серой рубашке.
Вот так просто!
Страж прошёл совсем рядом, а я ни за что не узнала бы об этом, если бы не подняла глаз…
— Давид!
Отбросив полную миску в сторону, я сорвалась с места и устремилась за ним, не обратив внимания на соседей по костру, которые проводили меня удивлёнными взглядами. Это напоминало игру в догонялки: Страж убегал, а я отчаянно пыталась догнать, он скрывался, а я пыталась его найти. Но сегодня я должна, обязана была с ним поговорить, чего бы мне это ни стоило! Ведь пока я не выясню ещё неначавшиеся отношения с Давидом, возможности думать о Ване и о том, как всё уладить, у меня просто не появится.
Я бежала, не замечая, что сбивала кого-то с ног, запиналась о растянутые веревки и раскидывала чужие вещи.
— Давид! Давид!.. — голос уже охрип, но я продолжала его звать.
Однако он снова двигался с невероятной скоростью, делая вид, что ничего не слышал. Я точно знала, что это было не так, но по непонятной причине Страж игнорировал меня, что вызывало всё большее удивление и досаду.
— Давииид!
Даже не обернулся.
Страж достиг последнего круга костров, за которым не осталось ни одной палатки, и направился к скалистому кольцу, окружавшему поле. И я без колебаний выскочила за ним, напрочь позабыв обо всех предупреждениях и опасностях.
Здесь царила тишина, лишь изредка нарушаемая далёкими раскатами грома. Гул голосов, треск огня и стук посуды остались позади, словно не в состоянии пробиться через невидимую грань, отделявшую наш лагерь от остального мрака. Но сил кричать у меня уже не осталось, и я просто брела, спотыкаясь о всё чаще попадавшиеся камни и не отрывая взгляда от его призрачной фигуры. Я боялась потерять Стража из виду. Боялась, что он снова исчезнет или растает в воздухе, подобно миражу в пустыне, и больше никогда уже не появится.
— Давид… — сделала я последнюю попытку привлечь его внимание, хватая ртом воздух и поражаясь, с какой скоростью тот передвигался по становившемуся неровным ландшафту. — Подожди… Пожалуйста!
Он чуть сбавил шаг и бросил через плечо мимолётный взгляд, словно обдумывая, стоило ли останавливаться. Но потом пошёл ещё быстрее, видимо, решив оторваться от моего назойливого преследования.
— По… Подожди…
Бесполезно.
Мы дошли до подножия скал, которые начинались совсем не так резко, как я себе представляла, сидя в лагере посреди равнины. Давид пошёл дальше, огибая большие валуны и придерживаясь невидимой тропы, известной лишь ему одному, и я покорно последовала за ним, хотя ноги меня уже не слушались. Я устала, вымоталась и еле несла вперёд своё измученное тело. Он же наоборот — казался полным сил и мрачной решимости достигнуть своей цели. Куда он направлялся и для чего — я не представляла. Два кривых пика, охраняемые Стражами, остались в другой стороне, а сжимаемый им меч явно не свидетельствовал о развлекательной прогулке.
Плутая между каменными утёсами, мы всё выше поднимались в горы и всё безнадёжнее отдалялись от спасительного островка света. Я испугалась, что не смогу найти обратную дорогу, и, обернувшись через некоторое время, увидела далеко внизу тусклые огоньки костров, подобно крошечным звёздочкам рассыпанные лишь по одной половине овального небосвода. С каждой секундой их становилось всё меньше. Жизнь постепенно покидала лагерь — люди ощущали приближение ночи и спешили укрыться в тряпичных убежищах, хотя незримый колокол ещё не пробил отбой. И только я упорно шла вглубь чёрных скал, следуя за Стражем и наплевав на теоретическую опасность.
Развернувшись обратно к Давиду, я обнаружила его замершим возле дальнего утёса. Он словно ожидал меня, ведь за эти несколько мгновений вполне мог бы скрыться из виду, затерявшись между огромными валунами. И никогда в жизни я не нашла бы его снова.
— Давид! — я бросилась вперёд, боясь упустить такую возможность.
Но Страж не шелохнулся. Он застыл, подобно статуе из серого мрамора, всё ещё находясь ко мне спиной. Я замедлила шаг и нерешительно остановилась в нескольких метрах от него, пытаясь восстановить дыхание и опасаясь подойти ближе.
И лихорадочно соображая, что делать дальше.
Я нашла Стража из своих снов. Я смогла его догнать. Я стояла на расстоянии вытянутой руки. Но о чём говорить и как себя вести — совершенно не представляла. Все слова разом вылетели из головы, оставив её абсолютно пустой. Ни одна мысль не задерживалась, ни одна фраза не складывалась, и только сердце стучало так громко, что, казалось, Давид тоже его слышал.
На секунду я сомкнула пересохшие губы и всё-таки решилась:
— Давид, я…
В этот момент, заглушив слова, которые я так долго и мучительно подбирала, раздался звон колокола, обозначивший приход ночи. Я вздрогнула и вскинула лицо в направлении звука. Теперь я могла сказать точно, что его источник находился на одном из скрюченных пиков, поскольку сейчас они едва заметно вибрировали, словно гигантский камертон. Сердце сжалось от обиды, что наша встреча могла закончиться столь нелепо. Хотя, с другой стороны, никто не заставлял меня возвращаться. Один раз я уже бродила ночью, и ничего со мной не случилось, а Эмили находилась слишком далеко, чтобы неожиданно поймать меня за руку и отвести в лагерь. И я надеялась, что Давид тоже не станет этого делать.
Вернувшись мыслями к Стражу, я обнаружила, что тот стоял вполоборота, устремив взгляд к призрачному горизонту.
Да, это был он — человек, который мне снился. Но выглядел он иначе. Во сне Давид казался юным, хотя на суровом лице отчётливо виднелась печать пережитых страшных событий. А в этом времени ему было лет пятьдесят. Кожа на щеках огрубела и чуть одрябла; морщины собрались возле век, носа и пересекали лоб глубокими складками; чёрные волосы, раньше достигавшие плеч, теперь покрывали голову равномерным ёжиком и серебрились на висках. И лишь глаза казались прежними — бездонными, чёрными и по-юношески блестевшими из-под нависших надбровных дуг. Их не смогли изменить даже тысячи лет, ведь глаза являлись зеркалом души, а душа Стража из жизни в жизнь и из века в век оставалась прежней. Той, которую я любила.
Давид слегка ссутулился, устало опустив широкие плечи. На них слишком долгое время лежал груз ответственности и понимания, что где-то далеко его нормальная жизнь протекала на больничной койке среди капельниц и медицинских приборов. И кто-то родной делал всё, чтобы его вернуть. Только это было невозможно — Страж являлся пленником, запертым в каменной клетке, и не мог из неё вырваться. Он сосредоточенно и чуть нахмурившись вглядывался вдаль, как тогда, в голубом зеркале
