Мы не были уверены, что забастовка вспыхнет до конца 1984 г., когда из-за зимы спрос на уголь будет на пике. Начать забастовку весной было бы для НСШ плохим тактическим решением. Мистер Скаргил одурачил своих же собственных соратников: в феврале он безапелляционно заявил, что запасов угля у ЦЭУ хватит только на восемь недель. На самом деле угля на складах было намного больше. Однако профсоюзы по традиции перед началом забастовки должны переизбрать своих лидеров, и были основания считать, что мистер Скаргил не получит большинства, то есть 55 % голосов, необходимых для того, чтобы в ближайшем будущем призвать к национальной забастовке. С тех пор как он стал президентом, члены НСШ уже трижды проголосовали против забастовочных действий. Мы не могли предвидеть, какую отчаянную тактику он выберет.
1 марта НСУП объявил о закрытии йоркширской угольной шахты Кортонвуд. Местный НСУП преподнес эту информацию неудачно: создавалось впечатление, что процедуры по рассмотрению дел шахты не были соблюдены. Руководитель НСУП радикального йоркширского региона, родины мистера Скаргила, в знак протеста против этого решения объявил забастовку. Кортонвуд послужил поводом к забастовке, но он не был ее причиной. Даже если бы в Кортонвуде ничего не произошло, встреча НСУП с шахтерскими профсоюзами 6 марта окончилась бы тем же. Иэн Макгрэгор объявил планы на ближайший год и подтвердил, что двадцать шахт будет закрыто. В тот же день шотландский НСШ призвал начать забастовку 12 марта. Два дня спустя, 8 марта, национальный руководитель НСШ встретился с йоркширскими и шотландскими забастовщиками и выразил им официальную поддержку.
По правилу общенациональная забастовка может быть объявлена, только если профсоюз провел всенациональные выборы и большинство проголосовало «за». Руководство воинствующего большинства сомневалось, что они смогут победить на этих выборах, поэтому они решили эту проблему обходным путем. Национальный руководитель мог официально санкционировать забастовки, объявленные в отдельных районах, которые входили в союз. Если забастовочные действия в разных местах начались самостоятельно, то результат равносилен общенациональной забастовке и при этом нет необходимости проведения национальных выборов. Эта беспощадная стратегия почти всегда срабатывала. Но в конце концов стала катастрофой для самих же ее инициаторов.
Забастовка началась в понедельник 12 марта. В последующие две недели превосходящие силы активистов нападали на районы каменноугольных бассейнов, и на короткое время могло показаться, что они смогут одолеть разум и порядочность. В начале первого дня забастовки 83 шахты работали, а 81 стояла. Десять из них, как мне сообщили, не работали из-за множества пикетов, а не из сознательного желания бастовать. К концу дня количество неработающих шахт увеличилось почти до ста. Полиция не справлялась, хотя и пыталась бороться за то, чтобы те, кто хотел продолжать работу, могли это делать. Я хотела, чтобы послание от правительства к бастующим было четким и ясным: мы не собираемся капитулировать перед толпой и будем приветствовать право продолжать работу.
К утру среды только двадцать девять шахт работали в обычном режиме. Полиция к тому времени собирала офицеров со всей страны, чтобы те могли защитить шахтеров, которые хотели работать: в этом участвовали 3 000 офицеров полиции. В это время столкновения происходили в Ноттингемпшире. Однако ноттингемпширские рабочие все-таки провели голосование, и в ту пятницу результат показал, что 73 % были против забастовки. На следующий день голосование в Мидлендсе, в северо-западных и северо-восточных угольных бассейнах, показало, что большинство не поддерживает забастовку: из 70 000 голосовавших шахтеров более 50 000 поддержали продолжение работы.
Рано было говорить об исходе событий, но первый и решающий бой был выигран. В понедельник утром свежая информация была передана по телефону мне в Брюссель, где я принимала участие в Европейском совете. Сорок четыре шахты уже работали, в то время как в пятницу их было только одиннадцать. Профсоюзные активисты знали, что если бы не компетентность полиции, результат был бы совсем другим, и с этого момента они сами и их «рупоры» в Лейбористской партии начали кампанию по дискредитации полиции.
В день собрания администрации НСШ я объявила кабинету, что собираюсь организовать Комитет министров под моим председательством, чтобы следить за ходом забастовки. Конечно, У. Уайтлоу, П. Уокер, министр энергетики, и Л. Бриттан, министр внутренних дел, стали ключевыми фигурами. Министр финансов, Н. Лоусон, тоже принимал участие, так как вопрос был жизненно важен для экономики. Н. Теббит представлял торговлю и промышленность, Н. Ридли – транспорт. Все эти министры (или их представители) регулярно участвовали в заседаниях комитета. Когда встали вопросы по законодательству, к нам присоединился генеральный прокурор М. Хэйверс.
Группа собиралась примерно раз в неделю, если собрать всех членов было невозможно, П. Уокер и я принимали важные решения на чрезвычайных заседаниях.
Толпе можно противостоять, только если у полиции есть полная поддержка правительства. Мы дали понять, что политики их не подведут. Усвоив уроки внутригородских беспорядков 1981 г., мы выделили для полицейских снаряжение и предоставили им необходимое обучение.
Другим необходимым условием эффективности работы полиции является ясность законов. В самом начале забастовки М. Хэйверс доходчиво объяснил, что входит в круг обязанностей полиции во время массового пикетирования. На второй неделе забастовки НСШ Кента оспаривал эти полномочия в суде, но проиграл дело. То, что нам удавалось препятствовать собраниям больших групп пикетчиков, которые угрожали желающим продолжать работу, сыграло решающую роль в исходе конфликта.
К последней неделе марта ситуация стала проясняться. Большинство шахт крепко удерживал в своих руках мистер Скаргил, чью хватку было нелегко ослабить. Если бы нам удалось доставлять добываемый уголь на электростанции, перспектива выдержать трудности забастовки стала бы благоприятнее. Но нам нужно было действовать так, чтобы мы не настраивали против себя сразу все профсоюзы, участвующие в использовании и распределении угля. Это соображение заставляло нас всех быть очень осторожными.
Хотя мистер Скаргил стремился не проводить голосование до начала забастовки, было ясно, что он допускал такую возможность. И действительно, в следующем месяце Особая конференция делегатов НСШ проголосовала за то, чтобы уменьшить процент голосов, необходимых для начала забастовки, с 55 до 50. С начала забастовки нас не покидала надежда, что умеренные представители руководства НСШ смогут настоять на выборах. Именно поэтому было крайне важно повернуть настроения шахтеров в нашу пользу, так как было впечатление, что многие шахтеры были настроены отрицательно по отношению к забастовке как раз из-за того, что им не дали проголосовать. А если голосование пройдет во время забастовки, на эмоциональном подъеме, было бы большинство за мистера Скаргила? Я не была уверена в ответе.
Каждую неделю я получала из министерства энергетики доклады и очень внимательно их читала. В самом начале забастовки электростанции потребляли 167 млн т. угля в неделю, однако запасы на складах сокращались медленно. ЦЭУ определил, что запасов хватит на шесть месяцев, но эта оценка подразумевала постепенное увеличение использования угля и работу нефтетопливных станций на полную мощность, чего пока не произошло. Нам пришлось поразмыслить над тем, когда начать запуск дополнительных мощностей. Такой шаг будет расценен лидерами НСШ как провокационный. Я решила, что 26 марта нужно брать быка за рога.
Уровень запасов угля на промышленных складах был ниже, чем на электростанциях. Неотложные проблемы существовали и в КБС. Их комплексным сталелитейным заводам в Рэдкаре и Сканторпе без поставок угля и кокса в следующие две недели грозило закрытие. В Порт-Тальботе, Равенскрэйге и Ллаверне запасов было на период от трех до пяти недель. Вот в таком состоянии неопределенности мы находились, когда закончился первый месяц забастовки.
Положение оставалось безвыходным и в апреле. Несмотря на продолжающееся пикетирование, шахтеры постепенно возвращались к работе, особенно в Ланкашире. Лидеры профсоюзов железнодорожников и моряков обещали поддержать шахтеров, и таких заявлений за время забастовки было много, но ограничивались обещаниями. Начались первые судебные процессы над НСШ: два перевозчика кокса подали в суд на пикетирование сторонниками НСШ сталелитейного завода в Порт-Тальботе.
В мае, впервые с начала забастовки, стали происходить краткие встречи лидеров НСУП и НСШ. Переговоры состоялись 23 мая; я получила полный отчет на следующий день. Мистер Скаргил не допускал, чтобы от имени НСШ выступал кто-то, кроме него самого. После нескольких докладов выступил с подготовленным заявлением мистер Скаргил. Он настаивал, что шахты не должны закрываться по экономическим причинам. Иэн Макгрэгор коротко заметил, что не видит смысла продолжать собрание в таком русле. Мистер Скаргил снова заявил, что отказ от планов закрытия шахт является для него необходимым условием для продолжения переговоров. На этом собрание было окончено. Но в тот момент НСШ пошел на хитрость, попросив разрешения остаться в комнате, где только что проходило собрание. Иэн Макгрэгор посчитал, что это безобидная просьба, и согласился. Представители НСУП покинули комнату. Позже нам стало известно: НСШ удалось убедить прессу, что представители НСУП ушли с собрания из-за нежелания Иэна Макгрэгора идти на переговоры.
