— Девоньки! Отходим! Пожалуйте на плот! — Прикрикнул Вадим.
Он помог взобраться дамам, сначала Люсе, потом Наташе, при этом обратил внимание: Наталья, пока он её вытягивал на плот, сама как радуга: поменяла цвет лица дважды. Правда, её спектр имел ограничение. Красный и белый. НАТАШКА НА ТЕБЯ ГЛАЗ ПОЛОЖИЛА. «М-да… Неужели? — С какой-то вялой обреченностью подумал Вадим. — Вот уж, сюрпризы на сюрпризах».
— Оле-еж! — Ласково пропела Люся, обращаясь к мужу. — У меня в телефоне память кончилась. Поснимай, пожалуйста, радугу на свой цифровик.
Взгляд Головного потеплел. Он, кивая торопливо, ответил:
— Конечно, Люсь! Да, моё солнышко, обязательно сниму! Вот только войдём в русло, ладно?!
«Хорошо, хоть здесь всё сглаживается. — С удовлетворением отметил Вадим. — А вот мне не мешало бы переодеться». Налипшие, насквозь промокшие шорты не создавали душе комфорта, и Зорин нырнул в багажку, чтобы поменять белье. Через пять минут он уже стоял на носу плота в сухих плавках. С багром в руке и в паре с Ваней. Головной перемещался по плоту, исполняя волю жены. Зуммер цифровика то и дело жужжал, а Олег неподдельно восторгался природой:
— И, правда, клевая вещь радуга! Смотри, Люцик, как вышло…
Со временем радуга поблекла, потеряла часть моста, а потом и вовсе растворилась на небесном полотне, оставив едва уловимый след.
Дальнейший путь путешественников протекал ровно, спокойно, без каких-либо приключений. Река их вынесла их петлёй на юго-восток, где, не достигая крупных порогов, плот решено было оставить. Дальше предстояло передвигаться пешком.
Зорин облюбовал место достаточно открытое, островком отделённое от леса. На это были резонные основания. После такого обилия влаги, определённо активизировались полчища неуёмных комаров. До поры утомлённые жарой, они держались низких болотистых мест. Но сейчас другое дело. Сырой, насыщенный кислородом воздух сподвигал этих тварей расширить границы охоты. Любой куст, трава, являли собой притоны кровожадных насекомых. Это был, пожалуй, единственный минус таёжного дождя. И даже там, где они причалили, нет-нет, да вонзал свою иглу пискучий злыдень. Это остро ощутила команда, как только плот был пришвартован на сушу, а ноги коснулись песчано-каменистого дна. Особенно заёрзали, зачесались ребята, чьи тела прикрывали только влажные плавки.
— Так, парни! Живо в багажку! — распорядился Зорин. — Мокрое с задниц долой! Упаковываемся в сухое и плотное, по самое горло. Стоп… Сначала перед этим… В кармашке моего рюкзака возьмите в баночке мазь, намажьте лицо, кисти, все, что не закрывает одежда. Потом эту баночку нам. Да-а! И выкиньте девочкам энцефалитки! И мне какую-нибудь куртку…
Процедура переодевания отняла семь минут, после чего разгрузили на брег все дорожные баулы и рюкзаки. Брезент с кольев был снят, встряхнут и уложен в один их баулов. Солнечное светило завершало путевой обход и собиралось опуститься за далёкими в дымке сопками. Группа решила далеко не отходить от реки, а примоститься на ночлег рядом и подле покинутого плота. С палатками решили, не возится, а спать прямо в спальных мешках. Их хватало на всех, благо позаботился о каждом участнике похода. Да и потом, ночь с полночь, а тут и утро не прочь. Стоит ли сейчас напрягаться, чтобы утром иметь проволочки с теми же палатками, только в обратном порядке?
Сохранённая кучка дров было очень кстати для розжига вечернего костра. Сухое дерево, убережённое от дождя под тентом, пыхнуло на раз два, занимаясь ярким пламенем. Впрочем, этого было недостаточно, чтобы приготовить утренних куропаток.
— Ребятушки! — Вадим жалостливо поглядел на обступивших костерок ребят. — С дровишками беда! Придётся вам пошукать по округе. Ваня прихвати топор! И всем, всем! Затянуть у кистей рукава, застегнуться по горло, капюшоны поднять! Лица намазали? Хорошо! Девочки, там есть очки, кто не хочет щуриться, оденьте! Комар в лесу дюже злой. Я бы не отправлял вас, но сами видите, мясо не успеет прожариться. И далеко не ходите! Наломайте поближе… И желательно, посуше…
Уже в спину уходящим, вдруг крикнул:
— Олег! А ты останься! Ты мне нужен!
Олег вернулся, недоуменно поглядывая на Зорина, присел, ожидая указаний. Но Вадим молчал, занятый нанизыванием поделённого мяса на прутики.
— Чем помочь то, Николаич? — Спросил Головной.
— Да нет, Олежа, ты мне в другом плане нужен. — Сказал Зорин, устанавливая первую партию над огнём.
— Да?! — Головной всё понял.
Он поглядел на шипящее, обволакиваемое дымом мясцо на сетке, и усмехнулся.
— Ну, ты молодец, Николаич! Успел и птицу подбить. Когда?
— Да утром. Пока вы спали богатырским сном. Но я хотел с тобой поговорить не о том, какой я молодец, а скорей о том, какой ты не молодец.
— А-а-а! Так ты меня «лечить» собрался? За этим оставил?
— А ты болен?
— Не это имел в виду…
— Да знаю я, что ты имел в виду. — Вадим с иронией глядел на Олега. — Лечить… Слово то, какое вы молодёжь придумали. Лечат, друг мой, доктора, а учат учителя! Ни тем, ни другим, боже упаси, я с тобой заниматься не хочу. Тебя, двадцатипятилетнего лба научить может только жизнь, набив на голове кровавые шишки. И то, научит ли, вопрос… А я всего лишь хотел дать дружеский совет. Дружеский, значит другу! Ты ведь, друг мне?!
— Николаич, ну ладно… Накосячил. Так мы уже, с Люськой помирились, чего ты?
Лицо у Олега было такое, будто его, и в самом деле, лечили горьким лекарством.
— То, что помирились, Олежа, не твоя заслуга. У тебя добрая, отходчивая, умная жена. Своей мягкостью она пытается остудить твою, не в меру горячую кровь. А ты как конь, на дыбы… И всё норовишь укусить руку, которая тебя гладит.
— Ну, Вадим… Ты, прям таки психолог. — Тихо и как-то удручённо произнёс Олег. — Сдурковал, конечно, ясный перец… Каюсь. Не следовало такие вещи творить при женщинах…
— Такие вещи не следует творить вообще! — Подчёркнуто оборвал его Зорин.
— Да?! А как же ты сам говорил, что всё, что здесь летает и бегает, представляет добычу для охотника? Что один вид охотится на другой, а человек — тот же хищник, только звеном выше и с оружием в руках?
— Так, стоп! Не заноси салазки… Говорил, верно. Давай вспомним, что я говорил. — Вадим поморщил лоб, подбирая в уме нужные определения — Тайга вездесуща разными видами, верно! И тот, кто не жуёт травку, питается мясом, это тоже факт. Значит, крупный хищник охотится на мелкого, с целью пропитания себя и своего потомства. Вот в этом, есть обоснование их охоты. Заметь, Олег, в природе, когда зверь убивает, он не пятнает себя грехом, поскольку в этом убийстве нет порока, нет ни грязи, ни зависти, ни лжи; нет того же куража как у тебя. Зверь преследует один интерес. Гастрономический. Его убийство не выходит за рамки гармонии с природой, поскольку Природа сама распорядила себя так.
С леса послышались глухие удары топора. Зорин перевернул дымящие прутики, один за другим. Потом продолжил:
— А человек… Человек — это извращение всех законов Вселенной. Не будем вдаваться в философию, но он берёт порой больше, чем это ему нужно. Опять же, нормальный охотник стреляет в дичь для того, чтобы обыкновенно отужинать, что мы сейчас, и наблюдаем… Теперь, вернемся к твоей последней охоте! Скажи мне, ты хотел бабочек скушать?
Олег криво улыбаясь, глядел в сторону.
— Нет! — Ответил за него Вадим. — Как верно заметила твоя Людмила, ты их убил просто так. Ради смеха. Ради показной своей удали. А даже я, Олег, не люблю неоправданной жестокости. Ей нет места в той теории, о которой я толкую. Зато, вероятно, на сей счёт, у тебя есть своя теория? А?! Олег? Что, кто сильнее тот и прав?
Головной, наконец, поднял голову и прямо посмотрел Вадиму в глаза. В зрачках его, кроме отблесков огня, плескалась какая-то злость.
— А чем теория плоха? — Глухо выдавил он. — Я с этим постулатом с детства по жизни иду! И какие б ты, сейчас, проповеди не читал… О том, что есть хорошо, а что плохо, я усвоил для себя совершенно простые вещи. Слабый — всегда на задворках этой жизни. Слабому всегда достаются обноски и объедки. Слабый — это не тот, кто не может ответить ударом на удар, это тот, кто не умеет даже возразить. Потому что он слабый во всём. Слабый всегда предаст, потому что у него не хватит духа бороться за близкого человека. Слабый ненавидит своё бессилие и немощь, он сам себя гнобит внутри, за то, что не может перешагнуть через слабость, сжать до крови кулак и показать сильные здоровые зубы. Хищные зубы. У нас принято таких жалеть. Мораль и божие слово за ними, а никто толком не задумывался, что всё зло проистекает от них!
От Олега даже пар пошёл. До того он загорелся своей речью. Глаза пылали как у революционера, а ноздри раздувались. Вадим впервые видел Головного таким огнедышащим. Тем не менее, позволил себе улыбнуться.
