывернулся. Ну, а мачеха-то, молодка, как? Не помыкает Макеем Анисимычем, а?
— Батькой-то помыкать!
Сбивая папахой пыль с офицерских галифе, Борис поторопился свернуть разговор — лишь бы уйти от расспросов об отце:
— Григорий когда же явился? Недавно дознавался у ваших станичных… Вроде бы ломал все службу при старой части.
Указывая взглядом на сына, устраивающего возле яслей лошадей, тетка с обидой заговорила:
— Вот и Гришка-то, нечестивец… Мене суток прошло, как возвернулся за кои годы под родительский кров, а поди ж ты… Заюрил: пойду! В Советы, стало быть. Навроде и без его не освятится там дело. Нет бы побыть подле матери. А все Илья с меньшаком, Марочкой. Комиссары захлюстанные! Они все морочут голову Гришке. Сами неделями на порог глаз не кажут, воюют все… И его хочут сбить с панталыку. Помяни мое слово: собьют! Вот те хрест господний, собьют. Ничего, явится батько, все обскажу, без утайки. Уж он возьмется за потяг…
Тетка Евдокия перекрестилась. Глянула на пересмешниц, шумнула:
— Какого лешего выставились? Эт ты, Валька, заводила самая… Ох, доберусь, надеру косы. Марш в хату!
С визгом, смехом, оттаптывая пятки друг дружке, девчата вломились в сенцы. Хлопали комнатные двери, что-то грохнулось на пол в горнице. Задергались на окнах занавески, к стеклам прилипли носы. Тетка, вздыхая, жаловалась:
— Сладу нема с окаянными… Чисто от рук отбились. Кричишь, кричишь, как об стенку горохом.
Подошел Григорий.
— Меняются, мама, не только времена, но и люди. Революция вошла в каждого человека…
Сморщилось крупное лицо тетки, как будто кислицу надкусила, — по всему, уж наслушалась подобных слов. Отмахнулась, поковыляла к крылечку.
— Не дюже мори тут людей своими балачками. На стол соберу…
Поглядела на багровое солнце, запутавшееся в голых тополиных сучьях пристанционного сада, сокрушенно мотнула головой:.
— И нонче забарились…
Григорий протянул гостю кисет.
— Совещание важное на завтра назначено в окружном штабе обороны. Вот и пропадают наши денно и нощно. Ты-то сам тоже совещаться?
— Нарочный прибегал… Но думаю не задерживаться. Высовывают кадеты головы с каждым часом. Потолкую с Шевкоплясом и — в ночь. Светом в отряде надобно быть.
Густо собрались морщинки возле глаз у Григория — от едучего дыма щурился, не то подмывала усмешка.
— Без тебя не обойдутся там?
Вглуби где-то задело Бориса. Присел на чисто вымытый песком порожек, устало вытянул гудевшие ноги. Нарочно глядел на воробьев, чиликающих в ветвях акации.
— Обойтись обойдутся. А там черт его разгадает наперед… Раззяву словишь. Вон как Евдоким Огнев… Зарвался, и нету ваших. Слыхал небось?
— Марк сказывал. У вас в Казачьем, что ли?
— Да. Не сообщил ни нам, ни платовцам. Сам ворвался в хутор. Ну, и… А жаль, бедовый был морячок. Сказывают, с «Авроры». Хуторец мой, Гришка Крысин, шлепнул из винта. Шевкоплясу спасибо, не утерял голову, а то хана бы всему отряду… Сумел вывести остатки обратно через Казенный мост.
Григорий с прищуром глядел на истухающую зарю. Борис оторвал его от думок:
— Сам-то ты где до сей поры ломал?
— В Казани. Советы там припало устанавливать. До орудиев, слава богу, дело не дошло, но
