Как и деревенские жители, горожане за городом ловили («крыли») сетями перепелок и коростелей, подманивая их вабиком (вабилом), особым манком; собственно перепелок ели, а перепелов оставляли живыми, устраивая особые перепелиные бои. Подружейная охота, с легавой собакой, главным образом была увлечением горожан, выезжавших для этого, разумеется, за город: множество бекасов и вальдшнепов, уток и куропаток водилось еще и в пригородных землях, не загубленных «большой химией». «Тихой охотой» была рыбная ловля на удочку, летняя, зимней еще не знали, и столь популярна была она, что уживали нередко и женщины; для ужения на реках и озерах обычно устраивались мостки. Впрочем, люди из «общества» предавались и иной рыбной ловле: большими компаниями выезжали на речные «пески», отмели, где нерестилась рыба, и ватаги рыбаков ловили ее неводами. За некоторую плату рыбаки заводили невод «на господское счастье»: красная рыба, если она попадалась, шла в господскую уху, варившуюся тут же на берегу, а малоценная частиковая шла рыбакам. Хаживали и езживали горожане и по грибы, по ягоды: провинциальный город ведь был маленький, напоминающий село, и далеко забираться не нужно было.
Иные же охоты преимущественно принадлежали городской повседневности. Так, травли меделянскими собаками (особая порода итальянских догов) и мордашами (бульдогами) медведей и быков, происходили на пригородных бойнях. В травлю поступал бык, несмотря на удар «бойца» в лоб, устоявший на ногах и вырвавший перекладину, к которой его привязывали перед забоем. С исчезновением этого развлечения исчезли и специально разводившиеся породы собак. Пойманных в лесу медвежат выращивали в больших ямах и либо стравливали двух медведей между собой, либо травили медведя собаками. Возле боен для этого зрелища, привлекавшего огромные толпы людей, даже устраивались амфитеатром дощатые трибуны для зрителей. Правда, в конце XIX в. по требованию Общества покровительства животным такие травли были запрещены. Петушиные и гусиные бои (разводились и воспитывались для боев, «одерживались» особые породы бойцовых петухов и гусей) чаще проходили в городе, открыто или тайно, после их запрещения полицией. Собирали они в основном простонародье, мелких чиновников, отставных военных. Однако в начале XIX в. такие простонародные забавы устраивались и посещались и аристократией. «Я… не в состоянии был отказаться от предложения ехать… на гусиный и петушиный бой к князю Ивану Сергеевичу Мещерскому…
Посреди большой залы устроена была арена, обнесенная кругом холстинными кулисами… хозяин и все приглашенные гости сидели вокруг, а другие любопытствующие охотники всякого звания, купцы, мещане и дворовые люди, стояли, как и где кто мог поместиться. Прежде пустили в арену белую гусыню, которая тотчас же начала жалобно гагакать… «Ну, где же Варлам?» – спросил кривошея-князь Д. П. Голицын. И вот огромный гайдук вынул из мешка прематерого, белого с сизыми крыльями гуся и пустил его в арену. «Ну как же, Петр Петрович, – продолжал горделиво князь Голицын, обращаясь к одному толстому и рябому господину… – Угодно вам будет спустить охоту вашу или нет?» – «Почему же бы и не спустить, ваше сиятельство? – отвечал рябой господин. – Только как велик будет заклад?» – «Я держу пятьдесят рублей». – «Больше двадцати пяти рублей я не могу». – «Остальные придерживаю я», – решил хозяин, и партия состоялась. «Манушка, давай Туляка!» – крикнул Петр Петрович, и мальчик в сером казакинчике тотчас же притащил темно-серого гуся и также пустил его в арену… Кончилось тем, что Цицерон прежде покинул крыло своего соперника и Туляк провозглашен победителем. Владелец Цицерона был неутешен:…с плачевною миною он обращался к охотникам с уверениями, что он сам всему виноват и что «Цицерона окормили, право окормили, истинно окормили!» и проч…
Если первое единоборство есть пошлая глупость, то петуший бой можно назвать сущею жестокостью, не менее отвратительною, как и медвежья травля. Выпущены, предварительно взвешанные, два петуха, с остриженными и обдерганными шеями и хвостами… Ноги были вооружены косыми острыми шпорами. Они тотчас же бросились друг на друга с необыкновенною яростью, и, несмотря на наносимые друг другу раны, продолжали биться до тех пор, пока у одного совсем не были выбиты глаза и он не ослабел совершенно от истекавшей крови. Бедняга упал и подняться не мог, но соперник не переставал бить и терзать его до тех пор, покамест он не остался без всякого движения. Их не разнимали, потому что условием заклада был бой насмерть.
Сказывали, что за победителя-гуся предлагали рябому господину сто рублей, а триумфатор-петух, принадлежавший купцу из охотного ряда, несмотря на свои раны, был продан за двести рублей» (44; I, 79–80).
Следует отметить, что правильно организованные петушиные бои ввел в Москве граф А. Г. Орлов, специально занимавшийся выведением привезенных из Англии бойцовых петухов. Вельможи старого времени были, в сущности, обычными простолюдинами, с теми же вкусами, только с большими возможностями.
Для гусиных боев выращивались особые породы некрупных, но драчливых гусей – арзамасских, а особенно шадринских. Петухов же готовили специально: еще цыплятами у них отрезали уязвимые в бою гребешки и сережки и скармливали им, чтобы воспитать злобу и вкус к крови. Кормили их при искусственном освещении, так как бои шли в помещении и, чаще всего, вечерами. Для боя устраивалась небольшая круглая арена с обитым войлоком барьером, чтобы птицы не разбились об него, а вокруг, возвышаясь, стояли скамьи для зрителей. Уже поминавшийся петербургский купец Егор Тихонович Палилов «страстно любил гусиные бои, и с целью устройства их среди нескольких лиц биржевого купечества образовался особый кружок, который на Карповке в доме одного чиновника из управы благочиния, Беляева, собирался каждое воскресенье или праздник зимой. В это время гусыни уже начинали клохтать и несли яйца, а гусаки приобретали особую свирепость друг к другу.
На дворе беляевского дома была устроена особая арена, огороженная вокруг лубком. Каждый из любителей боя привозил с собою в санях своих борцов-гусаков. Обыкновенно сходилось сюда человек пятнадцатьдвадцать купцов да вдвое больше этого различного люда, любителей этого зрелища…»
Зритель этих боев писал: «Василь Митрич обещался нам про сие воскресенье гусачный бой устроить; знаменитый Алексей Хонини (биржевой купец) держит свово гусака неделю на маханине (конине. – Л. Б.), зол, клювом загород щиплет, Егор Тихоныч аглицкого гуся через Холидея выписал, а Харичкову с Украйны из Почепа прислали, удивительно драться будут». В этом бою ставили купцы на гусаков по 200–300 руб. (101; 105).
Чисто городским развлечением достаточно обеспеченного люда была «садка» – нечто вроде современной стендовой стрельбы из тяжелых «садочных» ружей, проводившаяся с использованием голубей, сорок, галок и даже ворон с подрезанными рулевыми перьями, чтобы неправильным полетом затруднить стрельбу. Птиц по одной или по две-три выпускали из ящиков с дверками. При успешном выстреле птица должна была упасть внутрь специально устроенного круга. Такие круги существовали во многих городах.
Исключительно простонародным развлечением, но привлекавшим и «господ», были массовые кулачные бои, в конце XIX в., однако запрещавшиеся полицией и проходившие тайно: они, как правило, заканчивались увечьями, а то и убийством, поскольку бойцы иной раз, вопреки правилам «не бить поддых», «не бить лежачего» и пользоваться только кулаком, применяли запрещенные удары и даже спрятанные в рукавицы свинчатку или шило; правда, пойманного с ними нарушителя правил били жестоко и чужие, и свои. «Стенка на стенку» обычно дрались жители соседствующих подгородных слобод или рабочие соседних фабрик. В туго подпоясанной короткой одежде, шапках и кожаных рукавицах собирались «бойцы» в условленном месте. Сначала «стравливали» мальчишек, за ними в бой вступали подростки, потом не выдерживали и вмешивались молодые парни, а уже после них выступали матерые мужики под водительством известных бойцов. Устраивались и одиночные бои знаменитых бойцов. Бои нередко заканчивались не только серьезными увечьями, но и смертельными случаями, так что к концу XIX в. они были запрещены полицией и устраивались тайно, по предварительному сговору, где-либо за городом. На майских гуляниях в Москве в 1806 г. «после цыганской пляски завязался кулачный бой, в который вступая, соперники предварительно обнимались и троекратно целовались. Победителем вышел трактирный служка из певческого трактира Герасим, ярославец, мужичок лет под 50, небольшой, но плечистый, с длинными мускулистыми руками и огромными кулаками. Говорили, что он некогда был подносчиком в кабаке и сотоварищем нынешних знаменитых откупщиков-богачей Р* и Ч*, которых колачивал напропалую. Этого атлета лет восемь назад отыскала княгиня Е. Р. Дашкова и рекомендовала графу Орлову» (44; I, 84).
