нанести им поражение, и будут воздерживаться от провокационных действий. До недавнего времени, за исключением вступления России в Крым, существующие правительства не рассматривали поражения США в Афганистане и Ираке как признак того, что они могут нападать на более слабых соседей, хотя Россия, Китай и Иран стали более агрессивны в стремлении доминировать над соседними странами.
Вторжения и войны против повстанческих движений, порождаемых этими вторжениями, могут оказаться не столь аномальными, если неоконсерваторы или иные лица, уверенные, что финансовое и геополитическое здоровье США можно укрепить лишь участием в новых неоколониальных предприятиях, станут контролировать внешнюю политику США. Это возобновит цикл поражений, которые ещё больше снизят готовность американцев терпеть военные потери, и обеспечит новые проявления американской военной слабости, став стимулом для других стран вести себя более напористо.
Подобные поражения окажутся значимы, если экономический упадок США или решительные попытки создать привилегии американским капиталистам в ущерб их визави в других местах мира (посредством неоколониальных вторжений или других способов) приведут к тому, что ещё больше государств будут пытаться утвердить интересы, противоречащие американским геополитическим и экономическим планам для всего мира. Именно такие вызовы, в отличие от противостояния масштабным трансграничным вторжениям, Соединённые Штаты, как продемонстрировали войны в Ираке и Афганистане, не могут преодолеть при помощи своих вооружённых сил. В таком случае небольшие страны будут искать защиту у региональных держав, а не у США. На деле небольшие страны смогут обращаться к второстепенным крупным державам за защитой и от самих Соединённых Штатов. Именно в этот момент неспособность США осуществлять вторжения и перекраивать другие страны будет означать, что им придётся полагаться на угрозы и блеф или применить вооружения, на которые они потратили большую часть своих ресурсов, для развязывания катастрофической войны.
Глава 8
Американская экономика: финансовая каннибализация
Из Второй мировой войны Соединённые Штаты вышли в качестве заведомо доминирующей в экономической и военной сферах державы. Это могущество они использовали для перенастройки отношений между нациями-государствами, включавшей деколонизацию империй их союзников во время войны. В своей экономической политике США не пытались и по-прежнему не пытаются создавать зоны исключительного американского влияния. Скорее, политика США была направлена на «создание возможностей для капитала как такового (не только для американского) или устранение барьеров для капитала».[824] Однако глобальная финансовая архитектура, сформированная в 1944 году в ходе Бреттон-Вудской конференции, предписывала фиксированные обменные курсы валют, привязанные к доллару США, который, в свою очередь, мог конвертироваться в золото по фиксированному курсу. Целью образования Международного валютного фонда было предложение отдельным странам займов для балансирования дефицита текущих платежей в расчёте, что подобный кредит устранит искушение девальвировать валюты в одностороннем порядке. Бреттон-Вудское соглашение предоставляло подписавшим его государствам — Соединённым Штатам, Канаде, Австралии и большинству стран Западной Европы — полномочия ограничивать движение капитала через границы, но не обязывало их к этому.[825] Данное решение отражало общее представление, характерное для Нового курса и консервативных демократов (а также части республиканцев) в Конгрессе и исполнительной власти при Рузвельте и Трумэне, что подобные ограничения для инвестиций и спекулятивных операций необходимы для того, чтобы позволить правительствам стран Западной Европы и Японии осуществлять политику «встроенного либерализма».[826] Последнее понятие подразумевает кейсианское социальное благосостояние, стимулирующее рост с целью ослабить левые партии исходя из геополитических соображений Холодной войны. «Кроме того, Холодная война гарантировала, что первоочередной целью американских стратегов в Госдепартаменте будет экономический рост, а не дефляция. Рост рассматривался в качестве механизма, способствующего политической стабильности в Западной Европе и уравновешивающего силу коммунистических партий в таких странах, как Италия и Франция».[827]
Кроме того, экономическая и политическая интеграция Европы была для Соединённых Штатов более значимым моментом, нежели конвертируемость валют европейских стран в доллар.
Приоритет, который геополитика получала в сравнении с финансами, а рост в сравнении с дефляцией, был отражением баланса элит в Соединённых Штатах. По окончанию войны военные распоряжались гигантскими ресурсами, а Госдепартамент и советники в Белом доме взяли на себя ответственность за гарантию того, что в послевоенную эпоху Америка сохранит и расширит свою сеть альянсов — с наступлением Холодной войны это желание стало рассматриваться как необходимость. Способность военных и внешнеполитических элит отстоять позицию Америки в ходе Бреттон-Вудской конференции и в дальнейшем усиливалась политической слабостью нью-йоркских банкиров — финансистов, обладавших заинтересованностью и возможностями зарабатывать на внешних займах и валютных спекуляциях. В 1940-х годах крупные банки оставались дискредитированными из-за их роли в финансовых махинациях, которые внесли свою лепту в крах фондового рынка в 1929 году и последовавшую за этим Великую депрессию. Экономическое восстановление, двигателем которого выступали военные расходы, приносило выгоды не финансистам, а промышленникам, сделав их к концу Второй мировой войны доминирующей группой американских капиталистов.
Впрочем, банкиры тоже накапливали определённое влияние, поскольку у промышленников была необходимость в крупных коммерческих банках, которые обеспечивали их средствами для выплаты займов федеральной Корпорации оборонных заводов.[828] Именно эти займы позволили промышленникам переориентироваться на производство военной продукции для нужд Второй мировой войны[829] и тем самым избежать правительственного контроля и частичного огосударствления после 1945 года. Разумеется, в течение нескольких десятилетий после Второй мировой войны промышленные корпорации в рамках своей экспансии полагались не только на банковские кредиты, но и на нераспределённые прибыли. Однако у крупных корпораций имелся набор коммерческих банков, у которых они заимствовали деньги — большинство из этих банков не обладали заинтересованностью или возможностями участвовать в международных финансах и поэтому в первые послевоенные десятилетия не тратили свой политический капитал на попытки формировать политику федеральных властей на международной арене. Как было показано в главе 6, регуляторная система Нового курса служила для защиты региональных и местных банков, которые выступали финансовым и политическим противовесом крупным коммерческим банкам, и это подразумевало, что Конгресс не будет отстаивать политические преференции нью-йоркских банкиров.[830] Такой баланс сил гарантировал, что заинтересованность промышленников в выстраивании экспортных рынков получит приоритет над желаниями нью-йоркских банкиров зарабатывать на международных транзакциях.
Но нью-йоркские банкиры не были совершенно бессильны, а федеральные чиновники уже при Рузвельте, а в ещё большей степени при Трумэне рассматривали «встроенный либерализм» и ограничения для капитала в качестве временных средств, которые больше не понадобятся после восстановления Европы и отступления политических угроз со стороны коммунистических и социалистических
