Возвращаясь вечером с тренировок, Олег случайно возле ларька задел прохожего. Тот от неожиданного толчка выронил пакет, полный пустой стеклотары. Громко громыхнули об асфальт бьющиеся бутылки.
— Ах, ты твою богу… — Завернул в трёхэтажный мат плюгавенький мужичонка, с синюшным лицом типичного алкоголика.
— Извините, я не хотел. — Начал было Олег.
— Не хотел! — Зло поддразнил мужичок. — Засунь свой «нехотел» в жопу, понял?! Я знаешь, их сколько собирал?
Он горестно склонился над пакетом, отделяя битое от небитого.
От киоска к ним подошли двое, таких же синюшных… Только один — здоровый с рыхлым пивным животиком, а другой — вытянутый как вобла, сутулый.
— Что, Семёныч, амба? — Лениво поинтересовался Здоровый, прихлёбывая из горла «Жигулёвское».
— А-а-а! — Махнул безысходно тот. — Несутся сломя голову! Куда несутся…
— Я, правда, не хотел! — Взял слово Олег. — Там где я живу, в прихожке стоит полный пакет бутылок. Я тебе принесу, Семёныч!
— Да, ла-адно уж… — Почти съехал с темы Семёныч, но тут взяли слово другие.
— Слышь ты, гусь нечаянный! — Одёрнул Олега Здоровый. — За такое ставят раком отчаянно! Ты Семёнычу зарплату укоротил… Давай, возмещай рублём… И чтоб всё правильно!
— У меня, с собой нет ничего. — Кратко ответил Олег и попытался пройти дальше.
— Ты чё, не понял, щенок?!
Его цепко схватили за локоть. На этот раз к нему обращался Сутулый.
— Тебя не учили в школе как разговаривать со старшими?
— Я же сказал, пакет Семёнычу отдам… Дома стоит.
— Ты эти сказки мамке оставь… Плати, давай!
Олег дёрнул локоть, вырывая его из цепких лап Сутулого, но тот проворно догнал его и ухватился пятернёй за задний отворот рубашки.
— Не уйдёшь, сопляк!
Внутри перехлестнуло, накрывая разум волной гнева. Головной на шаг подался назад, и отточено как учили, резко выкинул локоть в верхний уровень противника. Удар пришёлся в аккурат в костистый подбородок Сутулого. Громко лязгнули зубы, и тот нелепо дёрнув затылком, повалился на мокрый от дождя асфальт.
— Эй, алкашня! Я ща милицию вызову! — заверещал бабий голос из киоска.
— Мужики, кончайте… Не надо мне ничего платить, — прогундосил Семёныч, но его уже никто не слушал.
В руке у Здорового что-то сверкнуло. Приглядевшись, Олег сообразил, что это не нож, а штопор. Он отбросил сумку со спортивной формой и занял выжидательную позицию. В груди гулко стучало. Стал осязаем щемящий мандраж. Сознание шептало, что он не в спортзале, и что штопор в руках у полупьяного мужика может стать для него фатальным оружием. Всё это вихрем пронеслось в голове, а пока на мокром асфальте их стояло двое: он и Здоровый, с выставленной вперёд рукой.
— Я тебе, гадёныш, штопор в задницу вкручу! — агрессивно рычал мужик, по-кошачьи приближаясь к нему. — Ты у меня сейчас…
Прицельный выпад в живот не увенчался успехом. Юркий Олег по методе ушёл с линии атаки, оставив пространство для захвата кисти. Кисть вооружённой руки поймалась тоже удачно, однако, была непомерно широкой и совсем не гнущейся.
— Ах ты…
Здоровый попытался вырвать руку, но Олег вовремя вспомнил, что надо «расслабить». Правой свободной, он размашисто выписал дугу в область лица противника. Фиксированное ребро ладони хляпнуло о носовую перегородку колдыря. Тот хрюкнул и обмяк. Кисть стала податливой, и тогда Олег резко крутанулся вокруг оси, увлекая за собой Здорового. Затем быстро мотнул его кисть в обратку. Выворачивая на излом… До боли… Загашенная сила инерции и боль, принесли результат. Здоровый, с криком опрокинулся навзничь, разжимая пальцы. Спиралевидный штопор, бренча, полетел в сторону. Олег, едва сам не упал с противником, увлекаемый его массой тела. Хотел взять на болевой, как учили в зале, но вдруг увидел, что Сутулый встал и прёт на него как паровоз. Вовремя отскочил, чтобы принять нового врага. Но тот, увидев, что врасплох ударить не удалось, передумал ввязываться в ближний бой. Поднял оставленную бутылку приятеля и с силой кинул её в голову Олега. Бутылка, пролетев мимо пригнувшейся головы юноши, с небывалым шумом разнесла стекло витрины киоска.
— Ах, вы сволочи! Выродки! Да что ж милиция то не едет! Уж десять минут как звонила… — заверещал изнутри киоска знакомый голос.
«Пора валить отсюда. Пока не поздно», — беспокойно подумал Олег. Но в то же время понял, что быстро не получится. Здоровый и Сутулый, объединив усилия, подступали к нему с разных сторон…
Прибывший на место происшествия наряд наблюдал, как парнишка с худосочными плечами неистово дубасил кулаками двух невзрачных мужчин бомжеватого вида, повисших на его ногах.
Наутро капитан открыл перед ним папку.
— Ну, что, Головной Олег Андреевич, восемьдесят первого года рождения, на этот раз влип по уши?!
Олег обречённо молчал. Лицо его носило печать недосыпа, от проведённой ночки в шумном «обезьяннике». А ещё сзади от плеча отвисал изрядный кусок материи, отхваченной мосластой рукой Сутулого.
— Ты у нас гость частый. — Продолжал капитан, листая «дело». — Драки, самовольные отлучки, мелкие кражи. На учёте в детской комнате с восемьдесят восьмого года…
Капитан отбросил папку, закурил, хмурясь лицом.
— А теперь, дорогой мой, приплыл окончательно. Вчерашний случай перебил все твои былые шалости. Чистая уголовщина! «Хулиганка», статья двести шестая, часть вторая! От трёх до семи. Тебе счас сколько? Семнадцать? До совершеннолетия перекантуешься на «малолетке», а после кинут тебя во «взросляк», на настоящую зону. И пойдёшь по первой ходке баланду хлебать. А там друг ситный… Всё не по-детски. Твой родной детприёмник раем покажется.
— Они первыми начали. — Глухо пробурчал Головной.
— Да?! — Удивился капитан. — А вот они утверждают обратное. Приставал, требовал закурить. После отказа выбил зубы Егорову, вывихнул кисть Мещерекову. У обоих, кстати, расквашенные морды страх божий… А у тебя ни одной ссадины. Рубашка вон только порвата, а? — Что-то ты не похож на жертву!
— А, по-вашему, надо, чтобы меня забили до смерти? Тогда наверно точно буду жертва. В морге на столе и с биркой на ногах…
— Ладно, не умничай! — перебил капитан. — Если по делу есть что… В показаниях укажешь! Лучше скажи, свидетели драки были?
— Там ларёчница в киоске сидела…
— А-а-а! — Махнул рукой капитан. — Беседовали с ней. Для неё вы все на одно лицо: бродяги! Кричит, что пили вместе, повздорили. Стали драться, разбили ей стекло. Вот и все её показания.
— Там ещё Семёныч был. Это с него всё началось. Я ему нечаянно бутылки поколол. А те как вроде врубились… Давай, говорят, плати! Ну, и слово за слово…
— Да? Никаких Семёнычей наряд не обнаружил. Хорошо! Пиши всё подробно! Вот тебе бумага, вот ручка! А Семёныча постараемся найти.
Капитан пододвинул к нему чистый листый бумаги и шариковую авторучку, вдруг наткнулся на взгляд Олега.
— Что?
— Иголку с ниткой дадите? Рубашку зашить.
— Дадим, дадим! Давай, пиши! Хотя… Подожди… — Он задумчиво уставился на Головного, как-то по новому его оглядывая. После затяжной паузы спросил:
— Сколько ты сказал, тебе лет? Семнадцать? М-да-а… Малёхо не кондиция. Хотя…
Капитан вдруг резко встал из-за стола.
— Вот что, Головной! Тебя сейчас отведут… В отдельную камеру. Отдохни, обмозгуй своё положение, а завтра… Завтра мне всё и напишешь.
Олег не смотря на усталость, долго не мог уснуть. Будущее теперь рисовалось определённо. В серых тонах, с вышками, в заколючном мареве.
На следующий день капитан сиял как свежевыкрашенный забор. Даже форма на нём сидела ладно, в унисон его настроению.
— Садись, Головной садись! — Улыбаясь в тридцать два зуба, гаркнул он. — А лучше не садись, а присаживайся, как говорят наши подопечные.
Капитан зычно рассмеялся своей хохме, потом продолжил:
— Сидеть тебе вряд ли придётся, а вот ходить строем скоро пригодится.
— Семёныча нашли?
— Да какой Семёныч! Слушай меня! Я тут долго чесал репу, потом решился. Связался с горвоенкоматом. Так, мол, и так говорю: у меня парнишка влетел в криминал, сопля ещё, сажать уж больно не хочется. Зачем, говорю, пацану ломать жизнь? Может, заберёте его в ряды Вооружённых Сил? Там спрашивают, сколько парню годочков? Я сразу стух, отвечаю, ещё семнадцать, но не за горами восемнадцать. А те — берём стопудово! Представляешь?! У них недобор!
Капитан вновь рассмеялся, словно сам уходил в армию вместо тюрьмы.
— Ну, ты рад, нет?! А то гляжу, мордашка растерянная… Очумел от счастья?
Природное упрямство Головного и тут зачесалось на языке.
— А может, я не хочу?
Капитан сник лицом, перестал смеяться, сел за стол, и тут же закурил.
— А у тебя, дорогой мой, нет выбора! Либо клифтом нары обтирать, либо два года отдать честно Родине! Армия, заметь, все грехи твои спишет. Вернёшься — чистый лист. Все дороги открыты, можешь даже к нам, в милицию. Если захочешь… А после зоны ты кто? Ну, кто ты после зоны?! Куда б не сунулся, везде на тебя будут смотреть как на «бывшего». И-ех, Головной, Головной… Другой бы руки мне целовал, а ты…
