письме Сталину в ноябре 1938 года): «Держать крепко вожжи в руках. Не хандрить, а взяться крепко за аппарат, чтобы не двоился между т. Берия и мной (Ежовым. –
Авт.). Не допускать людей т. Берия в аппарат».
Не удалось. Как мы уже отмечали, Сталина не устраивала почти неограниченная власть Ежова и его команды. Надо было срочно избавляться, а то и очищаться от «ежовщины».
Арест очень близкого к К.Е. Ворошилову И.Ф. Федько означал: под прицелом находится и нарком обороны. В том же июле 1938 года был взят под стражу состоявший при Ворошилове для особо важных поручений корпусной комиссар И.П. Петухов. Клименту Ефремовичу удалось его освободить. Но по каким-то неясным обстоятельствам уже после отставки Ежова 12 марта 1939 года Петухов был арестован вторично (умер в исправительно-трудовом лагере 30 мая 1942 года; реабилитирован одним из первых – 11 декабря 1954 года).
Тучи над Ежовым сгущались быстро. Вот что писал он после смещения с поста наркома внутренних дел Сталину: «Решающим был момент бегства Люшкова. Я буквально сходил с ума. Вызвал Фриновского и предложил вместе поехать докладывать Вам. Один был не в силах. Тогда же Фриновскому я сказал: «Ну теперь нас крепко накажут…» Я понимал, что у Вас должно создаться настороженное отношение к работе НКВД. Оно так и было. Я это чувствовал все время… Переживал и назначение т. Берия. Видел в этом элемент недоверия к себе, однако думал – все пройдет. Искренне считал и считаю его крупным работником; я полагал, что он может занять пост наркома. Думал, что его назначение – подготовка моего освобождения».
Надо заметить, что до сих пор не раскрыта полностью зловещая (а возможно, и решающая) роль в «ежовщине» М.П. Фриновского. 8 сентября 1938 года его назначили наркомом Военно-морского флота, а через 20 дней Берия стал руководить ГУГБ. К началу октября 1938 года Ежов практически утратил контроль над основными структурами Наркомата внутренних дел.
Вот что говорил в последнем слове подсудимый Н.И. Ежов о своем главном соучастнике репрессий: «Показания Фриновского, данные им на предварительном следствии, от начала и до конца являются вражескими. И в том, что он является ягодинским отродьем, я не сомневаюсь, как не сомневаюсь и в его участии в антисоветском заговоре, что видно из следующего: Ягода и его приспешники каждое троцкистское дело называли «липой», и под видом этой «липы» они кричали о благополучии, о притуплении классовой борьбы… И вот в свете этой «липы» Фриновский всплыл как ягодинец, в связи с чем я выразил ему политическое недоверие».
Вполне вероятно, что именно Фриновский и его люди умышленно заводили дела на сталинских сторонников и на тех, кто не был виновен в государственной измене. Следует учесть, что Ежов был партийным работником, а не профессионалом, в отличие от Фриновского, занимавшего два поста: 1-й зам. Ежова и начальник ГУГБ. А у Н.И. Ежова были различные партийные и советские должности наряду с руководством НКВД, порой очень важные. Вдобавок с апреля 1938 года он еще руководил Наркоматом водного транспорта. Как он мог справляться со всеми своими обязанностями?
Ежов, конечно же, решительно отличался от Ягоды. Он был идейным человеком. Результаты обыска у него в квартире дали совсем другие результаты, чем у его предшественника: «Из вещей – мужское пальто, несколько плащей, пар сапог, гимнастерок, фуражек, женских пальто, платьев, кофточек, фигур из мрамора, фарфора и бронзы, а также картин под стеклом».
Через две недели после ареста Ежов написал Берии: «Лаврентий! Несмотря на суровость выводов, которые заслужил и принимаю по партийному долгу, заверяю тебя по совести в том, что преданным партии, т. Сталину останусь до конца. Твой Ежов».
Кольцо интриг вокруг Ежова сжималось. В мае 1938 года его жена Е.С. Хаютина была уволена с работы из редакции журнала «СССР на стройке» (где долгое время она была фактически главным редактором) и впала в депрессию. 21 ноября она умерла в подмосковном санатории, отравившись люминалом. Но распространились слухи, что Ежов отравил жену, опасаясь разоблачения своих преступлений. В это очень трудно поверить. Вот одно из последних писем Евгении Соломоновны мужу: «Коленька! Очень прошу, настаиваю проверить всю мою жизнь, всю меня. Я не хочу примириться с мыслью, что меня подозревают в двурушничестве, в каких-то несодеянных преступлениях».
Суд над Ежовым и его расстрел были окружены плотным покровом тайны. Появились легенды о его дальнейшей судьбе: от пребывания в сумасшедшем доме до работы в рыбной промышленности (под чужой фамилией) или комендантом отдаленного лагеря. В 1970-х годах говорили, что в сквер одного из элитных домов на Фрунзенской набережной ходит дряхлый старик – бывший «железный нарком». Теперь, однако, обнародован документ:
«Секретно
Справка
Приговор о расстреле Ежова Николая Ивановича приведен в исполнение в гор. Москве 4.02.1940 года. Акт о приведении приговора в исполнение хранится в Особом архиве 1-го Спецотдела НКВД СССР, том № 19, лист № 186.
Начальник 12-го отделения 1-го спецотдела НКВД СССР лейтенант госбезопасности
Кривицкий».
Так завершилась «ежовщина», расчистившая дорогу к власти таким деятелям, как Маленков, Берия, Хрущев, Булганин, Мехлис. Это уже была новая поросль крупных партийных работников: изворотливых, циничных, беспринципных, но умевших представить себя пламенными борцами за коммунизм. Они понимали, что сталинская эпоха близится к завершению, и готовились взять власть в свои руки.
Победа или поражение?
Безусловно, репрессии уже сами по себе – явление отрицательное. Но бывает ли иначе, когда происходит острейшая борьба за власть? Тем более если все еще господствует «революционная законность» (в немалой степени – беззаконие) и в стране сохраняется военное положение?
Подавление оппозиции и установление полного и безоговорочного правления Сталина (отчасти как гаранта народовластия и сдерживания буржуазных устремлений госхозпартаппарата, «номенклатуры») стало крупной, хотя и сопровождаемой многими жертвами, победой сталинского курса построения социализма в отдельно взятой стране.
На ближнюю перспективу Сталин укрепил свою власть, а заодно и идейное единство партийного руководства. Понимал ли вождь, что вступает на путь весьма сомнительный, если иметь в виду дальнюю перспективу?
Распространение в обществе подозрительности и жестокости под лозунгом уничтожения «врагов народа» вызывало целый ряд негативных явлений. В руководящих органах получили преимущества те, кто умел приспосабливаться, ловчить и лицемерить. Не потому, что Сталину нравились такие подчиненные. Напротив, он уважал людей, имеющих свои взгляды и умеющих отстаивать свое мнение. Но в обстановке доносительства, сбора всяческого «компромата» и боязни за свое положение (или даже – свободу, жизнь) такие работники явно проигрывали «более приспособленным». А Сталин все больше внимания уделял конкретным вопросам управления государством, не имея
