детям своим, внукам… А по себе в их сердцах оставят светлую память.
Мурашки поползли по спине у Бориса. Слова-то, слова! И вроде говорит человек негромко, не рубит рукой, как иные говоруны. Вправо, влево скосил взгляд: окаменелые скулы, вздутые жилы на вытянутых шеях — как пуговицы и крючки не отскакивают на засаленных, прелых от пота воротниках гимнастерок, не доношенных в окопах Прикарпатья, Полесья и Закавказья.
— Во, шпарит…
Взглянул на Марка: придержи язык! Явственно вставали в глазах степные дали, бугры, хутора… В степях, прилегающих к железнодорожному полотну на Царицын, зашевелились белоказаки. На востоке, где в имениях ко-незаводчиков обжились кадетские шайки, бои ведут отряды из станицы Орловской под командой местного казака Губарева и станции Куберле — Семикпетова.
Далее, на севере, по реке Сал, оседлав царицынскую ветку, в районе станции Ремонтная стянуты главные силы генерала Попова: полки Гнилорыбова, Семилетова, Мамантова. Все старые знакомые. А вот новое имя, не слыхал. Со стороны станицы Романовской, у малой излучины Дона, по сведениям, имевшимся в штабе обороны, действовала группа полковника Топилина. Выходит, закупорили их в двуречье, между Манычем и Салом, отрезали от Царицына. Натиск той хмары сдерживают зимов-никовский отряд красных партизан во главе с Ивановым и мокрогашунцы Скибы.
В северо-западной части округа угроза от белогвардейских казачьих отрядов надвигается из хуторов Золо-таревка, Соленый. Против них встали платовцы, отряд Никифорова; с правой руки у него — отряды Ковалева и Ситникова, сальских слобод Большая Орловка и Большая Мартыновка, соседнего 1-го Донского округа с окружной станице?! Константиновской.
Назвал Каменщиков и защитников Маныча — вели-кокняжевцев и его, Думенко, отряд. Сообщил и вовсе тревожную весть. Из кубанских степей, раздвигая ставропольские оборонческие отряды красных партизан, по Владикавказской железной дороге устремилась Добровольческая белая армия. В начале весны на Кубань разрозненные части уводил Корнилов; теперь, после гибели его под Екатеринодаром, тем же путем возвращал ее на Дон преемник Корнилова — Деникин.
Донская казачья армия мобилизуется и объединяется. Не нынче-завтра кинется на Красный Царицын. Они, Сальская группа войск, оттягивают ее правый фланг, мешают предстоящему наступлению. Возвращение Деникина перетасовывает все карты. Он неминуемо толкнется в Маныч.
— Вот где, товарищи, будет решаться судьба Советской власти округа, на Маныче! — Каменщиков большим пальцем указал за окно.
Ощупкой, не сводя глаз с оратора, скручивал Борис цигарку. Взял в рот и забыл о ней. Оперся руками на эфес шашки.
Остаток речи военком уделил самому важному, зачем, собственно, собирал. С зимы бродившая идея объединения всех отрядов в одну силу под общим командованием наконец к маю вызрела, как трава на буграх. Упусти укос — останешься без майского духовитого сена. По нраву пришлось сравнение присутствующим — крестьянам, руки которых по какой-то нелепости в такую горячую пору сжимают винтовку и витую колодочку шашки вместо кос, вил. Оно вывело их каменные лица из нудного оцепенения; стянутым в узелок губам вернуло простоватую усмешку, одичавшим, как бирючьи балки, глазам — теплый блеск.
Каменщиков повысил голос:
— Отныне нет у нас партизанских отрядов, а есть регулярные части трудовой Рабоче-Крестьянской Армии, Красной Армии. Попытка была уже объединить наши разрозненные силы, подчинить одному командованию… Создан недавно полевой штаб обороны. Руководить им поручено товарищу Шевкоплясу. Что же, результаты налицо: налажена постоянная информация между отрядами, взаимопомощь, доставка оружия и боепитания на самые отдаленные участки, такие, как Зимовники и Мокрый Гашун. А на Маныче, между отрядами Думенко, Никифорова и нашим, Великокняжеским, даже отработано на случай единое решение некоторых военно-оперативных вопросов обороны.
Уловил Каменщиков настороженность в глазах иных командиров, хмуро уставился в стол, приглаживая кулаком складки кумачовой скатерти.
— Свежо в памяти, товарищи, недавнее. Мы жестоко поплатились за несогласованность, разрозненные действия отдельных командиров… Лучшая часть Великокняжеского отряда, выдвинутая за Маныч, едва не погибла в хуторе Казачьем. Лег и сам командир, Евдоким Огнев. Горячий по натуре, честный революционер-балтиец, а в тот момент проявил не что иное, как местничество. Не установив связи ни с Думенко, ни с Никифоровым, двинулся на хутор, занял его без боя. Захмелело в буйной голове от успеха. А успех-то обернулся бедой…
С какой поры Борис вынашивает эти мысли! Только в объединении, в формировании регулярных частей и воинской дисциплине видал выход. Стихийной силе майданов, митингов нужно противопоставить силу одного голоса — приказ командира. Он не раз высказывался об этом в близком окружении; все слушали и молча соглашались, один Гришка Маслак по-своему выворачивал. А сейчас его вдруг охватило нудное ощущение тревоги: придется подчиняться, выполнять чью-то волю.
Да, он не хотел отдавать в чужие руки то, что полгода создавал ценою своей головы, кровью побратимов по оружию, — право управлять, распоряжаться сотнями жизней, заботиться о них, защищать от вражьего клинка в бою…
Вынул цигарку изо рта; вертел, силясь припомнить, как она очутилась в зубах.
После совещания Думенко пригласили к военкому. Каменщиков, пожимая руку, поздравил его с новым назначением:
— Командир второго батальона. По-иному звучит, чем прежде, не находишь? А вот и заместитель твой… Знакомы?
Завозился Борис некстати в портупее, двигал рывками шапку, подыскивая ей удобное место. Поднял глаза: рядом с военкомом Григорий Колпаков. Ничего другого не нашел как протянуть ему руку.
Тая усмешку, Григорий отозвался на пожатие. Заметил, как в лице брата что-то изменилось: выдались скулы, обострились глаза.
— А у меня покудрва есть заместитель, военный комиссар… — негромко, но с твердыми нотками возразил он.
— Кто?
— Наш человек, с соседнего хутора. Вместе отряд сколачивали. Маслак.
