— Глупая орда выжгла траву — нам лучше: теперь видать все в степи как на ладони.
— Как на лысине у нашего дьячка, — пошутил казак Пивторадня.
9
Степан Чуйков вкатил в ствол ядро, туго напихал пеньки, смешанной со смолой, поднес зажженный фитиль. Жаркою вспышкой опалило лоб, когда нагибался к пушке с пылающим фитилем в руке. Быстро отскочил вместе с пушкарями. Пушка извергла огонь, ядро вырвалось со свистом, огненною кометой пролетело над казацкими рядами и упало в толпу жолнеров, беспорядочно метавшихся возле пороховых бочек на площади перед доминиканским монастырем.
Оглушительный взрыв сотряс землю. Над стенами доминиканского монастыря взвилось пламя. Земля стала дыбом. Обломки кирпичей и железа падали на головы драгун и немецких рейтаров.
Чуйков вытер ладонью потное лицо. Сверкнув глазами из-под обожженных бровей, крикнул подручному Шовковитому;
— В самые кишки панам угодили, Гервасько!
— Помогай бог! — откликнулся пушкарь и принялся мочить пеньку в смоле.
К пушке подскакал Гуляй-День. Мигом соскочил на землю. Подбежал к Чуйкову, обнял за плечи, прижал к своей широкой груди растерявшегося пушкаря, поцеловал трижды.
— Спасибо тебе от казаков, брат!
Степан Чуйков только дыхание перевел, проговорил весело:
— Знай тульских!
— Пусти им еще огня с громом за стены, в самое логово иезуитское! — крикнул Гуляй-День и вскочил в седло.
Конь под ним завертелся, заржал, но, подчиняясь могучей руке, кинулся в вихрь битвы, туда, где в пролом стены рвались казаки и стрельцы.
Чуйкову не терпелось схватить саблю, кинуться вслед за казацким атаманом. Но как оставить пушку? Нужно было здесь поглядывать. И так выбрался черт знает куда… Другие пушкари остались позади, а он на свой риск вместе с казаками на руках вынес сюда свою пушку. Полковник Цыклер даже позеленел от злости, увидав, что казаки и стрельцы толкают пушку за рвы. А ну как шляхта захватит? Позор! Но шляхта и носа не могла высунуть из-за стен монастыря. Жолнеры, драгуны и рейтары сбились в одно стадо.
Региментари собрались в нижних покоях приора Клемента Скоповского. Совещались, трубить ли отбой, складывать оружие и сдаваться на милость победителей или продолжать сопротивление. Посланный к коронному гетману гонец не возвращался, да и мало надежды было, что гонец проберется сквозь казацкие ряды.
На худой конец оставался подземный ход. Пока жолнеры будут держаться, можно вместе с приором и доминиканцами выбраться из этой западни.
Когда казаки и стрельцы прорвались за стены монастыря, Гуляй-День почувствовал: битве скоро конец. С крыши дома приора жолнеры осыпали нападающих градом пуль, обливали расплавленною смолой и кипятком, но казаки и стрельцы упорно карабкались по лестницам и вламывались в окна.
Вдруг распахнулись монастырские ворота, и закованные в латы рейтары с мушкетами в руках, опустив забрала, железным потоком хлынули на казацкие лавы. Капитан Оскар Руммлер шел в первом ряду с пистолем в руке. Гремели выстрелы, и передние ряды казаков и стрельцов сломались, многие повалились наземь. Из амбразур по казакам ударили фальконеты и пищали.
Гуляй-День побледнел. Цыклер, стоявший за рвом на пригорке, поспешно взобрался на коня. Чего доброго, придется бежать! Дьявол побери этих собак, черкасов, с их разбойным вожаком! Дьявол побери этого проклятого пушкаря! Наконец сама судьба отомстит за Цыклера…
Комендант крепости Шпачинский и драгунский полковник Михальский теперь уже оставили мысль о позорном бегстве. Вышло, как уверял комендант: голытьба не выдержит бешеного натиска железных рядов рейтаров, Шпачинский и Михальский выбежали во двор. Разгоряченный комендант, озираясь по сторонам, стал у входа в монастырь и, размахивая саблей, вопил:
— Бей схизматиков! Вперед, за короля! Отомстим за Речь Посполитую!
Железные ряды рейтаров шаг за шагом двигались вперед, вынуждая казаков и стрельцов отходить. Теперь Гуляй-День понял, почему польские региментари берегли чужеземных латников. Он вытянулся в седле и вырос над казацкими рядами с саблей в руке.
— Казаки! Ни шагу назад! Вперед, казаки! Вперед, побратимы!
Гуляй-День вонзил шпоры в бока лошади и кинулся на рейтаров.
Степан Чуйков, увидав, что казаки начали отходить, крикнул пушкарям:
— А ну-ка, живей! Еще перцу панам-ляхам в юшку! Давай!
Остервенело кидал ядра в жерло орудия. Поднес фитиль. Дернул веревку. Ядра с ревом падали в гущу рейтаров.
— Еще, пушкари!
И снова пушка щедро осыпала обломками железа закованных в сталь немцев и шведов.
Ряды рейтаров прогнулись, начали топтаться на одном месте. В этот миг из-за реки раздалось оглушительное:
— Слава!
К монастырю во весь опор мчались конники Михася Огнивка. Размахивая саблями, они стремглав неслись за своим вожаком, рядом с которым скакал Тимофей Чумак.
Его-то сразу узнал Федор Подопригора, крикнул Гуляй-Дню:
— Не замедлила помога! Гляди — наши, белорусы!
Полковник Шпачинский, заметив конницу, приказал трубить рейтарам отход, но было поздно. Тщетно из амбразур захлебывались фальконеты. Тщетно приор Клеменц Скоповский молил о ниспослании чуда у чудотворной иконы Ченстоховской божпей матери. Михальский дрожащими руками срывал с себя пышные шляхетские одежды, торопясь натянуть кафтан слуги.
Лежал с проломленной головой капитан рейтаров Оскар Руммлер. По латникам, которых повалили наземь ядра Степана Чуйкова, топали в сапогах и босиком казаки и стрельцы.
Рейтары, не ожидая отбоя, подымали руки кверху, кидали оружие под ноги казакам. На площадь выбегали с поднятыми руками жолнеры и драгуны. Теперь Степах Чуйков уже мог оставить пушку на других пушкарей. Выхватил из ножен саблю и бросился к монастырю. Видел как перепуганными овцами сбилось шляхетское воинство.
Замолкли в амбразурах фальконеты и пищали. Печально и скорбно трубили трубачи польского войска, оповещая Шклов, что город и крепость сданы на милость победителей.
В мрачном зале под черным сводом комендант крепости, полковник кварцяного войска, кавалер Речи Посполитой Казимир Шпачинский отстегнул неверными руками саблю в золоченых ножнах, подаренную ему два года назад собственноручно коронным гетманом литовским Радзивиллом, и положил ее на стол перед кошевым низового куреня Гуляй-Днем.
Федор Подопригора спрятал усмешку под нависшими усами. Подмигнул неприметно Тимофею Чумаку, толкнул локтем Михася Огнивка, который стоял рядом, между ним и Гуляй-Днем: вот, мол, какие мы!
Ломающимся голосом полковник Шпачинский сказал:
— Сдаюсь на рыцарскую милость пана полковника.
Скользнул недобрым взглядом по распаленному лицу Гуляй-Дня и склонил голову, опустил глаза на устланный красными коврами пол.
— Поздно опомнился, — сказал Гуляй-День.
За открытыми дверьми послышались шаги. Окруженные казаками, протиснулись двое — войт и радца. Первый держал в протянутых руках серебряное блюдо, на нем лежал большой ржавый ключ. Руки войта тряслись, и ключ бренчал на блюде. Поклонился низко, в пояс, и, стараясь не смотреть на коменданта Шпачинского, протянул блюдо Гуляй-Дню.
— Ключ от города Шклова, пан полковник, в твои руки.
В покои, запыхавшись, протиснулся полковник Цыклер. Оттолкнул плечом Подопригору, стал рядом с Гуляй-Днем, рванул всей пятерней ключ с блюда и опустил в карман камзола.
Подталкивая перед собой кулаком в спину переодетого Михальского, в покои ввалился Степан Чуйков.
— Вот какую птичку поймал, — сказал он Гуляй-Дню, не выпуская из руки локоть пленника.
Пленник упирался, но рука у Чуйкова была железная.
— Пан полковник! — почти простонал комендант Шпачинский, — Вы — и в мужицкой одежде!..
— Я есть полковник драгун его величества короля Речи Посполптой! — надменно провизжал Михальский, расправляя грудь перед Гуляй-Днем. — Прикажите хлопу отпустить меня!
Лицо Цыклера налилось кровью. он сделал шаг вперед и тяжело ударил Чуйкова по щеке.
— Как смеешь, сволочь! Скот! Отпусти пана полковника!
Подопригора рванулся к Цыклеру. Гуляй-День крепко ухватил ого за локоть. Процедил сквозь зубы:
— Погоди.
Степан Чуйков проглотил набежавшую во рту кровь. Вздрагивала разбитая кулаком Цыклера губа. Глаза застлало багровым туманом. Покачнулся на ногах и, прикусим изуродованную губу, толкнул что есть силы Цыклера в грудь. Полковник пошатнулся и упал, хватаясь руками за край стола, В ту же минуту Чуйков опрометью метнулся за дверь, но никто не кинулся догонять его.
Комендант крепости Шпачинский кривил губы в презрительной улыбке. Ни Гуляй-День, ни Подопригора не помогли Цыклеру подняться на ноги. Только полковник Михальский услужливо поддержал его под локоть.
