Когда после двойного удара — советского вторжения в Маньчжурию и американской атомной бомбардировки — Япония дрогнула и внезапно капитулировала, победы коммунистов в Китае не предвидел никто. К моменту неожиданного прекращения боевых действий коммунисты, по большей части, отсиживались на своих базах в Янани, вдалеке от бывшего ареной сражений северного Шэньси, и в любом случае не обладали внушительным военным потенциалом[306]. Все иностранные державы, включая СССР, признавали правительство Чан Кай ши в Чунцине в качестве единственной законной власти в Китае.
Сталин определенно не рассчитывал на победу коммунистов[307]. Секретные пункты ялтинского соглашения предоставляли русским в Маньчжурии особые права и привилегии, однако Советский Союз не выказал ни малейшего намерения оспорить суверенитет Китая над этим регионом. По правде сказать, многие ожидали, что СССР попросту аннексирует эту территорию, за контроль над которой Россия и Япония боролись с конца XIX века и пребывание которой в недружественных руках создавало серьезную угрозу дальневосточным регионам Советского Союза и стратегическому порту Владивосток.
Но если союзники, идя навстречу советским требованиям, согласились на расширение границ СССР в Европе, то почему то же самое не могло произойти и в Азии? Во всяком случае, американский журналист Эдгар Сноу, видимо располагавший серьезными источниками информации, предупреждал своих читателей о намерении Москвы закрепиться таким образом в северо-восточной Азии.
Проблема заключалась в категорическом неприятии подобного решения китайским правительством. Вступившее в войну с Японией прежде всего из-за Маньчжурии[308], оно на могло остаться безучастным свидетелем простой смены японских захватчиков на русских. Эти опасения заставили Чан Кай-ши отвлечься от внутренних проблем (каковых имелось в избытке) и сосредоточить внимание на северо-востоке.
Славу полководца Чан Кай-ши снискал в 1925—1928 годах, когда он, мгновенно воспользовавшись открывшейся, быть может на миг, возможностью, совершил со своей южной армией рискованный, молниеносный бросок на север (так называемый «Северный Поход»), результатом которого стало свержение военного правительства в Пекине и создание Китайской Республики со столицей в Нанкине. Эта операция, основанная на классической китайской стратегии «быстрых решений и быстрых действий», считалась образцовой. Достаточно отметить, что за всю многовековую историю Китая Чан оказался вторым вождем, которому удалось осуществить завоевание страны с юга[309]. Его Маньчжурская операция 1946 года базировалась на той же концепции.
Два материковых Китая
Но несмотря на то, что Вашингтон являлся неизменным союзником Чана, многие американцы не жаловали китайского генералиссимуса. Он не знал ни слова по-английски, не доверял иностранцам и держался с ними настороженной. «Уксусный Джо» Стилуэлл, командующий американскими войсками на китайско-бирманско-индийском театре военных действий, презирал главу чунцинского правительства, называя его «дешевкой». Под руководством Чана Китай был обескровлен в бесплодной войне с Японией, и, кроме того, генералиссимус нес личную ответственность за чудовищный размах коррупции, экономический упадок и разгул насилия в стране. Коммунисты, власть которых народ еще не испытал на себе, выглядели предпочтительнее в глазах многих, включая осведомленных и мыслящих иностранцев.
Что же до окопавшихся в далекой Янъани коммунистов, то начавшееся в августе 1945 года вторжение Красной Армии в Маньчжурию неожиданно открыло для них новые возможности. Стратегического значения Янъань не имела: коммунисты угнездились там в 1930-х годах, спасаясь от проводимой националистами кампании по «искоренению разбойников». Преимущество этого места состояло в близости к границе Монгольской Народной Республики, находившейся в то время под полным контролем СССР и способной стать для коммунистов последним убежищем в случае новой угрозы со стороны националистов.
Зато Маньчжурия представляла собой ключ к овладению всем Китаем. Именно с этого плацдарма начинались завоевательные походы, приводившие к воцарению в стране династий завоевателей. Последний раз именно маньчжуры — народ, давший провинции свое имя, — в 1644 году повели отсюда наступление на Пекин и основали великую династию Цин, правившую до 1912 года.
Простейшее решение коммунистов состояло в том, чтобы переместить свои вооруженные силы и управленческий аппарат из Янъани в Маньчжурию следом за освобождением последней от японцев наступающей Красной Армией. Советы и впрямь способствовали этому, и отдельные отряды коммунистов даже перебазировались на новое место по находившимся под советским контролем железнодорожным путям[310], однако существовала серьезная проблема. На словах Советы признавали Маньчжурию частью единого националистического Китая и не имели официальных дипломатических отношений с коммунистическими властями.
Однако коммунисты — и советские и китайские — считали себя принадлежащими к международному братству единомышленников, а потому искали и находили приемлемые формы сотрудничества. Коммунистические отряды дислоцировались за пределами столицы провинции, именовались «местными отрядами самообороны», а их поддержка со стороны советского командования (весьма весомая) объявлялась «неформальной». К тому же Советы не допустили того, чтобы армия националистов вступила в Манчжурию и приняла там капитуляцию японцев[311].
При негласной поддержке осуществлявшей военный контроль над провинцией Красной Армии коммунисты прибрали к рукам местную гражданскую администрацию. Поначалу они не уделяли первостепенного внимания созданию сильной армии, но зато учреждали в каждом маньчжурском городе или селении партийную ячейку. Возможно, они рассчитывали на постоянную защиту со стороны советских войск.
Тем временем националисты развернули активную дипломатическую кампанию, добиваясь скорейшего вывода Красной Армии из Маньчжурии[312]. Эта кампания увенчалась успехом — в то же время став первым шагом к роковому решению Чан Кай-ши.
Представим себе, каким могло стать политическое будущее Азии, не поведи Чан спор с советскими и китайскими коммунистами за контроль над Маньчжурией. Думается, в этом случае здесь возникло бы что-то, похожее на азиатскую Восточную Германию — «Китайская Народно-Демократическая Республика», территория которой почти наверняка ограничивалась бы Манчжурией и которая стала бы дополнением к Корейской Народно-Демократической Республике, провозглашенной Советами в Пхеньяне[313]. В отличии от «Китайской Народной Республики», созданной Мао Цзэ-дуном и его армией в 1949 году после долгой гражданской войны, государство китайских коммунистов в Маньчжурии находилось бы под полным контролем Москвы.
Среди китайских коммунистических лидеров было немало учившихся в СССР и еще больше тех, кто считал Советский Союз образцом для Китая. Подобно Чжоу Энь-лаю, они верили, что «настоящее в СССР — это будущее для Китая». Даже Мао — не учившийся в СССР, не бывавший там ранее и вообще не имевший никаких связей с Советами, в начале «Холодной войны» инстинктивно склонился на одну сторону — на сторону Москвы. Таким образом, китайская коммунистическая верхушка почти наверняка согласилась бы с вариантом создания (по примеру ульбрихтовской Германии) социалистического Китая под патронажем СССР. Коммунисты ожидали этого, свидетельством чему служит их усиленное внимание к контрою над административными органами.
Но что, если бы Мао, подобно югославскому руководителю Тито, проявил непокорность[314]? В коммунистической Восточной Европе подобные строптивцы попросту исчезали, «кончали жизнь самоубийством»[315] и еще как-либо сходили со сцены, и нет оснований полагать, что в марионеточном Китае дело обстояло бы иначе. Власть Мао в партии отнюдь не являлась абсолютной. Многие коммунисты ненавидели его. В начале 1950-х годов СССР явно поддерживал в Маньчжурии заговоры против Пекина. Они провалились, но в описанных нами обстоятельствах Москва, вероятно, добилась бы своего. В конце концов Югославия была защищена своим географическим положением[316] и имела свою — никогда не зависевшую от СССР! — армию. А вот Маньчжурия лежала вблизи советских границ, и даже националисты гарантировали предоставление СССР особых стратегических прав в этой провинции.
Более того, красный Китай в Маньчжурии вполне мог бы — во всяком случае, в начале своего существования — стать довольно благополучной страной. В отличие от большей части остального Китая, Манчжурия не была перенаселена, помимо плодородной почвы она располагала богатыми природными ресурсами, включая залежи угля и железной руды (японцы даже успели построить там большой сталелитейный завод). Порт Далянь обеспечивал морские торговые связи со всем миром, а Китайско-Восточная железная дорога была связана с железнодорожной сетью СССР. В экономическом отношении Маньчжурия являлась самым перспективным регионом Китая.
