— Да, — без колебаний ответила она.
— Вот что скажет завтрашний день… Вызовите меня по телефону, если температура подымется. Предупреждаю, может и бредить… Тогда лед на голову… Допускать до бреда не следует…
Лиза, как автомат, поднялась наверх. Вся душа ее теперь была как бы придавлена обрушившимся на нее ударом. Она вызвалась ходить за больным. Но была так рассеянна, так путала порошки и время приема, что Анна Порфирьевна мягко сказала ей: «Брось, Лизанька!.. Не твое это дело сиделкой быть… И ляг спать… Вон у тебя какое лицо! Федосеюшка отлично справится одна…»
О том же умолял ее и Потапов. Ему и так совестно… Какой тут уход? Наверно, он завтра же встанет… Он никогда не простит себе, если Лиза не заснет…
Она ушла в одиннадцать. И скоро весь дом погрузился в сон.
— Унесите ночник! Глаза режет, — сказал больной Федосеюшке. — И, пожалуйста, спите… Мне ничего не надо…
Ночью у него начался бред… Он звал Лизу с страстной нежностью. Когда он открывал глаза, ему чудился какой-то шорох, шелест… Женская нежная рука касалась его лба, и он улыбался…
— Лиза… Это ты?.. Милая, как я ждал тебя!..
Вдруг он открыл глаза. Был это сон или горячечная греза?.. Входила она сюда или нет, эта страстно-желанная женщина?.. Он почувствовал, что он не один… Какой-то темный призрак стоял в его ногах.
— Кто это? — хрипло спросил он.
— Я, гость дорогой… Ваша верная слуга… — расслышал он певучий голос. Он старался припомнить и молчал.
— Вы стонали и звали… Может, испить хотите?.. Вот я морсу клюквенного принесла…
— Ах! Пожалуйста…
С каким наслаждением он выпил целый стакан! Сознание прояснялось… «Это Федосеюшка…»
— Благодарю вас!.. Идите… Мне больше ничего не нужно…
— Ничего… Я посижу…
— Нет, уходите!.. Я этого не люблю! — нетерпеливо крикнул он. И когда она пошла в двери, он добавил мягко: — Спасибо вам!.. Какой вкусный морс!..
Он опять забылся… Он видел реющие белые тени, которые скользили и исчезали во мраке… Рыдающими звуками он окликал их… Он ловил их горячими, сухими руками и с бессильным стоном падал навзничь… Один раз он даже заплакал, как обиженный ребенок… Страсть жалила его тело, зажигала его кровь, рождала кошмары… Он впадал в беспамятство и метался по подушкам.
Вдруг греза стала реальностью… Белая тень не исчезала, а стояла в двух шагах от кровати.
— Лиза! — позвал он, стонуще и страстно, протягивая к ней руки…
Мгновенно спали одежды… Худое, безумно любимое тело, странно-знакомое и чуждое в то же время, — как это бывает во сне, — затрепетало под его жадными руками… Волна наслаждения так стремительно поднялась и захлестнула сознание, что реальный мир исчез мгновенно. С глухим криком бешеной, больной страсти он смял и раздавил это тело… Казалось, знойный вихрь подхватил его и бросил в пучину забвения, во мрак Небытия.
…………………………
На другой день Лиза сидела у изголовья больного и с жутким волнением прислушивалась к его бреду… Он выдавал все тайны… Он говорил с Бессоновой, с каким-то Николаем Павловичем… называл имена… расточал Лизе самые страстные признания…
— Боже мой! Принесите льду! — крикнула она, кидаясь к Федосеюшке.
За Лизой прислала Анна Порфирьевна, встревоженная этим бредом. Она отослала Федосеюшку, дежурившую всю ночь.
«Безумная!.. Зачем я проспала? — каялась Лиза. — И что могла понять и подслушать халдейка? Неужели мы в ее руках?!»
К двенадцати Потапов очнулся. Он покрыл поцелуями руки Лизы. Он разом вспомнил все…
— Милая! Какое это было блаженство!.. Лизанька… Как мне благодарить тебя за такой порыв?!
Ей опять показалось, что он бредит.
— Но я ничего не помню, что было потом… Прости!.. Я лишился чувств, должно быть… Ты ушла или оставалась потом?
— Я не понимаю тебя. Я ничего не понимаю…
— Нет!.. Нет!.. Не говори так! — крикнул он с незнакомой ей страстностью. — Не отравляй моего счастья! До этой минуты я считал себя нищим… О, я глупец!
Она молчала, чувствуя, что в сердце ее словно попала льдинка.
— Что было ночью? — вдруг шепотом спросила она, жадно и стремительно наклоняясь к нему лицом.
Он невольно отшатнулся.
— Лиза!.. Я не бредил… Это был момент, когда я очнулся… Я тебя звал, я так безумно желал твоей близости… что ты почувствовала… ты должна была подчиниться… И ты пришла…
— Я!? — Ее глаза чернели, расширенные. Льдинка все росла, наполняя холодом грудь.
— Да… да… ты пришла… В одной рубашке, Лиза… Ты подошла и сбросила ее…
Она встала, с ужасом глядя на него.
— Это сон, Степушка… Бред… Я не была у тебя…
— Лиза!.. Зачем?.. Это жестоко!..
— Я не была у тебя… Клянусь!.. Клянусь спасением души моей!.. Я не была у тебя…
— Кто же это был? Кто мог быть, кроме тебя? — хрипло, почти грубо крикнул он и оттолкнул ее руку.
Настала пауза. Они глядели в зрачки друг другу, не отрываясь, почти не дыша, как бы силясь проникнуть взором в самые глубины, в самые тайники — и найти там разгадку.
Вдруг она закрыла лицо с глухим криком.
— Вспомнила! — торжествующе, почти злобно сорвалось у него.
Она села, не подымал головы… Казалось, вихрь распахнул запертое наглухо окно где-то там, впотьмах, где бродила ощупью ее мысль… И все озарилось, все припомнилось разом… И этот свет ослепил ее и как бы пригнул к земле… «Я пропала…» — ясно почувствовала она. Все поведение «халдейки», ее беззвучное появление вчера в комнате больного, ее змеиные глаза и этот дерзкий взгляд вызова… О! Как все было понятно теперь!
Ревность?.. Нет… Ничего, кроме ужаса, перед неожиданной соперницей не чувствовала Лиза… Открыть ему правду?.. Невозможно! Это убьет его в такие минуты… Но и видеться здесь уже нельзя…
— И ты называл меня по имени? — почти спокойно спросила она, заранее предвидя ответ.
— Боже мой!.. Как же иначе мне было звать тебя?.. Лиза… Неужели ты была в гипнозе?.. (Он потер лоб рукою.) Помнишь эту чудную сцену из «Страшной мести»?.. Как колдун вызывает душу Катерины в подземелье? Ах, Лизанька! Эту ночь я не забуду до самой смерти…
Через час приехал доктор. Потапову было заметно лучше… Он вспотел, просил есть, температура спала.
— Слава Богу! — говорила Анна Порфирьевна.
Она сторонилась от Лизы, угадав ее тайну. Сложность этой души была выше ее понимания, отталкивала ее словно. Но Лиза была как деревянная… Она ничему не радовалась, ничто не огорчало ее. И всю эту неделю она только принуждала себя быть в комнате больного, которому бесстрастно и однотонно читала газеты и книги. Ежедневного звонка Тобольцева она ждала с нетерпением. Тогда она уходила к себе под предлогом отдохнуть. Кроме Федосеюшки и нянюшки, Анфисы Ниловны, никто не входил в комнату больного. Лиза не встречалась глазами с халдейкой. Как будто ничего не знала… Никто на кухне не догадывался о присутствии Потапова в доме, не знал даже Николай. На кухне думали, что больна Анна Порфирьевна и что для нее готовят отдельный стол. И «сама», почти не выходя из комнаты, поддерживала этот слух об ее болезни. Ее навещали обе невестки и сыновья. Встречала и провожала их Федосеюшка. А Лиза стояла в коридоре, у запертой двери больного, с книгой в руках.
Но Капитон дерзнул подняться в келию «самой» в неурочный час.
— Доколе, маменька, держать его будете?.. Я и то диву даюсь, как он не подвел нас всех при таких строгостях.
— У нас нет доносчиков. Чего боишься?
— А ваша Федосеюшка?
— Скорее ты, Капитон, во сне тайну выдашь, чем она! Это — могила. Чего волнуешься?.. Завтра он встанет, а через три дня уедет…
— Маменька!.. Верите ли? Ни одной ночи не сплю!..
— Напрасно не спишь… Я одна в ответе буду, коли что…
Капитон всплеснул руками.
— Да чем он вас обошел, маменька? Неужели он вам родных детей дороже, что вы на риск такой идете?
Она молчала, сжав гордые губы, сдвинув властные брови, этим молчанием давая ему понять, что нет у него права вторгаться в ее душу.
Наконец настал канун отъезда Потапова. Он был слаб, но ходил по комнате.
— Куда ж теперь? — спрашивал Тобольцев.
— В Нижний еду. Давно пора! — Он показал ему письма, полученные вчера на имя Бессонова.
Вечером он умолял Лизу прийти еще раз ночью.
— Нет! Нет!.. Молчи! — резко и жестко прошептала она и, чтоб смягчить впечатление, указала на стенку Федосеюшкиной комнаты.
— Тогда ты не боялась, — с горечью сорвалось у него.
— Степушка, умоляю… Будь осторожен!.. За нами следят…
— Кто? Почему ты думаешь?
— Я знаю… Я умру от стыда и горя, если… маменька догадается… А она, кажется, подозревает… И потом, Степушка… Я скажу тебе правду… Во мне что-то умерло… Нет, нет… Не огорчайся!.. Не любовь к тебе… А что-то другое, ценное. Мне не хочется жить, Степушка… Я очень устала…
