историком-краеведом А. Козловым в газете «Магаданская правда» 29 ноября 1994 года, которые он получил, изучая подлинные архивные документы. Вот эти цифры:
«К концу 1939 г. общее количество заключенных Севвостлага достигло 163 475 человек, к концу 1940 г. – 176 685 человек. Последняя цифра давала седьмую часть от их общего количества по стране (следовательно, в стране находилось 1 236 857 заключенных). На 1 января 1941 г. в Севвостлаге содержалось 4173 участника правотроцкистских организаций, 309 бывших офицеров царской армии, 266 бывших помещиков, заводчиков и т. п., 215 бывших офицеров Белой армии, агентов контрразведки. Остальные репрессированные относились к другим категориям осужденных».
Таким образом, политических заключенных в данном лагере было сравнительно мало (около 3 %). А вот какой их процент был в целом по стране: на 1 января 1938 г. – 18,6 %, 1939 – 34,5 %, 1940 – 33,1 %, 1941 – 28,7 %. Следовательно, подавляющее большинство «политических» находилось в значительно менее тяжелых условиях, чем узники Колымы. Всего, по официальным данным на 1.01.1940 г., в ГУЛАГе находилось 1 344 409 заключенных (цифра, близкая к приведенной выше и вычисленной приблизительно на основе других материалов).
К сожалению, нам вновь и вновь приходится затрагивать тему сталинских репрессий. Слишком уж много на эту тему было «вброшено» дезинформации. Нередко утверждается, будто только благодаря невиданному террору Сталину удалось установить свою власть над народом и удерживаться на вершине государственной пирамиды. Все это – либо хитрая ложь, либо наивное заблуждение. Только когда победила партийная номенклатура, возглавляемая Хрущевым, между народом и руководящей верхушкой разверзлась зияющая и постоянно растущая трещина, пропасть.
Против господства партаппарата
Нам уже приходилось говорить о своеобразной «многопартийности» общественного устройства сталинского СССР. Формально со времен революции и Гражданской войны первенство принадлежало ВКП(б) как передовому отряду пролетариата. Однако, осуществляя государственное строительство, Сталин на опыте убедился, что определенной свободы действий – без опеки партийных органов – требуют военные, хозяйственники, власти на местах, экономисты, ученые, производственники, «чекисты» и даже, отчасти, деятели культуры, особенно близкие к «идеологическому фронту» (не случайно он защищал от нападок и доносов партийной критики М. Булгакова, М. Шолохова, Л. Пастернака).
Казалось бы, как вождь правящей (и единственной) политической партии Сталин должен был всеми силами укреплять ее господствующее положение. Так было бы совершенно логично, стремись он исключительно к личной безграничной власти. Но он поступил иначе.
По достаточно хорошо обоснованному мнению некоторых наших историософов, важнейшим подтекстом репрессий 1936–1938 годов было стремление Сталина избавить советское общество от абсолютной власти партаппарата. О том, какой силой стал этот аппарат, он хорошо знал еще и потому, что сам многие годы старался его укрепить.
Вполне возможно, что, будь партийное высшее руководство полностью на его стороне, Сталин не решился бы ослаблять партию. Все-таки она осуществляла важнейшую идеологическую функцию, являясь одной из наиболее прочных скреп, удерживающих многонациональное государство от противоречий и распада. Однако постепенно партийные власти на местах стали превращаться в правящую «элиту», которая позже получила название «номенклатуры». Она подмяла под себя все другие общественные структуры.
Нечто подобное происходило в вооруженных силах. Не случайно среди репрессированных военачальников в период «ежовщины» абсолютно преобладали партийные кадры и выдвиженцы, комиссары, кадры Троцкого в Гражданскую войну (Тухачевский, Гамарник, Якир, Примаков…). А до этого «ягодники» предпочитали репрессировать бывших царских офицеров, генералов.
Согласно предположению В.В. Кожинова, Сталин негласно прокладывал курс на ограничение власти ВКП(б), о чем может свидетельствовать судьба делегатов съезда советских писателей 1934 года. Из 597 человек около 60 % (356 делегатов) были членами, кандидатами в члены ВКП(б) или комсомольцами, из них больше половины (181) были репрессированы. А среди их беспартийных коллег (241) пострадало всего 47 человек, менее пятой части.
«Столь резкое количественное различие, – сделал вывод Кожинов, – нельзя считать случайностью, и, в сущности, правы те, кто вообще трактуют «1937 год» как борьбу против партии с целью заменить ее порожденную Революцией власть «традиционной» по своему характеру государственной властью».
Дело, конечно, не в замечательной проницательности Сталина как теоретика, а в реалистичности его мышления как практика. Он убедился, что с годами ему приходится все больше внимания уделять государственному строительству, проблемам промышленного и сельскохозяйственного производства, научно-технического прогресса, внешней политики! Внутрипартийные интриги, распри, противоречия отнимали много времени и приносили слишком мало пользы. Фактически, с появлением оппозиции возникли как бы новые уже не фракции, а партии. Левые партии стремились продолжать революционный путь – на отмирание государства и классовую борьбу в мировом масштабе. Правые партии (если их так можно назвать) ориентировались в значительной мере на буржуазные ценности.
Произошло странное объединение и тех и других оппозиционеров, да еще при активном участии зарубежных врагов СССР. Это уже свидетельствовало о том, что они поставили своей целью не просто свергнуть Сталина, но и разрушить созданный им государственный механизм, установить новый общественный строй. Во всяком случае, об этом говорил Сталин, выступая на пленуме ЦК ВКП(б) в конце 1938 года. В частности, он сказал (цитируем по В. Карпову):
«Расстрелянные враги народа основной своей задачей ставили свержение советского строя, восстановление капитализма и власти буржуазии в СССР, который бы в этом случае превратился в сырьевой придаток Запада, а советский народ – в жалких рабов мирового империализма».
Удивительно, насколько точно сформулировал он программу антикоммунизма, реализованную в стране намного позже, через полвека, усилиями группировок Горбачева и Ельцина. Далее вождь постарался более полно раскрыть суть готовившихся перемен:
«Захватив власть и установив бонапартистские порядки в стране (намек на военных во главе с Тухачевским? – Авт.), опираясь на вооруженное ими контрреволюционное отребье, на уголовные и деклассированные элементы, эти презренные и жалкие предатели намеревались прежде всего отказаться от социалистической собственности, продав в частную собственность капиталистическим элементам важные в экономическом отношении наши хозяйственные объекты; под видом нерентабельных ликвидировать совхозы и распустить колхозы; передать трактора и другие сложные сельскохозяйственные машины крестьянам-единоличникам, именуемым фермерами, для возрождения кулацкого строя в деревне; закабалить страну путем получения иностранных займов; отдать в концессию важные для империалистических государств наши промышленные предприятия; отдать Японии сахалинскую нефть, а Украину – Германии…
Вот что, например, о планах врагов народа заявил на процессе один из активных участников антисоветского заговора Сокольников: «…Мы понимали, что в своих программных установках нам надо возвращаться к капитализму… потому что тогда сможем опереться на некоторые слои в стране – создавать мелкокапиталистическую среду, мелких торговцев, мелкую буржуазию».
…Не покладая рук работали иностранные разведки, отыскивая и находя себе, к сожалению, союзников в нашей стране, помощников в среде, правда, разложившихся, враждебных советскому строю людей».
Конечно же речь идет не столько о мелких торговцах, сколько о буржуазных перерожденцах
