войны и которые вызвали ряд крупных социальных реформ, не оказала влияния на общественное устройство Европы, было бы откровенным вызовом здравому смыслу.
Начнём с демографии. Не вызывает никаких сомнений, что наполеоновские войны в первую очередь являлись трагедией человечества неисчислимых размеров. Реальные потери в сражениях были не особенно велики — британская армия, например, потеряла лишь 16.000 человек, убитых на поле боя, или примерно на 4000 меньше, чем погибло за первый день сражения на Сомме в 1916 г. — но, несмотря на отчаянные старания таких деятелей как Барон Ларре (Baron Larrey) во Франции и Джеймс МакГригор (James McGrigor) в армии Веллингтона на Пиренейском полуострове, стандарты медицинского обслуживания и, конечно, познаний медиков являлись крайне низкими по современным понятиям, вдобавок врачебных частей очень не хватало и они были плохо оборудованы. При недостаточном количестве полевых госпиталей и санитаров-носильщиков многие раненые целыми сутками лежали на поле сражения, а тех, кого выносили, лечили, по большей части, в антисанитарных условиях, хирурги, в большинстве своём плохо подготовленные и работавшие с перенапряжением. Если они переживали ужасы лечения — от многих ран единственным возможным средством была ампутация, причём без какой бы то ни было анестезии — их направляли в госпитали, наспех оборудованные в зданиях типа церковных или монастырских. Раненые, валяющиеся на грязной соломе, лишённые надлежащего лечения, утешения и поддержки и подверженные депрессии, гангрене, сепсису и множеству инфекционных заболеваний, свирепствовавших в таких местах, умирали тысячами. К потерям в госпиталях добавлялись потери от болезней, бывших постоянными спутниками армейской жизни одинаково и в мирное, и в военное время — холера, тиф, малярия, сифилис, пневмония и даже чума, а также пьянство, голод, холод, тоска и обычное истощение собирали обильный урожай. Общее число солдат, числившихся в разряде «больных», всегда доходило до нескольких дивизий — например, в июле 1809 г. в армии Веллингтона, насчитывавшей 26.459 человек, 4395 находились в госпитале; аналогичным образом у его французского противника эти цифры составляли 324.996 и 44.254 соответственно — или даже армий, как во время неудачной британской операции по оккупации Вальхерна в 1809 г. Перспективы большинства этих солдат были печальны (возьмём лишь один пример: из 9000 французских солдат, госпитализированных в 1806 г. в Южной Италии, 4000 умерли), поскольку общее количество смертей от болезней значительно превышало потери на поле брани: например, на Пиренейском полуострове и в южной Франции между Рождеством 1810 г. и маем 1814 г. в сражениях или от ран погибли 8889 британских солдат, а от болезней 24.930. Ещё больше умирало военнопленных, которые тогда не пользовались привилегиями, предоставляемыми Женевской конвенцией. С ними обращались очень жестоко, даже в Британии, где тысячи их были заперты в кошмарных условиях в ужасных плавучих тюрьмах. В других местах военнопленным приходилось выносить по-настоящему апокалипсические страдания; хуже всего, наверное, было на скалистом острове Кабрера, где остатки армии, сдавшейся при Байлене, были фактически брошены умирать с голода. Но это был ещё не конец кровавого счёта. Пока что мы касались только военных потерь, но нельзя оставлять без внимания жертвы среди мирных жителей. К счастью, не считая Балкан и турецкой пограничной полосы, в наполеоновскую эпоху война не велась непосредственно против гражданского населения (хотя имелся ряд случаев резни, особенно в Испании, Португалии и Калабрии). И всё же штатские, попадавшие в осаду, например в Сарагосе и Данциге (Гданьске), идущие вслед за армиями в качестве вольнонаёмных рабочих, сражаемые голодом и нуждой, не говоря уже об эпидемических болезнях, приносимых военными, обречённые на холодную и голодную смерть из-за разрушения их селений или просто убиваемые бандитами или мародёрами, гибли тысячами. Возьмём лишь два примера: полагают, что за зиму 1810–1811 гг. 70.000 тысяч португальских крестьян умерли от голода и болезней, после того как они нашли убежище за линией укреплений Торреса Ведраса (the Lines of Torres Vedras), тогда как во время великой осады 1809 г. умерли по меньшей мере 34.000 жителей Сарагосы.
Но как же всё-таки точнее измерить эти страдания? В общем, полное число жертв войны остаётся неясным. Дело осложняется тем, что немногие известные цифры — например, общепринято считать, что потери французской армии с 1792 г. по 1814 г. составляют 1.400.000 человек — относятся к революционным и наполеоновским войнам в совокупности. В качестве очень грубой оценки список восьмидесяти сражений, осад и других военных операций, взятых по каждой кампании, исключая кампанию 1812 г., для которой известны примерные общие численности убитых, раненых, пропавших без вести и военнопленных, даёт всего 1.550.000 потерь в живой силе. Если предположить, что общее число погибших в кампаниях, в ходе которых происходили эти операции, составило примерно эту цифру (то есть, что число раненых, сохранивших жизнь, примерно равно числу тех, кто умер по другим причинам, например от болезней или голода), и прибавить к ней сначала 800.000 человек (общепризнанную численность потерь в России), а затем ещё примерно 500.000 человек для учёта остальных потерь, не принятых в расчёт, то получится, что только среди военных число погибших вполне могло доходить до почти 3.000.000. Прибавив сюда ещё примерно 1.000.000 на потери среди гражданского населения, мы приходим к оценке числа погибших порядка 4.000.000 человек. Следует, конечно, подчеркнуть, что это всего лишь разумная прикидка, не лишённая правдоподобия. По крайней мере не вызывает сомнений, что наполеоновские войны привели к ужасающим потерям; кроме того, их до сих пор вспоминают с ужасом (когда автор недавно побывал в Германии, пастор небольшого тюрингского селения Гассингхаузен рассказал ему, что его община потеряла за 1803–1815 гг. погибшими больше, чем за любую войну, в которой участвовали немцы, начиная с семнадцатого столетия).
Но, тем не менее, наполеоновский «кровавый налог», как видно, не имел никаких долгосрочных демографических последствий. Только во Франции после них отмечалась стабилизация темпов роста населения, но очевидно, что она была не столько обусловлена недостатком молодых мужчин, сколько влияниям отмены права первородства в сельской местности, что заставляло ограничивать размер семей. Между тем, даже когда войны ещё вовсю свирепствовали, смертности от сражений и болезней противодействовали отчаянные старания многочисленных молодых мужчин избежать призыва путём вступления в брак, не говоря уже о хвосте незаконнорождённых детей, который оставляли за собой все армии (не исключено, что временное разрушение войной общественных устоев, возможно, способствовало «сексуальному пробуждению», по мнению некоторых комментаторов, имевшему место в первой половине девятнадцатого столетия). Во всяком случае, наполеоновские войны очень слабо отразились, если вообще отразились, в статистике рассматриваемого периода, а население Европы после 1815 продолжало расти с большой
