другой, спустя несколько часов, выезжал верховой тунгуз, долго, долго маячивший по дороге и при встрече кричавший «Миндо» (здравствуй); в третьей — можно было при случае увидать и беглого каторжника, который сядет здесь безбоязненно, варит что-то в котелке и, благо никто не услышит, распевает унылую фартовую песню с откровенностью недоступного преследованиям разбойника.
«Отца я зарезал,
Мать свою убил»...
На всем пути путешественников были, как это знал Матвей, только один-два заброшенных тунгузских улуса, попадалась в сорока верстах от Акатуя станица забайкальских казаков — Клин и пара деревушек на небольшом расстоянии от Акатуя.
Матвей, освободившись из Акатуя, когда ехал в Читу, старался запечатлеть в памяти борзинскую дорогу и теперь, припоминая ее, руководил поездкой, определяя при подъезде к излучинам пути, куда поворачивать и возле каких редких источников воды делать привалы. Было уже довольно морозно по ночам, но предусмотрительные студенты положили про запас в пролетку несколько тулупов и доху, а для внутреннего употребления достали коньяку. То и другое значительно спасало теперь , путешественников от ночной стужи.
Вечером на вторые сутки пролетка прибыла к Акатуевскому поселку.
За несколько верст от него Матвей сделал еще один привал с расчетом, чтобы подъехать к поселку ночью.
В случае каких-нибудь недоразумений дорогой или расспросов, если бы какой-нибудь встречный житель, заинтересовался ими, Матвей условился с Димитрием,, что они будут выдавать себя за поставщиков, приехавших покупать на убой коров и свиней для армии.
Когда совершенно стемнело, пролетка снова тронулась и в ночной тишине вкатилась в спящую деревушку, по которой пришлось ехать минут пять.
За околицей деревни начинался лес. С наступлением вечера пошел снег и сделалось очень холодно. Матвей, чтобы согреться, соскочил с пролетки и шагал рядом с нею, вслушиваясь в темноту пролеска и путаясь в тяжелой дохе.
Вдруг, услышав чьи-то шаги приближавшегося навстречу ночного путника, Матвей стушевался, не замедляя шага, под боковые деревья.
Отсюда он всмотрелся в вынырнувшую из потемок на дорогу перед пролеткой фигуру и тут же узнал в ней одного из обитателей дома, к которому он стремился, польского долгосрочного каторжника политика Езиоровского.
— Какая нужда гонит его ночью в деревню? — подумал Матвей и воскликнул:
— Конрад!
Поляк, свернувший немного, чтобы пропустить пролетку, обернулся и ринулся к Матвею.
— Юсаков!
Дмитрий остановил пролетку и стал ждать Матвея.
Поляк моментально догадался о цели приезда товарища.
— Ты за Браиловским? — спросил он возбужденно.
— Да, я обещал это... тут приехали к нему родственницы.
— Слушай, — заговорил надрывисто, забывая о том, куда он шел, Езиоровский, что хочешь — делай, но возьми и меня... Ей-богу не выживу больше и пойду пешком из Акатуя, если никто не поможет бежать. Тебе все одно одного или двух увозить...
— Я хотел еще Колоскова захватить...
Езиоровский схватил Матвея за руку.
— Слушай: Колосков еще не дошел до сумасшествия и галлюцинаций. Его на два—на три года еще хватит. За это время неизвестно, что произойдет. А я уже семь лет здесь и скоро забуду, как нормальные люди обращаются друг с другом на воле.
Матвей сосредоточенно посмотрел на Езиоровского и ответил:
— Ладно, постараюсь Колоскова после выручить. Дают Браиловскому свидания?
— Дают! Сестра на-днях уехала, а невеста живет у нас в доме. Свидания ежедневно в школе против тюрьмы.
— Без надзирателя?
— Без.
— А ты куда направился?
— Хотел в деревне у сопроцессника достать что нибудь поесть. Он теперь держит колбасную, а у нас кризис, плохо сегодня обедали и все дуются один на другого от голода.
— Вы с ростовцами не вместе провиант делите?
— Ты же знаешь — две коммуны, давно уже...
— Ну вот что, — решил Матвей...— ты можешь отложить свой визит к сопроцесснику и лесом провести лошадей так, чтобы мимо тюрьмы не ехать?
— Могу. Внизу другая дорога есть.
— Тогда садись на пролетку и с товарищем езжайте. Я тебя накормлю. Ты вернее приедешь, чем я. Я пойду один прямой дорогой в дом и буду вас там ждать. Знакомься с товарищем...
Замерзший кандидат в железнодорожные мастера достал бутылку с коньяком и с горлышка выцедил десяток глотков согревающей влаги. Затем он поздоровался с Езеоровским и, когда Матвей бросил на пролетку доху, оставшись в теплой куртке, послушно повернул лошадей через чащу деревьев, для того, чтобы искать в глубине леса более замаскированный от тюрьмы путь.
Матвей проводил их взглядом и зашагал через пролесок. Через пять минут он прошел мимо тюремной церковки, затем оставил за собой несколько бараков и мелькнул в рассеянном свете тюремных фонарей.
Осталось перейти небольшую балку с ручьем в ее обрыве и он уже был на опушке начинавшейся возле рудника тайги, где находился дом политических.
Матвей, оглянувшись отсюда на силуэт тюрьмы, вошел в дверь дома, очутился в коридорчике и здесь остановился, соображая, в какую комнату ему входить. Постучал неудачу направо.
— Войдите.
Матвей распахнул дверь... Прежде чем он окинул взглядом комнату, он уже увидел изумленно уронившего трубку Колоскова и Боню.
— Юсаков! — воскликнул казак-слесарь.
Девушка подскочила к Матвею и, с разбега поцеловав его, повлекла к стулу, на котором до того сидела.
— Садитесь и ничего не говорите! То, что человек делает, не заменят никакие слова! Какой вы хозяин своему слову!
Матвей улыбнулся, но взглянув на Колоскова вдруг сделался серьезным.
— Я несостоятелен пока перед вами, товарищ Колосков. За вами мне придется приехать еще раз, а теперь я обещал взять Езиоровского и могу взять только Браиловского или вас.
Колосков почесал за ухом и крякнул.
— Обожду, возьмите Браиловского. Мне всегда легче скрыться с вольной команды, чем ему. Его сейчас пускают на свидания, а потом из тюрьмы за ворота выпустят только через два года.
Боня уныло посмотрела на Колоскова.
— Значит, из ростовцев — одного, а вам еще суждено ждать очереди?
Колосков расплылся в улыбку.
— Я, если меня еще зимой не выручит Матвей, сам прежде всех буду в Ростове. Я у начальника тюрьмы украду лошадь и на его лошади доскачу до Читы.
— А почему же другие этого не могут?
— Всем сразу не убежать все одно. Такая уже доля каторжан.
Вошли прибывшие Езиоровский и Димитрий.
— Ну, давайте соображать, как нам завтра получше все обделать, — решил Матвей. — Вы в тюрьму можете сейчас пойти? — спросил он Колоскова.
— Могу.
— Идите, условьтесь с Браиловским. Скажите, что приехал...
Колосков накинул арестантский
