Именно с этой точки зрения следует рассматривать и послевоенную политику СССР в Европе. Наиболее предпочтительным вариантом всегда являлся союз России и Германии (его сторонниками были и Бисмарк, и фон Сект, и многие деятели германской дипломатии еще в начале Второй Мировой войны — тот же посол в Москве граф фон Шуленбург). Впрочем, Дэвид Лардж прав — в упомянутом им варианте с заключением сепаратного мира между Германией и СССР в 1944 году военный союз был бы уже невозможен. Но при этом не возникло бы и Северо-Атлантического союза, одной из главных составляющих которого был западногерманский бундесвер. То есть мы опять возвращаемся к планам создания единой нейтральной Германии. Напомним, что исходили они отнюдь не от Запада[332].
Для чего же Сталину была нужна единая и сильная Германия? Увы, «зловещий диктатор» был достаточно умен и прекрасно понимал, что Советский Союз не обладает столь могущественной экономикой для того, чтобы тащить на себе бремя одной из двух «мировых держав». А вот Соединенные Штаты наличие «третьей силы» абсолютно не устраивало. Они предпочитали иметь дело именно с разделенной Европой, крайне нуждающейся в американской помощи и заокеанском покровительстве. И тем более им не нужно было здесь британское влияние, установленное итогами Первой Мировой войны, а затем долгим и упорным устранением с политической сцены французов.
Неудивительно, что в ответ на любые попытки Монтгомери проявить самостоятельность, американский командующий регулярно ставил самовлюбленного британца на место. Эйзенхауэр, как и Рузвельт, был весьма неглупым человеком и прекрасно понимал, что усиление позиций Британии в послевоенной Европе Соединенным Штатам крайне невыгодно. Поэтому американцы целенаправленно разыгрывали против англичан «русскую карту», идя на многочисленные уступки Сталину — малообъяснимые с первого взгляда, но весьма логичные с точки зрения послевоенной геополитики. Для США главной задачей было установить свое экономическое и политическое доминирование в послевоенном мире — и в первую очередь на тех территориях, которые ранее являлись сферой влияния Великобритании. Ради этого вполне можно было пойти на усиление в Восточной Европе (до войны ориентировавшейся на Англию) позиций другого конкурента, который справедливо оценивался как более слабый. Тем более что Советский Союз с его далеко не могучей экономикой и исключительно сухопутной армией не имел и тени возможности занять зависимые от Британии заморские территории силой или обеспечить проникновение туда экономическим путем.
Что же касается целей, которые Москва преследовала при создании Берлинского кризиса 1948 года, то они были гораздо проще и прозаичнее, чем это представляется автору. Сталин вовсе не надеялся помешать созданию западногерманского государства или добиться вывода англо-американских войск из западных секторов Берлина. Ему просто нужно было создать- кризис в центре Европы, чтобы отвлечь внимание американцев от Дальнего Востока — где в это время китайские коммунисты начали решительное наступление на Гоминьдан. Отвлекающий маневр удался с блеском — американские аналитики догадались о его истинном смысле лишь полвека спустя.
Тем не менее все эти достаточно прозаические материи на Западе и поныне сплошь и рядом облекаются в одежды классицистской пьесы, где добро непримиримо и горделиво противостоит ужасному злу. И если при этом логика американских военных иногда выглядит просто потрясающе, то логика историков вгоняет в чувство недоумения: понимают ли они, о чем говорят?
«С точки зрения Паттона американцы пришли в Европу, дабы принести ее народам право самим определять свою судьбу», — пишет Дэвид Клей Лардж. Но так думал не только Паттон — все тогдашнее американское руководство официально основывало свои действия именно на этом постулате. Да и современные американские историки, судя по этому сборнику, вполне его разделяют. То и дело создается впечатление, что у Соединенных Штатов не существует и не существовало никаких интересов, кроме как установить свободу и демократию во всем мире. Какой ценой — об этом автор скромно уточняет чуть ниже:
«...нанесение тактических ядерных ударов по продвигающимся советским войскам нанесло бы страшный ущерб тем самым регионам Центральной и Западной Европы, которые в Вашингтоне собирались спасать».
Поневоле закрадывается мысль о том, что наиболее приемлемым местом для установления этой самой свободы и демократии являлась вьетнамская деревушка Сонгми. Правда, для полного торжества американских идеалов там пришлось вырезать всех жителей — очевидно, как неприспособленных к восприятию упомянутой демократии. Что поделаешь: даже в цивилизованной и просвещенной Европе попадаются народы, которые надо бы «загнать обратно в азиатские степи». Тем более что само их название происходит от корня «раб», так что церемониться с ними не следует.
Кстати, на известном процессе лейтенанта Колли выяснилось, что американские офицеры не имели никакого представления не только о нормах международного права, но и о Гаагских конвенциях, устанавливавших законы и обычаи ведения войны! Ну не преподавали им это в Уэст-Пойнте! И сей факт был учтен судом в качестве смягчающего обстоятельства — проштрафившегося вояку вскоре выпустили на свободу. Стоит вспомнить, что немецкие солдаты в 1941 году тоже были совершенно искренне убеждены, что несут «в азиатские степи» европейскую культуру и цивилизацию...
Впрочем, и Азию тоже можно цивилизовать и гуманизировать. Статья Артура Уэлдрона так и называется: «Китай без слез». То есть автор искренне уверен, что если бы Чан Кай-ши не проиграл гражданскую войну, то в стране установились бы мир и процветание. Правда, сам он мимоходом неоднократно дает режиму китайского генералиссимуса весьма нелестные характеристики — но на итог рассуждений это никак не влияет.
Трудно понять, то ли Уэлдрон просто не знает истории Китая в XX веке, то ли он просто пользовался лишь тайваньскими источниками. Ясно одно — генералы и дипломаты рузвельтовских времен разбирались «в коварных хитросплетениях азиатской политики» гораздо лучше, нежели современные американские историки. Не будем разбирать здесь все перипетии гражданской войны в Китае и правдоподобность их изложения у автора, зададимся лишь одним вопросом: а откуда бы взялось благоденствие и процветание в Центральном Китае в случае сохранения там власти Гоминьдана?
Автор в своих построениях исходит лишь из одного параметра — «экономического чуда», продемонстрированного Тайванем, Южной Кореей, Гонконгом и Таиландом в 80-х годах XX века. Но причиной этого «чуда» стала не «либеральная экономическая система», а массовые инвестиции в экономику со стороны стран Запада, и в первую очередь США. Залогом же эффективности инвестиций являлась политическая стабильность, обеспеченная жесткостью режимов, а также изначально низкий уровень оплаты труда. Кстати, Филиппины, имевшие куда более высокий «стартовый капитал» (как-никак, бывшая американская колония), ныне плетутся далеко позади «азиатских тигров». Не продемонстрировала особых экономических успехов и Индонезия под чутким руководством генерала Сухарто — а ведь по численности населения она обгоняет всех «тигров» вместе взятых. Зато коммунистический Китай, руководствуясь все теми же «идеями Мао Цзэ-дуна», за последние годы совершил значительный рывок вперед.
Вряд ли при существовании «двух Китаев» на материке такое было бы возможно. Скорее всего, вялотекущая гражданская война в стране продолжалось бы еще многие годы. Любая же попытка добиться внутриполитической стабильности гоминьдановского режима путем прямого вооруженного вмешательства (как это было в Корее, в Малайзии или на Филиппинах) стоила бы Соединенным Штатам такого количества ресурсов, что им поневоле пришлось бы забыть о своих интересах в других областях мира — в частности, в том же Индокитае... В этом плане Советскому Союзу его «сателлиты» обходились гораздо Дешевле — даже во время Корейской войны вооружение Мао и Ким Ир Сену поставлялось отнюдь не бесплатно.
(К слову сказать, с момента объединения Германии прошло уже десять лет, а экономика бывшей ГДР все еще не поднялась до уровня Западной Германии. И так было всегда — по уровню экономического развития восточная часть Германии неизменно отставала от западной. Пруссия давала стране солдат, а не станки и машины.)
Интересно, а почему бы, продолжая логику автора, не предложить для Азии другой глобальный сценарий? Затянувшееся на многие годы противостояние в Китае лишь усугубит политическую нестабильность на всем Дальнем Востоке и тем самым лишит его всей инвестиционной привлекательности — основной причины «Азиатского чуда». Ведь если Соединенные Штаты возьмутся поддерживать Гоминьдан в бесконечной гражданской войне, это поневоле вынудит их пойти на снижение своего присутствия в других регионах земного шара. Увы, возможности американских вооруженных сил отнюдь не безграничны, что показала еще Корейская война. И в этом плане существование «двух континентальных Китаев» действительно могло бы снизить накал «холодной войны». Правда, тогда Советский Союз к 1960-м годам не получил бы «конкурента» в виде маоистского Китая (существование которого, если рассматривать ситуацию объективно, для СССР было выгодно точно так же, как присутствие Сталина в Европе — для США). Зато западная китайская провинция Синцзян, с начала 1930-х годов фактически находившаяся под советским протекторатом[333], скорее всего, превратилась бы еще в одну республику СССР.
