К началу 1970-х годов все было бы готово к полному — экономическому, политическому и социальному — поглощению «Свободным» Китаем «Красного», столь же кардинальному и, возможно, даже более быстрому, чем поглощение Восточной Германии Западной. Сколь это ни парадоксально, но это означало бы, что отказ Чан Кай-ши от Маньчжурии привел бы не к увековечению раздела страны, а к скорейшему воссоединению нации, причем не под эгидой коммунистов.
Тед Морган
Не увязли в трясине?
Тед Морган, служивший ранее во французской армии, является автором книги «Тайная жизнь», представляющей собой биографию коммунистического лидера (а впоследствии агента ЦРУ) Джэя Лавстоуна.
Если бы президент Эйзенхауэр одобрил операцию «Гриф», имевшую своей целью спасение французских войск, окруженных под Дьен-Бьен-Фу, французы вполне могли выиграть это сражение — а вслед за ним и всю кампанию. То есть Америка не увязла бы на дюжину лет в трясине Второй Вьетнамской войны.
Дьен-Бьен-Фу представлял собой небольшой опорный пункт в северном Вьетнаме, на границе с Лаосом. Французские силы заняли этот городок в конце 1953 года для того, чтобы перерезать вьетнамцам пути снабжения и обзавестись базой, откуда можно проводить операции по пресечению вражеских рейдов. Однако генерал Зиап, командующий войсками Вьетминя, понял, что изолированный гарнизон, размещенный близ границ Китая и Лаоса, может стать для него легкой добычей[327]. Для достижения своей цели он прибег к классической тактике, окружив французов сорокатысячной армией[328] и подтянув для обстрела французских оборонительных сооружений тяжелую артиллерию. Доставка припасов осажденным могла осуществляться только по воздуху.
В рамках операции «Гриф» рассматривалась возможность посылки с американских баз на Окинаве и Филиппинах бомбардировщиков Б-29 для проведения ковровых бомбардировок вьетнамских позиций под Дьен-Бен-Фу. В январе 1954 года французы обратились к «Айку» с просьбой о выделении им в помощь двадцати бомбардировщиков Б-26 и четырехсот авиационных специалистов, которую американский президент удовлетворил ровно наполовину. В марте он согласился направить французам и несколько «летающих цистерн» С-119, способных поливать артиллерийские позиции Зиапа напалмом. Но когда французы попросили еще и две-три атомные бомбы, им ответили отказом. В Конгрессе президент словно заклинание твердил, что он «не допустит новой Кореи», а офицеры Пентагона заключали между собой пари, когда же французская крепость падет. Это случилось седьмого мая, и стало одним из тех катастрофических поражений, значение которых выходит за рамки военной операции — ибо оно подорвало волю нации и решило исход войны[329]. Спустя два месяца последовало прекращение огня и разделение страны, а спустя десятилетие воевать во Вьетнаме настала очередь Америки.
Роберт Л. О'Коннел
Заключение
Роберт О'Коннел является автором исследования о причинах войн под названием «Скачка Второго Всадника»
Как быстро мы забываем. Проведя большую часть жизни в тени ядерного противостояния и лишь недавно в связи с окончанием «холодной войны» выбравшись на свет, мы тут же поспешили предать прошлое благостному забвению. Кто ныне всерьез задается вопросом «а что, если бы Дамоклов меч упал?» Даже вспоминая «Карибский кризис», многие умники готовы доказывать нам, что единственный урок этого события заключается в демонстрации того, как в условиях глобального устрашения хорошо может срабатывать стратегическая связь. Но они практически никогда не упоминают другой кризис схожего масштаба — случай, когда стратегическая связь не только не была задействована, но одна из сторон вообще едва ли знала, что происходит.
В начале ноября 1983 года, во время учений НАТО под кодовым названием «Эйбл Арчер» («Меткий стрелок»), американские и британские наблюдатели с удивлением отметили резкую активизацию систем связи «Восточного блока». По ряду признаков можно было судить, что там сработали средства предупреждения о готовящемся ядерном нападении и в войсках была объявлена тревога.
То был вовсе не мираж. Тогдашние хозяева Кремля действительно верили, что Запад близок к нанесению превентивного ядерного удара.
Корни этого заблуждения следует искать в начале восьмидесятых годов, когда Владимир Крючков, тогдашний руководитель КГБ, а впоследствии лидер провалившегося путча против Горбачева, выдвинул идею упреждающего удара. Дело в том, что, по его мнению, новые американские ракеты средней дальности «Першинг-2» с их коротким подлетным временем и боеголовками, способными поражать подземные убежища, являлись идеальным оружием первого удара. В таком случае размещение этих ракет в Европе нельзя было трактовать иначе как намерение развязать войну. По настоянию Крючкова советская разведка развернула активную деятельность, направленную на раннее обнаружение признаков подготовки к атаке.
Эти страхи являлись совершенно безосновательными, поскольку стартовые комплексы «Першингов» на тот момент еще не были развернуты, а сама эта ракетная система даже не испытывалась в учебных стрельбах на дистанции, необходимой, чтобы поразить Москву. Но это не имело значения для пребывавших в маразме, правивших рассыпавшейся империей «кремлевских старцев» — особенно для стоявшего во главе страны тяжело больного выходца из КГБ Юрия Андропова. Их ответом на усугублявшиеся трудности системы были лишь гнев и маниакальная подозрительность[330].
Советско-американские отношения продолжали ухудшаться. В июне 1983 г. Андропов охарактеризовал их, как «отмеченные противостоянием, беспрецедентным за весь послевоенный период». Менее двух месяцев спустя советский перехватчик намеренно сбил корейский пассажирский лайнер, предположительно выполнявший разведывательную миссию. К ноябрю Андропов уже был при смерти, и вопрос о том, кто приказал привести советские стратегические силы в полную готовность, остается открытым до сих пор. Ясно одно — что учения «Эйбл Арчер» повергли его кремлевских соратников в состояние паники.
Однако шло время, и ничего не случалось. Маневры НАТО закончились, а нападения так и не последовало. Войска «Восточного блока» стали возвращаться к обычному режиму несения службы. До лидеров СССР дошло, что никто не помешает им встретить 1984 год живыми. Однако в США лишь спустя годы смогли понять, почему коммунисты реагировали на обычные учения в столь эксцентричной манере — а ведь тогда, при постоянной и неусыпной слежке обоих противников друг за другом, одна из сторон явно галлюцинировала, а другая казалась погруженной в дремоту.
В тот момент опасность миновала, но из истории надлежит извлекать уроки. Военный психоз 1983 года мог закончиться катастрофой, и возможности повторения подобной ситуации должен быть навсегда положен конец.
Комментарии к седьмой части
Приходится признать, что история Третьей Мировой войны до сих пор изучена довольно слабо. На Западе — в основном, из чисто идеологических соображений — принято считать, что Советский Союз всеми силами стремился к мировой коммунистической революции, а Соединенные Штаты оказывали этому отчаянное противодействие.
Но могла ли страна, даже в лучшие периоды своего существования не претендовавшая ни на что большее, нежели доминирование в Восточной и Юго-Восточной Европе, всерьез рассчитывать поставить под свой контроль весь мир? В начале XX века Британия строила свой военный флот, исходя из «двухдержавного стандарта» — так, чтобы он был мощнее объединенных флотов двух следующих по силе морских держав. Но Россия никогда не могла рассчитывать добиться «мультидержавного стандарта», то есть военной и экономической мощи, превосходящей суммарную мощь всего остального промышленно развитого мира, то есть Западной Европы и Северной Америки. Это было невозможно не только из-за промышленной отсталости страны (которую, к слову, хотя бы отчасти удалось преодолеть именно большевикам), но и просто по «физическим параметрам» — Европа и Америка в сумме имеют больше и населения, и природных ресурсов. И если Советского Союза боялись во всем остальном «цивилизованном» мире, значит, это было кому-то очень нужно. Характерно, что в мире «слабоцивилизованном» к России и СССР всегда относились либо хорошо, либо индифферентно.
Отставим в сторону байки о том, что Сталин и коммунисты были клиническими идиотами и стремились силой распространить свою идеологию по всему миру, невзирая на заведомую неосуществимость таких планов. С 1927 года, то есть с момента отстранения Троцкого и троцкистов от управления страной, руководство Советского Союза стремилось в первую очередь любой ценой обеспечить безопасность государства — и лишь потом добиться каких-либо внешнеполитических целей, военных или дипломатических. Такую политику можно называть национализмом, прагматизмом или оппортунизмом[331] и изменой делу рабочего класса — но нельзя не признать, что в условиях 30-х годов она была наиболее логичной.
