винтовки подержать довелось. Потому и припозднился.
— А мы успели уж дома кровицы пустить… И своей и чужой.
— Наслышан…
Уловил Григорий материн голос из кухни, негромко поведал:
— Марк шепнул… Сводят ваши отряды под единое начальство. Батальонами именовать впредь. Номера приставят, как в старой армии.
— С провесни болтовня бродит. Чужаемся все. Казаки уж, посчитай, все старые полки восстанавливают. В капусту искрошут они нас поодиночке.
— Казаки… Вильгельм Малороссию всю подтоптал. Выдавил Первую армию до нас. Остальные ушли к Царицыну. Не нынче-завтра вытеснят Советы с Новочеркасска да Ростова. Эшелоны валом повалили через станцию. Украинские части, флотские, черноморцы. Там кутерьма такая, на вокзале. Вооруженные отрядники от гарнизона дежурство несут. Марк сегодня дежурит от окружного исполкома. Скоро должен смениться.
— Марк, говоришь? Дежурство хреново несет он свое. Дал бы я ему еще внеочередь… Прогарцевал по перрону, и ни одна собака штык не высунула. А гарнизонный наряд там есть — до полусотни коней под седлом в парке.
Григорий поддел:
— Тебя издаля видать…
Со стороны Атаманской улицы донеслось чмыханье и выхлопы. Показался автомобиль. Переваливаясь на ухабах, свернул на Вокзальную. Со всех подворотен сыпанули собаки; на задних дворах, разбуженные, хрипато забухали волкодавы, гремя цепями.
На крыльцо выбежала белокосая. Тормошила Григория.
— Братка, братка… Батя. Его тарахтелка. Как-то забегали на ней…
По растерянному взгляду и побелевшим щекам Борис догадался: он с отцом еще не видался. Встал тоже.
Хлопнув напоследок трубой, автомобиль ткнулся в самые ворота. Наверху — парни с винтовками. Посреди кузова — пулемет на тележном передке.
Дядько Григорий просторно встал в калитке, загородив собой весь проход. Овчинная шапка, ватный пиджак, широкие суконные шаровары, низко приспущенные на халявки сапог, и особенно вислые усы делали его схожим с Тарасом Бульбой. Раскрыв руки, густо пророкотал:
— Ну, ну, сынку, покажись батькови…
Кувалдами опустились лапищи на плечи сына. Крякнул смачно — признал:
— Дюже добре!
Повернулся к Борису. Неторопко заползали полынные кусты бровей на выпуклый лоб, колыхнулись усы, потревоженные вольной усмешкой.
— Угадую, угадую…
Взял руку. Не потряс, не сдавил — подержал в шершавых ладонях. От такого внимания у Бориса запершило в горле.
— И ты, дядько Гришка, воюешь…
— А як же? Самый шо ни на есть заглавный во всей округе. Спробуй наголодняк шаблю свою выдернуть с но-жон… Эге-е! Мало того, своих кормлю… В столицу голодному пролетарьяту! Заготовляю по имениям хлеб, скот. И в ешалоны. Драндулет на racy выделили по такой важности дела.
— И пулемет, гляжу…
Дядька пожал плечами: не без того, мол. Охлопывая могучий живот, кивнул в сторону кузова:
— Жарим по балкам с Андрюшкой Чуриком… — Пояснил сыну — С Литвиновым. Ты должен знать, босиком вместе бегали. Чурик — это по-улишному его.
На голос мужа из пристроя выглянула Евдокия Анисимовна. Подходила, утирая о завеску мокрые руки. Издали еще осведомилась:
— Живой, батько?
— Та не вмер.
— Слава богу. Радость какая у нас, Григорий Ильич… Все слетелись в кровное гнездушко. За кои леты-то…
За воротами хрипло, как селезень, крякнул автомобильный рожок. Евдокия Анисимовна растерянно взглянула на мужа.
— А я столешницу из скрыни достала…
Шевельнул он бровями: сама, мол, голубка, понятие имеешь, не ехать мне зараз нельзя. А словами подбодрил, утешил:
— Гости-то у тебя, Евдокия Анисимовна!
Поклонился всем, прощаясь:
— Бывайте здоровы.
Прикрыл за собой калитку. Обошел заляпанный грузовик, вытягивая брудастый подбородок, спросил:
— Ну как, Андрюшка?
— Порядок в революционных войсках. Садись, поедем метать контру.
Грузовик зачмыхал, выпуская вонючий газ, тяжко сдвинулся с места.
2
Убрала Евдокия Анисимовна со стола — порог кухни перешагнул Марк, младший.
— Явился, комиссар захлюстанный?
Усталым движением Марк стаскивал папаху.
— Ага, тут влезешь скоро в дом… Часовых кругом понавтыкали. Один калитку полчаса открывал, другой вот уж, у порога, было карманы все не повыворачивал — бумаг требовал.
Григорий не удержал смешок. Стоял он возле печки; гость сидел, облокотившись на подоконник. Свободные от наряда вестовые уже ушли — постелили им в комнатке на полу.
— Хоть бы поздоровкался, — подсказала мать, укоризненно качая головой.
Поискал Марк, куда бы пристроить папаху — все гвозди позаняты. Смущенно копыля припухлые губы с густым темным пушком, подошел, неловко протянул руку.
— Видал уж вот… Через путя проезжали, спроть вокзала.
— Не задержал чего же? — спросил Григорий.
