Вскоре прибыли на место, пустили неразнузданных лошадей на траву, сами полезли в кусты. Ванька с Ефимом вскоре заснули, наказав разбудить, "когда начнётся". Митро уселся под развесистой бузиной, уткнулся подбородком в колени и умолк. Несколько раз Петька вполголоса спрашивал: "Спишь, морэ?" "Нет, - глухо слышалось в ответ. - Гляди лучше".
Час шёл за часом, а Илонки не было. Луна начала садиться. На небо набежала цепочка облаков, и поле потемнело. Сильнее запахло сыростью.
Петька тревожно поглядывал на восток, теребил пряжку на поясе.
– Да где она, босявка? - наконец, не выдержав, забурчал он. - Через час светать начнёт, бабы проснутся… Передумала, что ли?
Митро молчал. Из темноты отчётливо слышалось его прерывистое дыхание. Насупившись, Петька уже начал прикидывать, как утешать Арапо, если чёртова девчонка не придёт вообще. В кустах захрустело: проснулся один из братьев, сиплым басом спросил:
– Ну, что?
– Ничего пока, - шёпотом ответил Петька.
И в эту минуту луна выглянула из туч. Голубоватый свет хлынул на пустое поле, и цыгане увидели бегущую от табора маленькую фигурку.
– Ефим! Ванька! - зашипел Митро. - Вставайте!!!
Конаковы с треском выломились из бузины. Испуганно всхрапнула, шарахнувшись в сторону, Ведьма, заиграл, вскидывая голову, Зверь, и Петька повис на поводе, сдерживая его. Митро прыжком взвился на ноги. И невольно шагнул назад, когда перепуганная босая девочка вбежала в тень кустов и замерла, прижав кулачки к груди.
– Девлале… Май сыго трубул[101]… - пролепетала она, глядя расширенными глазами на обступивших её мужчин.
– Митро, понявший из её фразы только "сыго" (быстро), кивнул и протянул руку. Илонка проворно спрятала лицо в ладони, чуть погодя, раздвинув пальцы, осторожно выглянула. Подойдя, Митро бережно отвёл маленькие ладошки, поднял за подбородок осунувшееся от страха личико девчонки, улыбнувшись, прошептал что-то ей на ухо, и Илонка смущённо засмеялась, загораживаясь рукавом.
– Ну, вот, долго ли умеючи, - фыркнул Петька. - Ну, едем, что ли? Рассветёт скоро!
Конаковы вскинулись в седла. Митро, вскочив на Зверя, протянул руку невесте, помогая ей сесть впереди него. Петька, пряча улыбку, спросил с деланной озабоченностью:
– Слышишь, морэ, может, лучше я с ней на Зверя сяду? Я тебя полегче, живее пойдёт…
Митро молча показал ему кукиш. Девчонка сжалась у него на груди.
Петька махнул рукой и вспрыгнул на спину кобылы.
– Дэвлэса!
– Дэвлэса… - нестройно ответили три голоса из темноты.
Лошади рванули с места в карьер. Стук копыт казался пугающе громким; гулко колотилось, грозя выскочить прочь из горла, сердце, впереди бубном катилась заходящая луна. Несколько раз Митро оглядывался, но залитая бледным светом дорога была пуста.
У Макарьевны ждали. Стоило цыганам загреметь кольцом калитки, вводя лошадей во двор, как хозяйка вышла на крыльцо.
– Ну? - трубно вопросила она, поднимая свечу, как факел.
– Слава богу! - весело отозвался Петька. - Наша невеста! Митро, Илонка, где вы там? Молодых вперёд!
Молодые едва успели подойти к крыльцу, а из сеней уже послышалась песня, исполняемая приглушённым голосом Данки:
Сказал батька, что не отдаст дочку, Сказал старый, что не отдаст дочку!
Пусть на части разорвётся – Всё равно отдать придётся!
Под свадебную песню Митро ввёл Илонку в горницу. Макарьевна наспех собрала стол: на скатерти стояло блюдо с пирогами, запечённая курица, котелок каши, три бутылки мадеры. Подойдя к невесте, старуха довольно улыбнулась:
– Охти, красота… Ну, Дмитрий Трофимыч, - и здесь молодец!
Илонка поняла, заулыбалась. Её личико раскраснелось от скачки, волосы выбились из кос и покрывали стройную фигурку до талии. Жёлтая, мокрая от росы юбка облепляла колени; босые ноги Илонка украдкой тёрла одну о другую. Монеты на шее уже не было - вместо неё красовалось золотое ожерелье с крупными гранатами, которое Митро купил вечером на Кузнецком мосту и невесть когда успел надеть на шею будущей жены.
Макарьевна повела её к столу. Петька тем временем деловито шептал на ухо жениху:
– Сейчас выпьем - и тащи её живее в постель… Успеть надо, пока эти котляре не явились! Не дай бог, спохватились уже! Успеешь её бабой сделать - твоя до смерти, а нет - сам знаешь… Цыган, небось.
Варька разлила вино по стаканам. Все выпили стоя за молодых. Поспешной скороговоркой пожелали здоровья, счастья и охапку детей, - и Макарьевна широко распахнула двери в спальню. Там было темно, лишь смутно белела перина.
– С богом, Дмитрий Трофимыч.
Митро взглянул на невесту. Та вспыхнула так, что на миг сравнялась цветом с гранатами на своей шее. На потупленных глазах выступили слёзы.
Низко опустив голову, она засеменила к спальне. Митро протолкнул её впереди себя, сам обернулся с порога.
– Вы сидите пока…
– Не беспокойся, - отозвался Петька. - Если что - покличьте.
Тяжёлая дверь спальни захлопнулась. Макарьевна, подойдя, навалилась на неё всем телом, закрывая плотнее.
– Вот так, - она несколько раз истово перекрестила дверь, вздохнула. - Ну, давай бог… А мы, пожалуй, ещё выпьем. Ванька, Ефим, где вы там, скаженные? Тащите гитары свои! Свадьба всё-таки!
Вскоре начало светать - под закрытые ставни подползла бледная полоска зари. Цыгане не спали - тянули вино, вполголоса разговаривали. И не заметили, как хозяйка дома, поднявшись, вышла из дома.
На дворе - предрассветная мгла, туман, сырой запах травы. Макарьевна, тяжело ступая, сошла с крыльца. Оглядевшись, позвала:
– Варенька… Дочка, где ты?
Варька сидела, сжавшись в комок, у заборного столба. Её платье было выпачкано землёй и травой, причёска рассыпалась, и волосы спутанными прядями висели вдоль лица. Когда Макарьевна подошла и встала рядом, она уткнулась лицом в ладони.
– Ну, что ты, доченька… - задумчиво сказала Макарьевна, глядя через забор на пустынную, ещё сумеречную улицу. - Всё равно женился бы когда-нибудь…
– Я знаю, - хрипло сказала Варька. - Не ждала только, что так… так скоро.
Ты не подумай, у меня и в мыслях не было, что я… что на мне… когда-нибудь… Он на меня и не глядел никогда. Дэвлалэ… - она вдруг снова залилась слезами. - За что мне это… Зубы эти щучьи, морда эта чёрная… За что?!. Господи, Макарьевна, милая, ты бы слышала, как Митро пел сегодня! Всю жизнь вспоминать буду, в могилу лягу - не забуду… "Всё недосказанное вами, всё недослушанное мной…" Господи, если б я хоть немного, хоть вполовину, как эта девочка, Илонка, была… Макарьевна вздохнула. Двор уже заливало розовым светом, туман у ворот рассеивался. На Садовой простучала по камням первая пролётка. Из-за крыши Большого дома выглянул алый край солнца. Варька, не поднимая головы, притянула к себе ветку смородины, всю, как бусами, унизанную серебристыми холодными каплями. Собрав росу в ладони, протёрла лицо.
Сорвала лист лопуха, высморкалась. Тихо сказала:
– Уеду я. Прямо сегодня и уеду.
– А… хор как же? - осторожно спросила Макарьевна. Варька с кривой усмешкой отмахнулась:
– Зачем он мне? Вернусь в табор к Илье. Может, там Настя уже племянника мне родила. Со мной и ей полегче будет, и я сама… - не договорив, она вздохнула, поднялась и, в последний раз вытерев глаза, медленно, словно через силу, пошла к дому.
Глава 11
Котляры пришли на другой день к вечеру - видно, долго искали по Москве дом Васильевых.
За это время Митро успел провернуть множество необходимых дел: вопервых, спозаранку упасть вместе с женой в ноги матери и Якову Васильевичу; во-вторых, с удовольствием рассказать сбежавшимся домочадцам, как было дело; в-третьих, прикинуть размер возможных неприятностей и отрядить сестёр в лавки за вином и едой, а кухарку Дормидонтовну заставить собирать праздничный стол; и в-четвёртых, собрать на всякий случай в Большом доме мужчин посильнее.
К счастью, со всем этим успели вовремя, и, когда семья Илонки постучалась в двери Большого дома, их встретила целая толпа с Яковом Васильевым во главе. Митро в это время бешеным шёпотом ругался с Петькой Конаковым:
– Последний раз спрашиваю, дашь денег или нет?! Сват бесштанный!
– Да, Арапо, вот чтоб меня разорвало, нету! Нету, и всё! Тыщи мало тебе?! Из меня и так мать теперь всю душу выдернет…
– А я тебе говорю, - давай еще одну! Я ведь тоже выдернуть всё, что хочешь, могу… Да верну я тебе ещё до Троицы, жмотище, обернусь с конями и верну! Не понимаешь, что ль, что надо до зарезу?!. Мне с этими болгарами ещё всю жизнь знаться, если всё, даст бог, утрясётся… Котляры вошли солидно, не спеша. Отец Илонки, высокий старик с сухим и умным лицом, нервно постукивал по полу палкой с массивным набалдашником из чернёного серебра. Сразу определив старшего в доме, он уткнулся в Якова Васильева острым взглядом, в котором пряталось волнение.
