В глазах волчонка пылал пожар лютой ненависти, страха и безысходной решимости. Физрук вдруг понял, что боится его.
— Всё, всё успокойся… — Голос, дрожа, выдавал волнение. — Я тебя не трогаю… Я ухожу. Нож… Нож верни поварам, ладно?
Этот случай укрепил авторитет мальчика в среде сверстников, а в личном деле Головного появилась отметка красно выделенным шрифтом: «психически неуравновешенный тип, неврастеник, склонный к агрессии и необузданной жестокости, на учёте у психиатра». Последние слова были формальны. Ни на каком учёте Олег не состоял. Штатный врач детьми не занимался, а везти воспитанника в городскую поликлинику с целью проверки его головы, вставало в копеечку. Оставалось надеяться на негласную помощь «бугров», так называемых лидеров старолеток. Старшегодки рулили властью над младшими, согласно «традиций», начиная с тринадцати лет и кончая семнадцатью годами, вплоть до выпуска. Потом эстафету брала подросшая поросль, распрямляя плечи и вспоминая, как им было плохо под гнётом ушедших бугров. Начиналось та же карусель, но с новыми лицами. Именно Головной со своим психованным характером, должен был стать рыбьей костью в горле старшаков. Так считала администрация и ждала развития событий, потирая руки. Но проходило время, а Олег оставался не подавляемым волчонком. Всё так же грубил учителям, мог запросто сбежать с уроков и подолгу не появляться в интернате, а когда появлялся, вёл себя, как ни в чём ни бывало, ни перед кем не держа ответ и ни в чём не отчитываясь. Странно, но бугры снисходительно смотрели на выпендрёж салабона, не принимая никаких решительных действий. Олег рос непуганый, вдыхая полной грудью, пока не случилось то, что, наверное, должно было случится.
Олегу было десять, когда со стороны бугров произошла направленная «акция». Волчонок действительно ломал все устои, сеял смуту и анархию. Старшаками было решено «зашкварить» его наглухо, причём на глазах у всех пацанов.
«Зашкварить», «офоршмачить», «зачморить» — те слова, которые не найдёшь в толковом словаре Даля. Они заимствованы из лагерного фольклора и отражают суть в одном: сломать человека морально, подавить физически, унизить, растоптав его в глазах всей честной публики. Понятия зека улитарны по своей природе и звучат прямолинейно: не будь грязью, не касайся грязи. А уж если коснулся, то извини… Ты потерян для общества. Любой авторитет летит тогда к чёрту, и человек за несколько минут становится тряпкой, о которую все с удовольствием вытирают ноги. Изнасилование — мера крайняя и больше «беспредельная». И помимо неё имеется множество других способов, примочек, чтобы «опустить» и поставить наказуемого в стойло. У детдомовской шпаны, культивирующей зоновский быт, таких вариантов было тысячи…
Олега сбили с ног и долго били ногами. В живот, в спину, по ногам и даже в голову. Десятки глаз с его группы, безучастно смотрели на избиение, но не один не подошёл близко. Пацанам было приказано молчать и не рыпаться. В дверях «на стрёме» стоял один из «старших».
— Всё, харе! — Прозвучал знакомый Олегу голос.
Он знал хорошо этого «бугра». С ним лично он стычек не имел, но зато однажды, видел его в компании ненавистного физрука. Тот задушевно обнимал его за плечи и щедро наливал ему в стакан тёмно-бурую жидкость. Кажись портвейн… О чём говорили они, Головной слышать не мог. Было далеко.
— Давай, поднимай его! — Распоряжался между тем бугор. — Держите ему хорошо руки и ноги тоже… Давай, понесли в сортир!
Оглушённого Олега подняли, захватив руки. Сзади схватили за ноги, оторвали и потащили… В голове стоял шум; от удара в лицо у него всё плыло в глазах, но всё же, он видел, что его тащат в умывальную комнату, где за отдельной перегородкой находилась туалетная ниша: три унитаза. Один из них давно не работал, был отглушен, а вот другой… Другой был полный свеженаваленного… НЕ СМЫЛИ? А не смыли, потому что…
Олег всё понял. Дико заорав, невероятным усилием он дёрнулся, высвобождая руки, и намертво их припечатал к трубе, что тянулась к сливному бачку. Его потянули обратно. Бесполезно. Пальцы казалось, срослись с этой спасительной холодной трубой.
— Бля, чё копаетесь! — Хрипло, в стороне звучал голос бугра. — Давай! Макай его в говно!
— Костян! Он зацепился за трубу! Не оторвать!
— Бля, уроды! Руки держать надо было…
Пальцы бугра втиснулись между указательным и средним пальцами Олега, пытаясь разогнуть, разорвать хватку. Клокочущая злоба вырвалась из горла волчонка.
— С-суки-и! Убью-у!!! Убью вас всех! Хана вам, амба… Заказывайте гробы!
Кулак Костяна дважды влетел в лицо Олега, прерывая крик, и разбивая его губы в кровь.
— Заткнись, падла… А ну, отцепился от трубы! Быстро отцепился!
— Пошёл на х…! — Смачный и кровяной сгусток, плевком полетел в сторону бугра.
— Ах ты, сука! — Завопил в ярости Костян, осыпая ударами голову волчонка. — Ты у меня, здесь сдохнешь!
Он попробовал снова, с силой разжать пальцы поплывшему от побоев строптивцу, но у того они словно склеились с металлом.
— Костян, всё! Держать устали… — Сказал один из державших. — Хрен с ним пошли отсюда.
— Рот закрой! — Бешено заорал тот в ответ. — Ты у меня ща сам в унитаз нырнёшь! Тяните его назад, да посильнее!
Головного натянули как бельевую верёвку, и в место соединения рук с водосточной трубой, бугор со всей дури начал бить ногой.
Олег плохо соображал. От обильных ударов по голове и по лицу, у него плыли круги в глазах. Всё было как в тумане, а голоса, что доносились до него, были с размазанным гулким эхом. Он боялся отключиться и разжать руки. К боли от рифленой подошвы ботинок, он быстро привык. Хватка не только не ослабла, но стала даже крепче. Единственное, что он боялся, это вырубиться и разжать пальцы. Только не это… Ни за что…
Запах пота, крови смешался с запахом страха и злобы. У входа в умывальник скучились пацаны-одногодки. У многих на лицах был откровенный страх и сочувствие, у других праздное любопытство. Но были и такие, кто взирал на эту «акцию» с нескрываемым злорадством.
Голова Олега кружилась, молоточками стучало в висках. Невыносимая вонь поднималась с чаши унитаза и мешала думать. Левый глаз заплыл, он то и дело сплёвывал кровь на кафельные стены. «Они мне ответят за это. — Лихорадочно мелькало в сознании. — Ответят…» Иногда с ужасом его пробирало. Ему казалось, что пальцы давно разжаты, и сейчас с ним сделают, что хотели…
— Шухер! Физичка сюда топает! — Донеслось с дверей.
— Всё! Валим отсюда! — Распорядился Костян. — Бросайте его!
И повернувшись к «зрителям», с угрозой добавил:
— Нас здесь не было! Кто его бил вы не знаете! Если не дай бог, кто настучит… Смотрите!
Головной упал рядом с унитазом, так и не разжав рук. Что было потом, он не помнил. Рассказывали, что распухшие пальцы ему разжимал слесарь-ключник специальным инструментом.
Больше десяти дней пролежал Головной в местном лазарете. Плохо слушались пальцы рук. Долгое время, они вообще не хотели гнуться ни вперёд, ни назад. Потом когда отёки спали, пальцы стали сгибаться, но с дикой невероятной болью. Ежедневно, два раза в день ему распаривали руки специальном отваре. След от протектора Костяновской обуви, долго держался на тыльной стороне ладони. За время, пока Олег лежал, никто не приходил к нему из педагогов, не интересовался, как и что? Кто и зачем? Было очевидно, что дело спустили на тормозах. Однако, сам Олег был далёк от того, чтобы подставлять щёки дважды. Рядом с медсанчастью находилась плотницкая. Там, с утра до вечера что-то пили, строгали и забивали. Там-то, Олегу и удалось стибрить с десяток крупных новых гвоздей на сотку. Гвозди были острые, калёные и вполне годились для ответной акции. Он их надёжно спрятал, но два из десяти придержал.
Приходили ребята с группы, виновато глядели в глаза и оставляли ему свои сигареты на тумбочке. Уважение к вожаку после такого отпора помножилось на пять.
— Груня, молодец! — Кивал Женька, на товарища сидящего рядом. — Это он предложил Лиловому заменить его «на стрёме». Лиловому не терпелось поглядеть на акцию, он и согласился. А Женька втихаря меня и выпустил. Я сразу вниз в кабинеты… Никого! Физичку только нашёл. Та давай охать, ахать, но побежала за мной шустро.
— Спасибо, пацаны! — Глухо выдавил Олег. — Не забуду.
Он вернулся к ним, спустя пять дней. Одногруппники встретили его как героя, заискивая и глядя ему в рот. Олег к почестям был равнодушен и вял. В голове его роились чёрные мысли, выстраиваясь в планы отмщения. «Зашкварить» его не удалось, акция бугров потерпело фиаско и дважды «наезжать» на него, им не с руки. Но это ничего не значило для мстительного волчонка. В груди его поднималась ярость, клокочущая ненависть, едва он только вспоминал обгаженный унитаз и нестерпимую вонь, дышащую в лицо, удары по пальцам и кровь изо рта.
